Университет. Улетевшие птицы
Май 2071 г.
В нашей семье дневник ведут по разным причинам, но какими бы они не были у остальных Дрейков, я осуществляю сугубо практический подход. Дело в том, что у меня есть сокровенная мечта, не основная даже, но чертовски навязчивая. Я хочу стать журналистом. Можно посмеяться и спросить: «о чем ты, девочка? Вспомни, где ты живешь». Разумеется, наш дом (пусть он и оскорбление сего понятия) не предполагает милые и интересные профессии, рассчитанные на широкую аудиторию, но дедушка Аарон сумел же как-то вывернуться. А я разве не вывернусь?
Проще говоря, этот дневник служит тренировочным полигоном для моих будущих трудов; надо же на чем-то набивать руку. Как звучит: «Дара Дрейк, профессор океанологии и лауреат Нобелевской премии»… Это, собственно, моя основная цель в жизни и самая весомая причина, почему подростки из закрытого города оказались в Техе. Эшвиллю нужны свои специалисты, а он, будучи злобной тварью, талантливо цепляется за жизнь.
Когда я, пошатываясь (меня, оказывается, укачивает) вышла из джипа, то чуть не упала. Шел дождь, чистый прохладный дождь; он лил за шиворот, превращал одежду в мокрые тяжелые тряпки, а я стояла, открыв рот. Смотрела на высокое, затянутое легкими облаками небо, не в силах поверить в рыжую землю пустыни, и в пальмы, и в огромные кактусы, и в такой непохожий на привычный эшвилльский воздух…
Так мы начали свое знакомство с Техом, дети ада, Дара и Блейз. Нам выдали документы, где настоящими были лишь имена – сироты с Аляски шестнадцати и семнадцати лет, закончившие школу экстерном, воспитываемые в кошмарной приемной семье; весомый такой повод навещать психолога, без его помощи, как считалось, оторванные от всего мира дети могли сойти с ума. Так, наверное, чувствовали себя северокорейские спортсмены, в первый раз приехавшие в благословенные капиталистические страны.
Но мы не попали в рай, вернее, не сразу. За год до нашего приезда ураган, пронесшийся через всю страну, значительно видоизменил студгородок. В расцвет очередного кризиса восстановление длилось медленнее обычного, и первокурсников ждали либо недостроенные лачуги, либо покореженные общежития. Мы выбрали первое.
Внутри было до крайности убого, все только самое необходимое, но нам было плевать. Мы были максималистами, полными радужных надежд, как и полагается подросткам. Мне ведь пятнадцать исполнилось всего неделю назад, а Блейзу нет и семнадцати.
Нам предоставили шанс прожить нормально четыре года, и мы намеревались попробовать все.
Розовые очки спали месяца через два (непривычно так долго быть идеалистами), но кого это волновало? Первые вечеринки, первый алкоголь, протащенный ценой пары подвигов, первые поцелуи между занятиями, первые такие бессмысленные ссоры из-за парней и одинаковой помады… Как жадно мы пили эти новые ощущения, как растягивали каждый, казалось, самый обычный момент, как быстро забыли о семье; мы возвращались в нашу лачужку, падая от усталости, но лечились не здоровым сном, а привычными медитациями. У Блейза сквозь натуру флегматика проступила раздражительность, я много смеялась и мечтала вновь увидеть золотистые крылышки бабочек, однажды пролетевших мимо окон аудитории.
Потом жажда общения схлынула, у брата так точно. Пока он, мрачно сопя, корпел над латынью и правом, я летала между людьми, улыбаясь на каждую улыбку еще солнечнее и щебеча, как птенец, на каждый комплимент. Староста курса превращался в восторженного дурака, когда я осеняла помещение своим присутствием и таскался за мной, преданно заглядывая в глаза. Было смешно и немного неловко, но бесполезно стыдиться чужой глупости.
Я вспоминала школу и чувствовала себя… странно. Там мы были волчата, звереныши с вечной «финкой» в кармане и кастетом, мгновенно оказывающимся на руке, если хозяин чуял опасность. Дядя Брэнд улучшил уровень образования и сделал школу похожей на учебное заведение вместо казармы штрафбата. Но атмосферу, образ жизни ему не дано было изменить в этой жалкой пародии на цивилизацию; в замкнутом мире как-то быстро забываются человечность и высокие принципы.
Тут же все было цельным и многогранным, таким, каким и должно быть – век от века. Адом и раем с прослойкой чистилища, но никогда ничем одним. Мы с Блейзом не могли здесь остаться – в Эшвилле заложниками оставалась семья, и в Техе за нами точно следили. Монстр слабел, но не потерял хватки.
В самом начале мы поклялись, что растянем учебу так долго, настолько сможем. Но это лишь четыре года, слишком мало, если подумать. И когда-нибудь – слишком скоро – мы должны будем вернуться в ад.
Январь 2072 г.
Мое будущее занятие относится к т.н. промысловой океанологии, но, конечно, изучать всю морскую флору и фауну нужно обязательно. Одуревшая от биологии голова соображает как-то по-другому, и я в порыве вдохновения написала рассказ в «Технический университет сегодня». Жутковатую для неискушенных читателей историю про лавкрафтоподобных чудищ в глубинах океана и красивых молодых исследовательниц… Фэнам жанра, коих у нас оказалось достаточно, понравилось, и теперь они уговаривают меня заняться написанием сценариев, «а то делают одно… ну ты поняла, ДиДи». ДиДи – это я. Или та, кто рассеется, как дым, едва джип увезет нас за пределы Теха.
Ох. Мне следует забыть о нытье, что хорошего в вечных соплях на одну и ту же тему? И черт с ним, с будущим, я пока еще в настоящем. Пишу рефераты, делаю доклады, как одержимая, вызывая у преподов то снисходительные, то одобрительные улыбки. Однако мне повезло, ведь у Блейза еще больше работы. Он, как будущий юрист, погружен и утоплен в сложнейших и мозголомательных талмудах по предмету.
И как мы умудрились завершить семестр оптимистами? Не знаю, не знаю. Нас не берут огонь, вода и массовое сумасшествие. Даже то, что Блейз шумно и некрасиво расстался со звездой курса (интересно, почему? Но этот затворник не признается даже гестапо) никак не повлияло на его отметки.
Вот еще вспомнила: перед самым Рождеством листала альбомы в библиотеке. Всегда интересно посмотреть, какие были люди пятьдесят и сто лет назад. В альбоме, датированном 2003 годом, я наткнулась на фотографию – трое сидят, по-видимому, в гостиной; стриженая под мальчика шатенка улыбается в камеру, симпатичный парень в гавайской рубашке корчит гримасы креслу, в котором сидит, отрешенно глядя в окно, очень красивая девушка с тонкими чертами лица и точно такой же, как у меня, родинкой. «Нора Сейфер, Борис Клыпа и Джерелин Дрейк. 2003 г.».
Фото оставило несколько гнетущее впечатление. Так странно видеть свою прабабушку, о которой ходит столько слухов,
ту, что сотворила эшвилльских Дрейков, в обычном мире, студенткой того же самого универа, в котором сейчас учусь я. Так странно и чуточку больно – почти до слез.
Август 2072 г.
Почти через два года после нашего поступления, лачужка, известная как «коттедж №15» приобрела более-менее цивилизованный вид. Наверное, стоило предположить, что мы бросимся во все тяжкие, гоняясь на распродажах за коврами и ненужными вазочками, но любовь к скромной обстановке, видимо, отложилась на генетическом уровне. Самым главным предметом стал холодильник; пусть изумительно вкусное желе и джем, нежно любимый Блейзом, и с ним быстро портились, но он казался самой важной деталью.
Впрочем, я быстро забыла о прелестях обстановки. Мой дорогой и любимый старший брат начал вытворять нечто невообразимое. Дело в том, что почту нам носит внук библиотекарши, живущий в городке неподалеку, милый такой мальчик лет шестнадцати. Однажды, когда парнишка притащил очередную газету, а Блейз вышел наружу, чтобы её взять, в его глазах вспыхнул маниакальный огонь. Он смотрел на паренька, как на хорошо прожаренный стейк. Несчастный поначалу не замечал взглядов, а когда осознал, то начал обходить Блейза за километр.
Меня начали терзать ну очень смутные сомнения. Особенно, когда я подглядела, что паренек таки сдался, и Блейз ходит за ним голодным котом.
Вскоре после этого я проснулась от воплей и хохота соседей. Выползла на улицу и едва успела подхватить предательски отвисшую челюсть: по залитой солнцем дороге, плавно текущей к главной улице студгородка, бежал Блейз. Голый, как Адам до грехопадения, и мускулистый, как легендарный Железный Арни в начале карьеры. Девушки краснели и хихикали, парни радостно ржали и снимали братца на видео, а я судорожно искала что-нибудь тяжелое для вправления мозгов.
К его счастью, терапия не понадобилась. Сделав круг почета, Блейз вбежал в дом и рухнул на кровать.
- Даже не спрашивай! – возопил он, едва я приблизилась. – Это все во имя любви.
Я не на секунду не пожелала знать, о ком он говорит.
Прыжки голышом принесли Блейзу дикую популярность. Каждый студент считал своим долгом подойти к нему и сказать, похлопав по плечу: «Ну ты, чувак, и крутой». Брат мило улыбался в ответ и делал загадочный вид. Но глаза у него оставались напряженными – видимо, тот единственный (единственное? Не буду уточнять род) так и не впечатлился. Что ж тут поделать.
Но Блейз не пожелал отступать. Одним дивным вечером я заняла позицию у окна (выключив свет и запасшись попкорном). Из соседнего дома доносился вой модной певички, трещали сверчки, а брат охмурял какого-то страшненького брюнета. Поначалу парень радостно кивал и улыбался, но потом помрачнел, сказал что-то резкое и ушел. Блейз решил оставить эту историю без комментариев.
Может показаться гнусным, что я так измываюсь, но у меня были свои причины. Одна. По имени Ким Маржеретта; был он первым красавчиком Теха и прожигал мой затылок и пятую точку взглядом уже добрых полгода. Нет, я не влюбилась в него по уши и не обнаружила, что все это лишь условия пари. Здоровая и успешная шестнадцатилетняя (по документам – восемнадцатилетняя) девица в лице меня решила: пора.
Наши отношения начались с милых, но абсолютно бессмысленных разговоров, отчего-то приводивших Кима в восторг.
«Инопланетяне, - говорил он. – Вау, ДиДи, ты офигенна». А первый поцелуй с ним был и впрямь особенным, как в кино.
Иного и не нужно ожидать от подобного Киму. Неделей позже, на очередной вечеринке, он шепнул мне: «наверх?», и я кивнула. Говорят, девушка не забывает своего первого мужчину. Я не забуду. Тем более, у нас все так прекрасно, что грех жаловаться…
Невадский Техуниверситет, я никогда не забуду все, что пережила в твоих стенах. Обещаю. В самый темный свой час я буду помнить.
Эх, Дара-Дара. Дурочка. На кой тебе рефлесировать? Умница.
ЗА КАДРОМ - вот какие факультеты осчастливили Блейз и Дара своим присутствием :-)
- помните этого красавчика? Борис Клыпа собственной персоной, отчего-то ставший членом тайного общества.
Кстати, печеньку тому читателю, который найдет общую черту (черты?) Джерелин и Дары в универе :-)
