Жена к тебе вроде цепью на всю жизнь прикована...
И оба вы с ней на манер каторжников. И старайся
идти с ней стройно в ногу..., а не сумеешь - цепь почуешь.
Максим Горький
Мы поженились с Лиллиан через месяц после ее возвращения.
Этот месяц она уже жила у меня и тщательно готовила мой дом к тому, чтобы он стал нашим домом - домом, где родится наш ребенок, домом, где будет жить наша семья, домом, где мы будем счастливы.
Как ни парадоксально, при этом он непреодолимо переставал быть моим. Для меня этот переход от «я» к семейному «мы» был болезненным. Лиллиан этого не замечала или делала вид, что не замечала, но я ей благодарен за это, это избавляло меня от необходимости оправдываться и убеждать ее в обратном. А, возможно, ей и вовсе не было дела до моих эмоций, она была слишком занята ремонтом, который непременно хотела закончить к свадьбе.
Мисс Гор решительно по-хозяйски расправлялась с моим унылым холостяцким интерьером, превращая наш дом в уютное семейное гнездышко. Это, в общем, неплохо у нее получалось. Мои любимые темные оттенки сменились солнечными сочными тонами: зеленым, желтым, красным. На стенах появились картины, а в гостиной воцарились огромный ковер и большой диван, окна закрыли шторы.
Я с тоской провожал свою любимую старенькую и, конечно, никоим образом не вписывающуюся в образ новой обстановки книжную полку, отправленную в комиссионный магазин, в след за ней направился и мой не менее не подходящий рабочий стол. Его заменил большой добротный письменный стол, расположившийся в уголке гостиной, и меня раздражало, что он не у окна, как раньше.
Никогда не думал, что мне присуща эта глупая привязанность к старым, привычным вещам, однако, что есть, то есть.
Перемены коснулись и кухни, скопище полуразвалившихся шкафчиков во главе с ржавой, взрывоопасной плитой, доставшееся мне еще от прежних хозяев дома, было уничтожено. Теперь здесь была новенькая мебель, техника и очаровательный столик с удобными мягкими стульчиками, конечно, предназначенный для семейных обедов и ужинов.
В спальню тоже ворвались зелено-желтые летние мотивы, но в более приглушенных тонах.
Главным же и любимым местечком в доме для Лиллиан стала «детская». Я пишу «детская» в кавычках, потому что это была маленькая ниша в нашей комнате. Там поместилась лишь кроватка для малыша и небольшой плетеный ящик для белья, но моя невеста с особой тщательностью подбирала для нее каждую деталь: обои, шторки на окно, и, конечно, главное - колыбельку.
В общем и целом, дом после ремонта смотрелся очень тепло и органично, но я не мог избавиться от ощущения, что в этом «солнечном коктейле» ярких красок и семейного уюта я представляю некий чужеродный элемент, эдакое мрачное пятно.
Я гнал от себя эти мысли и старательно скрывал свое раздражение от Лиллиан. Ей нельзя было волноваться. Что ж, пускай стол стоит в углу, коли ей так хочется, я купил ноутбук, о котором давно мечтал, и теперь мог работать, где моей душе угодно. Дома я обычно устраивался за обеденным столом. Отчего-то перемены на кухне меня не особенно трогали, наверное, потому что я на ней всегда проводил очень мало времени…
Даже не знаю, что написать о свадьбе. Наша свадьба прошла тихо и почти незаметно. Тут мы были единодушны и решили не устраивать пышного празднества. Лиллиан в силу возраста довольно тяжело переносила беременность и не выдержала бы всей этой суеты, а я сам никогда и не мечтал о большой свадьбе. Вернее, я вообще не мечтал о свадьбе, даже не думал о ней.
В назначенный день мы отправились в мэрию и заключили брак, а потом гуляли по парку, держась за руки, как школьники на первом свидании, и традиционно целовались у фонтана. Лиллиан сказала, это обычай в Сансэт Вэлли - все молодожены целуются у фонтана, говорят, к счастью...
Итак, вот и появилась на свете миссис Фрост. Даже не верится…
Все-таки, жизнь порою преподносит странные сюрпризы. Мы с Лиллиан оба были закоренелыми одиночками, но теперь приучались быть семьей, быть вместе. Я не знаю, что чувствовала она, и желала ли моя жена моего внимания, помощи, заботы, Лиллиан никогда не подавала вида, что чем-то недовольна или чего-то хочет, повинуясь устоявшемуся укладу жизни, она всегда все делала сама, не требуя моего присутствия. Когда же я все же проявлял интерес, она принимала это без особенных эмоций, хотя если я заводил разговор о будущем ребенке, миссис Фрост оживала, и в ней снова появлялось что-то от моей Лили, то же очарование и непосредственность, присущее девушке моей мечты. Поначалу ей нравилось, когда я дурачился и болтал с ее округлившимся животом или просто поглаживал его.
И я делал это, чтобы просто порадовать ее, немного отвлечь, хоть ненадолго, разбудить в ней мою Лили, которая с каждым днем пряталась все дальше и дальше, беременность же ее изменила до неузнаваемости. Лиллиан стала нервной и вовсе нелюдимой, ей часто было плохо.
Она практически не могла есть нормальную еду. Единственное, что ее организм требовал в неограниченных количествах, - это яблоки. Мы килограммами каждый день закупали яблоки. По большей части, Лиллиан питалась только ими.
Однажды ночью, пока я спал, она даже отправилась в небольшой сад возле научного института, чтобы нарвать яблок, потому что дома они закончились. В общем, с яблоками было форменное безумие.
Я же, в надежде, что с рождением малыша все вернется на круги своя, и моя жена снова станет прежней уравновешенной дамой, ожидал сего события, коротая время за работой. Статьи, рецензии, отзывы, репортажи неслись в печать, вылетая из-под клавиш моего новенького ноутбука.
Сейчас в моей жизни не было страстных любовных приключений, зато карьера была на высоте, я, наконец, получил вожделенную должность редактора. Да! Теперь я - шеф!
Но впереди меня ждала самая ответственная должность, какая только может быть у мужчины, - отец.
Когда у Лиллиан начались схватки, я был на работе, и, конечно, она даже не подумала сообщить мне об этом. Она, руководствуясь своей обычной самостоятельностью, вызвала скорую и отправилась в больницу. Только когда все закончилась, мне позвонила медсестра и объявила, что у меня родился сын, все прошло, в общем, нормально, но миссис Фрост очень слаба, потому лучше ее не навещать. Я вежливо поблагодарил девушку и некоторое время растерянно смотрел на телефон, тихо попискивающий короткими гудками.
Вот и свершилось! Я - папаша! Но сердце не дрогнуло...
Не дрогнуло оно и, когда Лиллиан вернулась из больницы с Кевином, так еще до рождения мы решили назвать нашего сына. Жена протянула мне маленький, тихонько посапывающий сверток, а я в ужасе не знал, что с ним делать. Но я испугался не неуклюжести собственных движений, а своего равнодушия. Я держал на руках новорожденного сына и ничего не чувствовал, ни волнения, ни нежности, ни радости, просто ничего.
Это было страшно.
Дни бежали своим чередом, но в моей душе ничего не менялось, я практически не приближался к Кевину, я не хотел снова и снова осознавать свою ущербность, не умение любить, ценить настоящие жизненные ценности. Мой разум клеймил позором бесчувственное сердце. Я вспоминал рассказы матери о моем отце, как он ждал моего появления, как много проводил времени, гуляя со мной, баюкая, чтобы дать возможность жене отдохнуть. Сколько радости доставляли ему мои агуканья и прочие прелести. Я знал, это было правильно, знал так и должно быть, но со мной было не так.
После рождения сына я не мог находиться в нашем доме, он давил на меня всеми этими солнечными красками, уютной атмосферой семейного, превращая в ничтожество в собственных глазах, и я трусливо бежал прочь, бежал к своей прошлой счастливой, беззаботной жизни.
У меня всегда находились какие-то дела и заботы: то я задерживался на работе, потому что нужно было срочно верстать новый номер, то мне необходимо было посетить важное мероприятие в городе, чтобы лично подготовить обзор, ибо его нельзя доверить младшим сотрудникам.
К тому же мы таки затеяли с Алией масштабный проект по созданию серии книг в продолжение моих «Дневников». Миссис Ландграаб пришла гениальная идея, что нужно писать книги, не объединенные одним жанром или сюжетной линией, как обычно, в серии будут книги разных жанров, а единым в них будет то, что они будут писаться в форме личных дневников. Это было довольно интересно. Попробовать себя в разных жанрах. И, конечно, Алия настаивала, что первым продолжением серии должен быть любовный роман. Так я начал свою новую книгу «Дневники «Ловеласа». Дурацкое название… Я кажется, заражаюсь в Сансет Вэлли этой болезнью к странным наименованиям…
«Дневники «Ловеласа» были заявлены, как роман любовно-приключенческого жанра, и никакого отношения к моей биографии, конечно, не имели.
Новый роман был еще одним оправданием моего частого отсутствия дома. Я говорил, что должен обсудить детали с издателем, и в основном писал его у Алии.
Хотя эти оправдания я придумывал исключительно для себя, Лиллиан совершенно не интересовало, где я и с кем я. Казалось, ее мир сузился до микроскопических размеров нашей чисто символической «детской» и единственное, что она видела и слышала в этой жизни, был Кевин. Только он занимал ее мысли и время.
А я каждый день, уходя с работы, искал поводы для того, чтобы оттянуть момент возвращения домой, где меня в сущности никто и не ждал. Я засиживался на работе, встречался с друзьями, знакомыми, я стремился туда, где мне радовались, меня понимали, туда, где я был нужен, не замечая маленького беззащитного человечка, который больше, чем кто-либо на свете ждал моего внимания... Ждал так долго…
Я же появлялся дома только для того, чтобы лечь спать и на утро вновь отправиться в путь.
Но однажды все изменилось. Это случилось само собой, как зачастую и происходят самые главные события в нашей жизни. Я вернулся домой после очередных «важных дел на работе», и почти у порога меня встретил мой двухлетний сынишка. Лиллиан что-то готовила на кухне, а Кевин исследовал гостиную в поисках своего любимого детского ксилофона и неожиданно наткнулся на меня. Малыш растерянно поднял глаза и смущенно улыбнулся
У меня внутри все перевернулось - так обычно дети смотрят на незнакомцев, на абсолютно чужих людей, а передо мной был мой сын.
Я медленно, стараясь не напугать ребенка резким движением, поднял его на руки.
- Привет, Кевин, - тихонько сказал я.
Смущение на его лице вдруг сменилось счастливой улыбкой.
- Па... па… - радостно пролепетал малыш.
И мое сердце дрогнуло…
