САУНДТРЕК К ЗАПИСИ: MADONNA, 'FROZEN' (ТЕКСТ И ПЕРЕВОД)
42. Держи спину, принцесса
В детстве я страшно боялась насекомых. Любых – от тараканов, пролезших мимо горничной, до экземпляров коллекции бабушки Джекки. Но рядом со мной всегда был брат. Страдальчески закатив глаза, он слушал мой визг, а пару секунд спустя таракан уничтожался/бабочка улетала/жук убегал сам от греха подальше.
Сейчас мне на них плевать, и я одинока. Это сложно объяснить. Сторонний человек наверняка думает: вот Антония Вальтерс, богатая наследница, лучшая выпускница, с прославленными родственниками, красавцем-близнецом и кучей друзей. И не знает, что так называемые друзья – тонкий пласт знакомых, нарощенный за последние пару лет, а брат в упор не замечает.
Эта его гипертрофированная ненависть не дает мне жить. Нельзя оправиться от того, что тот, кого ты всю жизнь считала половиной своей души, отстраняется от тебя и бросает, но еще хуже, когда он смотрит, как на пустое место. А скоро будет совсем кошмар. Впереди четыре года в ГСУ. Как я выдержу? Но еще едут и наши кузены, Лизель и Вернер. С ними будет легче прятаться.
Мама вечно говорит мне: «Не показывай свои слабости. Держи спину. Ты выше всего этого». Это почти что мантра. Но ей проще, она непробиваемая, вся в броне из надменности и себялюбия. А я такая слабая… Была бы сильнее, поступила бы в Ля Тур. Училась бы с «золотой молодежью», наблюдала бы за их смешными социальными войнами, а так мама захотела оправдать имидж «королевы, близкой к народу» и настояла на ГСУ. Смотрите, наследники Вальтерсов такие же, как и простые люди.
Нам предоставили двухэтажный коттедж неподалеку от кампуса. Вполне симпатичный, с почти новой обстановкой и обоями в стиле гранж. Там две спальни, мужская и женская, так что мы с Лизель живем в одной комнате. Раньше я кузину терпеть не могла, страшно ревновала её к Марку, но, поняв, что дальше обычной детской дружбы дело не пойдет, успокоилась. Она хорошая, все так считают.
Её комплименты всегда звучат искренне. Мне было чертовски приятно, что после всех усилий, направленных на восстановление волос, людям нравится результат. Правда, они короткие, и это ужасно непривычно – я с длинными волосами хожу с детства… Человек так настойчиво цепляется за прошлое. Жаль, нельзя стереть воспоминания и идти по жизни с новой памятью.
Также жаль, что невозможно слепить новую личность. Это уже из области биологии, психологии и бог весть еще чего. Не мое. Если кто-нибудь из моих потомков займется наукой, пусть ему в голову придет точно такая же идея. Обыкновенно дурь передается по наследству.
И тогда не будет ни бессонницы, ни повторяющихся кошмаров, ни бдений перед зеркалом с вопросом: «что со мной не так?», ни желаний, ни грез, ни поиска, ни слез… ни тупой ноющей боли, напоминающей фантомную.
Перечитала, стало смешно. Бедный страдающий цветок, хрупкий, нежный и слабый. Шарф в ручки и идти репетировать спектакль. Со всем этим забудешь, зачем, собственно, ты поступала. Учиться не какой-нибудь бесполезной вещи вроде истории кино, а экономике. В ГСУ лучшие преподаватели в стране.
Лизель выбрала театр, Вернер, как «будущий бизнес-босс» - внезапно психологию, а Марк – политологию. Неплохой вариант. В какой-нибудь другой жизни я бы тоже его выбрала.
* * *
Кто придумал занятия в семь утра? Найти и расстрелять, а не слушать нытье про жаворонков и состояние здоровья. У первокурсников эта пара общая, и раз в неделю огромная толпа тащится до аудитории, как жертвенное стадо. Все, кроме Лизель. Кузина сладко спит в своей постельке, ибо её профессора такой хренью не занимаются.
Нет бы читали что-нибудь хорошее и пригодное. А так я сижу, опустив голову на руки и даже не пытаюсь конспектировать. В голове плавают цифры, а те мысли, что без цифр, уносит куда-то в сторону.
Вне лекций я читаю специальную литературу, пока все остальные шляются по магазинам, бабам и вечеринкам. Да-да, валяюсь с книжкой, как последняя неудачница (по мнению большинства), потому что претендую на бонусы, а их выдают только за упорную и успешную работу по предметам. Тем более, нужно поддерживать образ отличницы и лучшей выпускницы.
К тому же я так вижусь только с Лизель, когда она является ближе к ночи. Это моя маленькая, уютная, интеллектуально продвинутая норка. Ничто и ничто не тревожит. И не тянет смотреть в окно, когда слышу знакомый голос. Прислушиваться к разговорам в соседней комнате тоже не тянет. Совершенно.
* * *
Как хорошо было бы родиться Лизель. Не только из-за того, что она красавица, я не страшнее её. Просто кузина такая обаятельная, легкая в общении и жизни, всеобщая любимица… Она почти что фея, порхающая с цветка на цветок, хорошенькая и беспечная. В её-то прелестной головке нет болезненных мыслей про собственного брата. Максимум – дать ему по голове, чтобы не зарывался.
Она может все. Носиться по свиданиям, отплясывать в ванной после удачной вечеринки, лечить похмелье Мэрилином Мэнсоном и смотреть сериалы вместо написания курсовой. Лизель по ночам занимает компьютер и пялится в монитор, периодически восклицая: «Сэм, как ты мог?», «Ого, Дин!», «Парни, ну хватит соплей!»… Счастливица.
Она-то и выгнала меня из спальни. Мы разделили обязанности по дому. Теперь на мне висит готовка (еще бы – я единственная это умею). Я делаю все, что помню – салаты, отбивные, блинчики… Даже ягодный пирог, за который Вернер меня обожает. Ну, если нравится, значит, получит еще. Похвалы стимулируют деятельность.
Но некоторые, конечно, самые умные. Будут готовить сами, упорно, омерзительно упрямо. Спалят все к чертовой матери, а на все упреки надменно вскинут подбородок. Ох… Но ведь это была реакция! Он меня замечает, он все знает, и его злит, что все начинает выравниваться, и мне хорошо. Когда я это поняла, во мне все свело от… радости? предвкушения? Боже, неважно. Среди горечи и переживаний проступила сладость.
О, я была готова летать на крыльях, но потом быстро вернулась в реальность. Надумала что-то про корочки и раны. Подживающие? Я вся – одна открытая, кровоточащая, незаживающая рана. Нечему заживать.
Лучше подумаю о других родственниках. Нормальных. Например, пару недель назад с подачи Вернера у нас обреталась болельщица. Якобы его девушка. Она сама чуть ли не разговаривала кричалками и речевками, явно стараясь не подпрыгивать на месте. Или все же подпрыгивала.
А затем он предложил нам сфотографироваться на память. Чтобы потом сравнить на последнем курсе, какими мы были за четыре года до того. Времени это заняло много. Даже не сколько на подготовку – фотографу все не нравились наши позы. Он поставил меня рядом с Марком, и я невольно вздрогнула.
Но улыбка уже была на моем лице, а в голосе подобно трубе звучал голос матери: не позволяй увидеть свои слабости, детка, надень броню и держи спину. Держи спину, моя принцесса.
Должна ли я упомянуть, что когда она сказала это впервые, мне было шесть лет?