Голос Виктории Эндрюс прорвался в мое сознание откуда-то издалека.
Я поднял полуприкрытые веки, в тусклом свете луны, освещавшей мой рабочий кабинет сквозь огромное, во всю стену панорамное окно, лицо Вики, неожиданно появившиеся где-то там за зыбкой стеной табачного дыма, казалось странной маской. Я не понял ее вопроса, потому что услышал только голос, смысл фразы остался для меня загадкой.
- Боже мой, Стив, - воскликнула миссис Эндрюс, поморщившись, - как здесь накурено. С каких это пор ты куришь?
- С пятнадцати лет, - на автомате ответил я.
Это была истинная правда. В юности я курил, как и все в нашей дружной компании. Потом моя жизнь так круто изменилась, что мне было не до сигарет, привычка прошла как-то сама по себе, но в тот вечер организм требовал дозу никотина.
Брови Виктории поползли вверх.
- Стив! На дворе ночь, ты хоть понимаешь, где ты находишься? - подруга озадаченно рассматривала меня. - Ты пил?
- Нет, только курил, - как будто в подтверждение своих слов, я сделал еще одну затяжку. - А ты что делаешь на работе в… - мой взгляд нашел светящийся циферблат электронных часов, - почти уже три ночи?
- Бью в отъезде, а я, ты же знаешь, ненавижу быть одна дома, вот и закопалась в делах, а когда отвлеклась, обнаружила, что уже ночь.
- Вики, Вики, - сокрушенно пробормотал я, покачивая головой, - золото, а не сотрудник…
Пропустив мимо ушей мою иронию, миссис Эндрюс обеспокоенно спросила:
- Что стряслось, Стивен?
Я пожал плечами.
- Ничего не стряслось. Просто…
Просто мне нужно было покурить, возможно, выпить… Просто, как безвольной тряпке, пошло пожалеть себя и подумать, чтобы собраться с мыслями, оставить за спиной груз ненужных сожалений и жить дальше без сладкого ожидания встречи с Евой, без ее улыбки и взгляда, от которого по телу бежала дрожь.
- Просто? - Виктория настойчиво напомнила мне о своем присутствии.
- Просто ничего, - обрубил я.
- Ладно. Понятно. Ты хотел побыть один, а тут я со своими расспросами, - миссис Эндрюс решительно шагнула к двери.
Яркий свет из холла разрезал приятный полумрак кабинета, осветив ее взволнованное лицо.
- Вики, постой! - спохватился я. - Не уходи, пожалуйста! Прости… Я не хотел тебя обидеть. Я…
- Тебе плохо, - прервала она мои сбивчивые извинения. - Фрост, Фрост, - миссис Эндрюс укоризненно покачала головой, - не надо просить прощения. Я вовсе не обижаюсь, я переживаю за тебя.
Виктория… мой солнечный лучик!
Подруга во многом напоминала мне маму, отчего наши отношения были абсолютно особенными. Страсть и любовные приключения между нами были давно забыты, но остались тепло, нежность и взаимопонимание, какого больше не было ни с кем.
В своем отчаянном положении я, конечно, бросился к ней… как обычно
- Вики, побудь со мной, - тихо попросил я. - Ты только не спрашивай меня ни о чем, просто не оставляй меня здесь одного, я больше не могу быть один.
Подруга внимательно осмотрела меня с ног до головы, явно оценивая масштабы бедствия, видно, положение выглядело критически.
- Хорошо, - кивнула она, - я сейчас схожу к себе за флешкой и поработаю тут за твоим компьютером, пока ты будешь спать.
Я невольно улыбнулся, это прозвучало, как: «А теперь, малыш, довольно капризов, собираем игрушки и в кроватку».
Я послушно закрыл глаза и удобнее устроился на диване, но уснуть не получалось. Мысли снова и снова возвращались к Клэр Урсус и ее мерзким обвинениям.
Меня никогда не волновало отношение чужих людей к моим поступкам и решениям. Дружба и прекрасное отношение таких личностей, как Виктория Эндрюс, Алия Ландграаб, Гунтер Гот, Коннор Фрио, Циклод Клод, Шимус Холл, были для меня оценкой гораздо более высшей и желанной, чем миллионы одобрительных отзывов от миссис Урсус и подобных ей, но, впервые столкнувшись нос к носу с так называемым общественным мнением, я был обескуражен.
С одной стороны меня возмущал сам факт того, что эти люди смеют судить меня. На каком основании они вмешиваются в мою жизнь, считают женщин в моей постели, поливают их грязью, решают, с кем я должен спать, кого любить?
Но одна мысль назойливо крутилась в мозгу, не давая мне покоя: быть может, я сам дал им право судить? Я женился на Лиллиан, не любя, подчиняясь традициям и устоям. Не значит ли это, что я признал общепринятые законы поведения выше собственных желаний? Выходит, назвавшись мужем нелюбимой женщины, в соответствии с правилами нашего свободного и либерального общества я должен любить ее или хотя бы делать вид, что люблю.
Лицемерие! Когда лицемерие стало правдой жизни, символом приличий? И почему при всей абсурдности этой ситуации сейчас я не могу избавиться от чувства вины?
Я был виновен в том, что не люблю - дико…
Легкое прикосновение Виктории отвлекло от раздумий. Подруга забрала у меня сигарету, которую я закурил, сам того не заметив.
- Хватит уже, - тихо произнесла она, выбрасывая ее вместе с пачкой.
Вики присела рядом, положила мою голову себе на колени и начала легонько перебирать мои волосы. По спине побежали мурашки.
- Вики, скажи, ты осуждаешь меня? - неожиданно спросил я.
Ее пальцы остановились.
- Что?
- Ты осуждаешь мое поведение, мое отношение к Лиллиан, мои бесконечные гуляния, моих женщин?
Некоторое время миссис Эндрюс молчала.
- Стивен, ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. Я очень люблю тебя, ты для меня - родной человек, и…
- Хорошо, - нетерпеливо прервал я, поднимаясь с дивана, - представь, что ты не знаешь меня, просто слышала мою историю.
- Я бы не стала судить, - строго отрезала Виктория.
- Ты бы не стала, - пробормотал я, усаживаясь в кресло, - а другие судят.
- Что тебе за дело до них?
- Не до них... Мне кажется, что они правы. Понимаешь?
Виктория нахмурилась.
- Да, я не люблю Лиллиан, но, женившись на ней, я взял на себя обязательства заботиться, уважать, быть рядом в горе и в радости, черт возьми! - все больше раздражаясь с каждым словом, говорил я. - Обязательства, от которых я трусливо сбежал к легкой жизни и удовольствиям. Понимаешь? - мой голос дрожал от негодования, но злился я, конечно, не на собеседницу, а на самого себя.
- А она выполняет свои обязательства? - спросила Вики спокойно. - Или супружеские обязательства есть только у тебя?
Неожиданный вопрос поставил меня в тупик. Мне никогда даже в голову не приходило как-то осуждать поведение Лиллиан. Она всегда мне казалась жертвой в наших отношениях.
- По-твоему получается, что все должен ты, а она? - не унималась миссис Эндрюс. - Ты винишь себя в том, что изменяешь жене, так? А она у тебя, вообще-то, есть? Я сейчас говорю не о женщине, у которой в паспорте указано, что однажды она зарегистрировала брак со Стивеном Фростом, а о жене - подруге, идущей рядом с тобой по жизни, всегда готовой помочь и поддержать, заботливой и преданной, нежной и любящей.
В кабинете повисла тишина, Виктория ждала ответа, а я отчаянно метался в своих мыслях и чувствах. Любила ли меня Лиллиан? Вначале мне казалось, что да, а теперь…
- Я не знаю, - наконец выдавил я. - Я запутался, я всегда думал так же, вернее не думал, я гнал от себя мысли, так проще. Лил отталкивала меня своим холодным отношением, и мне это было удобно, я не пытался ее понять, исправить положение.
Моя рука непроизвольно скользнула по столу в поисках пачки сигарет, не найдя ее, я поднялся с места и начал нервно мерить комнату шагами.
- Почему с ней все так сложно? Я не понимаю ее. У меня было много женщин: хорошенькие кокетки, которым просто хотелось развлечься, страстные сумасбродки, вроде Паулины Ван, которым не хватало еще одного мужчины для коллекции, была и серьезная и во всех отношениях положительная и влюбленная Аэша Ансари, мне и сейчас порою стыдно перед нею. Мы с ними мало общаемся или не общаемся вовсе, но я понимаю их. Есть ты и Алия, вы разные, очень не похожие, и я обожаю вас. Мы - давно не любовники и с тобой, и с Алией, но я не представляю без вас своей жизни. Пожалуй, у меня нет никого ближе на свете, чем вы. Так почему женщина, которая была моей мечтой, потом стала любовницей, женой и матерью моего сына, мне абсолютно чужая? Почему меня с ней не связывает ничего - ни любовь, ни дружба, ни просто привязанность? Почему? Потому что она сама не захотела быть мне ближе? А может быть, все это время она ждала моих шагов навстречу? А я их не делал. Лиллиан… она… она прекрасная, она заслуживает… понимаешь? Заслуживает… - из горла вырвался горький смешок. - Черт! Как все это банально, даже противно! - я остановился, осматривая кабинет. - Проклятье, Вики, где сигареты?!
- Успокойся, - уверенным тоном произнесла миссис Эндрюс. - Не нужно всего этого, Стивен. Я не знаю, кто и в чем тебя упрекнул, но скажу одно: не надо мерить себя чужими мерками, живи так, как подсказывает сердце, тогда ты не ошибешься.
Сердце? Милая, маленькая, добрая Вики... Это ее сердце наполнено любовью и нежностью, способной согреть весь мир, а мое - холодное, оно умеет только желать. Когда-то предметом моих вожделений была принцесса Лили, теперь - чудесная девочка с прекрасными голубыми глазами. Я - в вечной гонке за чувством, которое мне, наверное, не дано узнать…
Но Виктория всегда в меня верила, она была убеждена, что мое счастье впереди и непременно меня настигнет однажды.
А пока оно блуждало где-то, я, стараясь не шуметь в утренней тишине, заходил в дом, где счастье, может, и жило, но почему-то отдельно от меня.
Было интересно, как встретит меня миссис Фрост после вчерашних откровений Клэр Урсус.
Быть может, со скалкой наперевес?
Нет, Лиллиан и Кевин еще спали - как обычно, когда я прихожу, они либо еще спят, либо уже спят…
Я скинул одежду и тихо прилег на свободный край кровати.
Взгляд скользнул по плавным очертаниям хрупкой фигурки жены, закутанной в одеяло с головы до ног, как в кокон. Наверное, нормальный муж в этот момент испытал бы желание обнять супругу, разбудить нежным поцелуем, прошептать что-то ласковое на ушко, мне этого не хотелось.
Возьня в кроватке Кевина привлекла мое внимание, малыш ворочался во сне, тихонько причмокивая, я невольно улыбнулся, представляя его умильную физиономию, и впервые задумался о том, как странная атмосфера отчуждения, ставшая уже давно привычной в нашей семье, влияет на моего маленького сынишку.
Конечно, сейчас он не осознает ненормальность ситуации, но Кевин станет старше, увидит, как живут и общаются другие, сравнение явно не принесет ему радости. Надо было что-то менять, серьезно поговорить с Лиллиан, выяснить отношения.
Словно почувствовав мое намерение, Лил с тихим вздохом открыла глаза. В ее сонном взгляде отразилось удивление.
- Что ты здесь делаешь? - недоуменно пробормотала она.
А я наивно предполагал ревность, возмущение, побои скалкой. Оказалось, меня, вообще, не ожидали здесь увидеть.
- А где же, по-вашему, миссис Фрост, я должен быть в шестом часу утра? - спросил я не в силах сдержать сарказм.
Лиллиан растерянно хлопнула ресницами.
- Так рано?.. А… - она явно не знала, что говорить. - А почему ты на работу не собираешься? - наконец, нашлась, за что «ухватиться» Лиллиан.
Значит, моего ночного отсутствия не заметили. Да и когда я пришел, выспался ли, тоже никого не интересовало.
- Сегодня вторник, Лили, - мягко напомнил я, - у меня выходной.
- Оу…
Она выглядела потерянной и обескураженной, как маленькая девочка, случайно заплутавшая в чужом районе, но ведь Лиллиан была взрослой женщиной, и находилась она у себя дома, в постели с собственным мужем, черт возьми! От чего тут теряться? Ее смущают вчерашние новости, поведанные «доброй» подружкой? Тогда почему она не возмущается, не кричит, не вышвыривает меня вон, не закатывает истерик, как любая нормальная женщина? Любит? Боится потерять? В таком случае, почему она холодна? Миссис Фрост пробормотала что-то невразумительное и стремительно покинула супружескую спальню.
У меня возникло ощущение, что Лиллиан просто невыносимо находится со мной в одной комнате, но думать об этом больше не хотелось. Я устал думать, Вики права мне нужно выспаться.
Но стоило мне только, кажется, совсем лишь на мгновение провалиться в сон, как блаженную тишину забытья и неги взорвал звонкий и до боли невыносимый звук ксилофона.
Я подскочил, как ужаленный, спросонок не разобрав, откуда вдруг возник этот «горн», призывающий в реальность.
Мой сынок сидел у кровати, самозабвенно колошматя по разноцветным клавишам.
- Кевин! - простонал я.
Проказник радостно улыбнулся.
- На лаботу, пап, - прокартавил он многозначительно.
Так он тут, оказывается, выполняет функцию будильника
.
Кевину тоже непривычно, что отец дома, а не мчится куда-то? Хм…
Я легко поднял малыша на руки.
- Мне не нужно на работу, - сообщил я.
Он удивленно с недоверием посмотрел на меня, а в следующее мгновение его лицо озарилось счастливой улыбкой.
- Ханой! - воскликнул он, радуясь собственной догадливости.
Я кивнул, едва сдерживая смех.
- Да, только не «ханой», а вы-ход-ной, - наставительно уточнил я, тщательно по слогам выговаривая сложное слово, но Кевину было не до культуры речи.
- И мы подём на песок? - возбужденно спросил он. - Подём же, пап? Подём?
Песком он называл пляж, когда у меня появлялись свободные деньки, я водил его туда или в парк, случалось это очень нечасто. Я знал, сынишка всегда очень ждал этих прогулок, потому что Лиллиан редко выбиралась с ним дальше лужайки у дома.
- Папа! На песок! - скандировал Кевин.
- Пляж, - поправил я, - пл-Я-ж!
- Фляш, - неуверенно повторил за мной сын. - А там песок?
- Да, - подтвердил я, - песок - на пляже, но пойдем мы не к морю, - меня неожиданно осенила одна идея, - а на озеро.
Кевин был в восторге, перспектива посетить новое, незнакомое место, да еще с папой привела его в состоянии эйфории.
Завтрак прошел в бесконечных вопросах (ох уж эти Почемучки
), каша разлеталась в разные стороны от переизбытка чувств, Лиллиан хмурилась.
Она решительно и безапелляционно отказалась составить нам компанию в семейной вылазке на природу и вообще выглядела напряженной.
Что ж, «на нет и суда нет», как говорится, а мы с сынишкой провели чудесный день на солнышке.
И в этом дне, наполненном веселым смехом, забавными играми и согревающими душу отголосками давно ушедшего детства, для полного ощущения счастья мне не хватало лишь нежного взгляда прекрасных глаз цвета неба.
Ева…
Я мог принять тысячи решений о том, чтобы никогда больше не встречаться с ней, и даже успешно выполнить задуманное, но я не мог перестать думать и мечтать о ней, смаковать каждую случайно услышанную новость о мисс Вайс, видеть ее во сне.
Опять, как мальчишка… А может, наоборот, наконец, как взрослый? Теперь я не бежал слепо на поводу у желаний, разрушая все на своем пути. Теперь все было правильно.
Ева заслуживала большего, чем пошлая интрижка с женатым мужчиной. Моя особенная девочка… Она заслуживала большего, чем… я.
Как странно, всего лишь несколько фраз, брошенных сгоряча чужой, практически незнакомой мне женщиной, резко изменили мою жизнь и в какой-то мере меня самого. Клэр Урсус, все же, добилась своего. Ведь она начала этот разговор с Лиллиан по-дружески, желая помочь приятельнице вернуть мужа на путь истинный - в семью. И я вернулся, вернее, я вошел в семью, ибо меня там никогда не было.
Впервые, за почти четыре года нашего брака с Лиллиан, я вел себя, как настоящий отец семейства: рано приходил домой, проводил вечера в занятиях с Кевином. Уже не нужно было работать сутками, как оказалось, команда Tribune со многими вопросами может справиться и без меня, таинственным образом исчезла необходимость согласовывать каждую главу «Ловеласа» с агентом, роман замечательно писался дома и, когда был окончен, произвел настоящий фурор. Моя неутоленная страсть к Еве наполнила это произведение романтизмом и нежностью, что покорило общественность безоговорочно.
Следом за «Ловеласом» в продолжение задуманной нами с Алией серии разно-жанровых произведений, выполненных в стиле личных записей, появилась небольшая фантастическая повесть «Дневники сказочника», конечно, посвященная моему замечательному сынишке.
Кевин принял возвращение блудного папаши восторженно. Стоило мне появиться дома, он мчался на встречу с радостными криками: «Папа!» и уже не отходил ни на шаг, постоянно требуя внимания. Сыну нужно было непременно играть только со мной, ужинать, сидя у меня на коленях, если я садился за работу, то он устраивался со своим ксилофоном или кубиками возле стола, и никакие силы не могли утащить его оттуда. Попытки Лиллиан привести его к порядку, занять другим делом или просто уложить спать приводили к истерике, продолжавшейся, пока за дело не брался папочка.
Я слишком долго был для Кевина неким «праздничным салютом», который случается редко и, подарив радость зрителям на несколько мгновений, исчезает до следующего великого события. Получив же праздник каждый день, малыш просто боялся, что его вдруг отберут снова.
С Лиллиан все было иначе, вернее, просто никак. Перемены в жизни нашего семейства она восприняла молчаливо и отстраненно. Она попросту не замечала меня, когда я был дома. Отметив, что Кевина отвлечь от моей персоны невозможно, большую часть времени она проводила за компьютером или перед телевизором.
На попытки заговорить, обсудить что-то Лил отвечала нехотя, сквозь зубы, вечером она обязательно укладывалась спать, пока я чем-то занят, прячась от меня во сне или претворяясь, что спит. Да, наверное, я - мерзавец и негодяй, бездушная сволочь. Наверное, я должен был делать первые шаги, выспрашивать и уговаривать. Но я не любил Лиллиан. Я и так делал все, на что только мог себя заставить. Я был рядом, я был готов изменить наши отношения, если бы она захотела, но она молчала.