Автобус свернул с оживленной магистрали куда-то в сторону моря. Хотя до моря отсюда ехать часа два, да и сорок шестой туда не идет, поэтому – просто свернул. Пятнадцать минут – и вместо бетонных коробок высотой от пяти до девяти этажей вокруг замелькали маленькие домики, утопающие в зелени садов, а то и просто «выглядывающие» из забравшегося в город леса. Гринхилд – самый тихий район нашего города. И почти самый зеленый... Нет, чуть дальше есть тот же Олсор, в котором расположились, например, родовые имения ан Граев и лар Дэнов. Останки имения эль Энны, кажется, тоже где-то в том районе… В общем, весь цвет местной чародейской знати – сплошные особняки и творящаяся на каждом углу чертовщина. Здесь не так. Вместо поместий и особняков – маленькие домики, вместо страстей, бушующих в благополучных со стороны обиталищах – покой и тихое счастье, а вместо подавляющей многовековой печати Святилища – почти незаметное чародейство встречающихся здесь травников, лесных эльфов или тех же полурастений. Не уверена, что окажусь права, если назову этот район лучшим в городе (все-таки я здесь выросла, а потому по определению предвзята), но для меня он точно лучший в мире.
Однако остановки здесь по-прежнему располагаются по рекомендациям врачей: чем дальше, тем лучше, чтобы люди подольше гуляли по свежему воздуху. До двухэтажного белого домика я шла те же пятнадцать минут, а то и дольше. И с каждой минутой – все сильнее сомневалась в том, что делаю. Я не была в этом доме семнадцать лет… Семнадцать лет – с самого отъезда. С того дня, когда родители, уже месяц как решившие, что для нашей растущей семьи этот домик маловат, наконец забрали нас с сестрами в новый – большой, просторный, но находящийся так далеко отсюда…
Не знаю, на сколько всерьез я опасалась (или, может, все-таки хотела?) увидеть в окошко маленьких Лину и Алию
и понять, что эти семнадцать лет были сном, что я – все еще та маленькая девочка и просто возвращаюсь домой из школы,
а дома меня ждут родители, бабушка с дедушкой (которых не дай Небо так назвать), домашняя работа и любимые цветы.
Увы, во дворе меня ждал радостный деда (хотя если честно - как-то сложновато мне связать это слово с еще совсем молодым Анарионом. Вот дедушка Аристарх – он да, а этот тянет на дядю – и никак не больше) под ручку с тетей Ярой (а вот она – действительно тетя, старшая дочь двоюродной бабушки Антеи), мгновенно разрушившие эти надежды. Было, все было. И за цветами теперь ухаживает бабушка Наталья,
И младшенькая в семье больше не Алия, а Мира, кроме глаз и кожи примечательная оригинальным цветом волос. Врачи говорят, это у мамы что-то не то началось, и рожать ей больше нельзя. Отец повздыхал, но смирился – и сам пресекает все мамины попытки «все же попробовать».
«Ну что ж, значит, сына не будет. Пусть это останется нашей Самой Страшной Проблемой» - смеялся папа, качая на руках свою четвертую дочь – и мама улыбалась в ответ. Сейчас то время вспоминается как что-то далекое, радостное, насквозь пронизанное солнцем… И вспоминается как-то странно – мгновениями-фотографиями. Помню, отправленный начальством в недельную командировку, вбегает домой как бы не в двенадцатом часу ночи, подхватывает на руки Лину, кружит в воздухе. Они смеются, они счастливы – и все вокруг улыбаются, словно разом забыв и простив этой непоседе целый день нытья, мол папа пропустил ее день рождения, папа ее не любит…
Приехавший в гости директор рассказывает, как Алия подралась в школе – и глаза родителей сами собой принимают какую-то уж совсем нечеловеческую форму, ибо драки можно было ожидать от Лины или, в крайнем случае, от меня, но никак не от тихой покладистой Алии.
Лина показывает на тропинке какой-то очередной «танец бешеного енота» - и двор оглашается дружным веселым смехом…
Мы с Алией фотографируемся в беседке… Сестренке вздумалось рассказать какой-то анекдот – и нам пришлось сильно постараться, чтобы не сорвать съемку.
Пронизанное солнцем время. Наверное, мы все слишком выросли с тех пор – но сильно ли изменились? Ой сомневаюсь. Алия и Лина, по крайней мере, все те же.
И меня, признаться, сильно удивляет шок матери.
Случилось это эпохальное событие на прошлой неделе – мы отмечали поступление Алии с Линой в университет, и мама, похоже, хотела накормить их на все четыре года вперед (при чем непременно самостоятельно, меня с кухни прогнали под угрозой половника).
Папа взял отгул, так что в кои то веки мы ужинали всей семьей.
Разговаривали обо всем подряд (хотя больше всего, конечно, о планах на будущее. И о теннисе, разумеется: с тех пор как им увлеклись Алия и Мира, без этой темы не обходится ни один разговор)
А потом Лину угораздило сболтнуть, что она мечтает полететь в космос. При чем не просто так, а к другим планетам…
Нет, тайной это не было: достаточно один раз заглянуть в ее комнату, чтобы понять, что космосом наша «ходячая аномалия» бредит с детства,
но родители, похоже, надеялись, что это пройдет, что девочка «перерастет» детские мечты и найдет свою судьбу в чем-нибудь другом. Увы – тщетно. А тут еще отца срочно вызвали на работу.
Понятно, что успокаивать маму силами трех дочерей, ни одна из которых трагедии в озвученном вообще не видит – дело заведомо гиблое. Мы попытались, конечно, но судя по тому, что тарелки она взялась мыть вручную… Да еще потратила на это полтора часа…
Не понимаю, чего она переживает? Они, по крайней мере, будут учиться, получат специальность и обеспечат себе нормальное будущее. Как они этим будущим распорядятся – дело уже десятое.
У них, по крайней мере, будет выбор. Выбор, которого я сама себя лишила. По глупости.
Предпоследний год в школе я закончила на одни пятерки. У меня вообще за всю гимназию четверок не было. Гордость школы, радость учителей, будущая золотая медалистка… Мне даже бурный роман с парнем из соседнего класса учиться не мешал, спасла привычка вместо общения с друзьями (которых считай что и не было) учиться «на опережение». Кто же знал, что так получится? Он был такой добрый, ласковый… Так ухаживал… Так в любви признавался… Оказалось, они с друзьями просто поспорили. Поспорили – на право встречаться с новенькой, в конце прошлого года переведшейся в нашу школу, весь последний класс. Ой долго я пыталась понять, чем е таким их всех прогневила. Парни-то понятно: новенькая ведь не мне чета, с такой всем встречаться хочется, но она-то чего? Ей я чем мешала? Потом еще слухи эти пошли… В общем, в школе я появляться практически перестала. Ходила только на ключевые контрольные и зачеты. Училась дома, как получалось себя заставить (а получалось редко и плохо). Как не отчислили за непосещаемость – до сих пор не знаю. Вообще весь год было плохо, тошно – хоть стреляйся. А потом, после кое-как сданных экзаменов был выпускной, на который меня тащили практически силком, мол хоть взгляни – потом сможешь уйти. Я взглянула. Я даже собрала нервы в кулак – и подошла спросить. И услышала в ответ, что «какая-то зеленая не должна быть лучше Королевы». Ой мама моя… Нет, убить я ее не попыталась. Нахлынувшей вдруг ненависти этого было бы мало, даже получись у меня каким-то чудом. С того праздника жизни я просто ушла – только поклялась самой себе, что выживу. Что добьюсь признания – и уже потом мы с «королевой» поговорим снова. И посмотрим, кто из нас выиграл. Хотя вообще-то сейчас, через десять с мелочью лет, когда мне пророчат будущее видного океанолога, я вспоминаю ее почти без ненависти. Простить ее? Нет, простить такое – выше моих сил, но ненавидеть того, кого жалеешь, все-таки тяжело, а как не пожалеть гостью из-за гор? Еще немного, еще совсем чуть-чуть – и я просто зайду к ней в гости. Зайду, взгляну на первые морщины и ручьи седины – и просто улыбнусь, расставаясь с последними каплями яда, которым она пыталась отравить мою жизнь. Мне не нужно будет ни спрашивать, ни говорить. Просто прийти – и улыбнуться в глаза – это будет лучшей местью.
Впрочем, этого момента придется подождать. Еще лет двадцать, наверное – как раз хватит на карьеру, а сейчас я сижу в гостях у бабушки и дедушки, рядом с тетей Ярой – и слушаю новости.
Сейчас говорит бабушка,
так что все новости – про Ярослава. Даже странно немного слышать, с каким трепетом женщина, известная прежде всего как политик (это стране), справедливый судья (это нашему городу) и вообще «железная леди» рассказывает о своем маленьком сыне.
Хотя ее тоже можно понять: Ярослав – ее первый (и, судя по всему, последний) родной ребенок. Бабушка, конечно, очень любит нашу маму, но они друг другу все-таки не родные… Да и познакомились они, когда мама уже университет закончила, так что все связанное с Ярославом для Натальи происходит в первый и, скорее всего, последний раз. Да и у деда это первый сын, так что балуют его...
Стоило мальчику заикнуться о животном – и в доме появился очаровательный котенок, Рута.
Хотя счастливые родители клянутся, что возится Славка с ней сам, спит она в его комнате, а право ее учить, кормить или водить на прогулку в сад мальчик вообще воспринимает как личную привилегию. Может, от появления котенка все и правда только выиграли?
Как минимум – Славка сейчас страшно занят – и не носится вокруг с просьбами поиграть/рассказать сказку/дать чего пожевать/посидеть на коленях/все перечисленное сразу или частично, в самых причудливых сочетаниях. Мы хоть пообщаемся… А то из-за моих нервов нормального общения не получалось даже когда деда с семьей нас навещали.
Яра тоже рассказывала, но мало: Шэйн сманил ее лисят в какую-то очередную авантюру – и от них уже несколько месяцев вестей почти нет. Разве что звонили дважды – минут по пять, но много ли узнаешь за эти минуты? Да и рассказывают они… Что-то стрекочет, что-то гремит, а Дара, перекрикивая эту какофонию, убеждает любимую маму, что все в порядке. Впрочем, Яра привычная. Да еще и твердо убеждена, что дети уже взрослые и могут сами для себя все решить. Она уже нарешала за них в детстве – до сих пор иногда жалеет, что так и не сложилось с Анатолием. Не сидела бы теперь одна вечерами, ожидая очередного звонка от дарят.
Выходя, еще раз оборачиваюсь, заглядывая в окошко «столовой-гостинной».
Там все так же сидят бабушка с дедушкой и тетя Яра, только теперь освободившийся стул занял Славка. Они улыбаются, кажется даже смеются чему-то. Я снова вспоминаю Яру. Не легко ей, наверное. В самый раз пожалеть себя, поплакаться – но почему-то молчит. Вспоминает Богдана, с которым Рыжая Стерва не дала пожить долго, и Анатолия, с которым рассталась, как сама говорит, по собственной глупости, с теплом и светлой печалью – без боли. Волнуется за детей, видно же – но улыбается, говорит, что сами решат. Говорит, что они взрослые – и просто ждет звонка. Каждый вечер ждет. И Наталья с Анарионом нас просто ждут. Ждут – и улыбаются при встрече. Могу ли я найти в себе силы когда-нибудь просто отпускать самых дорогих в мире людей – и ждать их? Я ведь и простить- то толком не умею…
В альбом
Техническое