29. Я на тебе как на войне
25/12/10
Через шесть месяцев мне исполнится двадцать восемь. Настала пора философских мыслей. Допустим так: все эти годы я куда-то стремительно несся, не разбирая дороги. Девушки, песни, бизнес… А ну все к черту. Как любит говорить мама, у прадеда Аарона в моем возрасте уже были карьера, жена и трое детей, а у жены – любовник. Забавно. Мама родила в двадцать семь, и я в двадцать семь стал отцом. Только вот от этого ничего не изменилось.
Крыша прадеда Аарона в моем возрасте начала слетать вниз, гремя шифером. В нашей семье высокий процент сумасшедших, но только он свихнулся из-за любви. Сейчас я даже рад тому, что у меня нет брата; одна безмозглая дрянь может испортить все, особенно, если стоит между двумя и обоих же кидает. Прабабка была той еще стервой.
Как-то мне даже это приснилось: дом, где мы встречались с Каталиной; двое друг напротив друга молчат, пока женщина не заговаривает сухим менторским голосом:
- Между нами все кончено. Следовало остановиться гораздо раньше. Наша связь была ошибкой. Сейчас ты только тратишь мое время.
- Неужели, - едко произносит мужчина. – Странно, потому что ты все время просишь еще. В чем дело, Элейн? Не знаешь, от кого залетела, а? Может, у тебя есть кто-то третий на подхвате?
- Мне плевать на твои догадки. Это ребенок моего мужа. Я ученый, а не подзаборная девка.
- Не вижу разницы.
Вот такая вот загогулина. Последний привет из чужого прошлого, забодай его стадо быков. А все из-за бесполезной трепотни, стресса и какой-нибудь заумной психологическо-психиатрической фигни. Хотя, все, разумеется, считают иначе. Все – это драгоценная сестричка Мири. Но она больная на голову с рождения, потому что только больным может придти в голову то, данная идиотка делает.
Как-то она смылась из дома на неделю. Не объясняя причин, это Мири любит делать. Меня в ту ночь пинала бессонница, и я наливался кофе на кухне. Размытое красное пятно рядом с соседским домом показалось обычным глюком. Кофе, все дела. Только потом до меня дошло, что это моя сестра. Чтобы не будить домашних, я вышел поорать наружу. Мири шаталась, как пьяная, спотыкаясь на этих своих каблуках, с цветом лица, сделавшим бы честь любому зомби.
- Мирцелла! – зашипел я. – Где ты, зараза, шаталась?
- О, братец, - сфокусировав мутный взгляд, протянула она и рухнула мне на руки, как куль с мукой.
У неё пошла кровь носом, и сестра таки потеряла сознание, пролежав в отключке больше суток. Врач констатировал переутомление, заметив: чудо, что она вообще до дома. Следующую неделю все мы ходили мрачнее военхирурга на передовой, даже Каталина; до этого никогда не замечал за ней особой симпатии к Мири. Я угрюмо пялился в окно, наблюдая как сходит снег, и проклинал её экстрасенсорные штучки. Древние шаманы потребляли наркоту в немереных количествах, очевидно, что она тоже догонялась всякой гадостью.
Но как в дешевом романе улучшалась погода, так и Мири шла на поправку. Все еще серо-зеленая, она расхаживала по второму этажу и кляла постоянные телефонные звонки. Хлипкая линия еле выдерживала такую нагрузку.
Вскоре она окончательно сдохла: если раньше звонили клиенты Мири, то теперь бормотали в трубку соболезнования мамины друзья. Угрюмые парни из похоронной конторы вырыли еще одну могилу, запечатав её тяжеленной плитой. Народ завалил каменюку цветами, хлынувшими в Эшвилль пару недель назад. Они сгнивали через два дня. На кой ей нужны их цветочки? Лучше бы раньше таскали.
Приходил дедушка Алекс, ничуть не изменившийся с моего детства, дядя Блейз, не появлявшийся на нашей улице лет десять; кто-то из них сказал: «Пятьдесят четыре – долгожительница». Пошутил так, значит. Я ненавижу затасканные фразочки, но, может, ей там и вправду лучше, чем здесь?
… Мири сползла со второго этажа на первый, где в свою очередь расхаживала Каталина, злая, как все черти ада, из-за опухших ног. Тут бы стрястись землетрясению, но они болтали как-то даже дружелюбно. О женщины! Мне случилось проходить мимо коридора, где проходил очередной саммит двух выносящих мозг сторон. «Никак не могу вспомнить, сколько их было, - жаловалась Мири. – То ли двадцать, то ли двести… Не помню». У Каталины сделалось такое лицо, словно она подсчитывала своих и сбивалась как минимум на третьей сотне. Я поспешил пройти дальше.
Когда вспоминается начало года, хочется пойти и спрыгнуть с водонапорной развалины, которую кто-то вдруг обозвал башней. Беременность Каталины выбила мне способность размышлять здраво. Чего мелочиться – все мозги напрочь. Раньше все было, как по маслу. Не спорю, Каталина мне больше, чем нравилась, у нас установились удовлетворяющие обоих отношения, но ребенок… На её заявление об аборте я ответил:
- Твое право.
- Такого не должно повториться, - злобно сказала Каталина.
- Ничего не могу обещать.
Рядом что-то упало, и мы одновременно повернули головы на звук. Мири подняла книгу и с невинным видом произнесла: - Привет, ребята. А я тут мимо шла…
- Вот и иди дальше, - рявкнул я. – Заткнув уши.
- Боги, какие мы злющие, - проворковала сестрица. – Вот мама-то порадуется, такая замечательная новость.
- Знаешь, это не твое… - начала Каталина, но я её перебил: - … не твое собачье дело, Мирцелла! Пошла вон, и заткни заодно рот! Курица!
- Ну что ты орешь при беременной, идиот?
- Не лезь, куда не надо. Я предупреждаю тебя по-хорошему.
- Каталина, ну хоть скажи, чем тебя наличие ребенка не устраивает. Казалось бы, все у тебя есть…
- Ненавижу детей.
- Мирцелла, вали уже!
Сестра с притворным сожалением покачала головой. Обойдя бледную от злости Каталину, она встала между нами и вздохнула:
- Жаль. Такой бы чудесный здоровый мальчишка получился. Ты их не любишь, понимаю. Некоторые вон все списывают на дурную наследственность и…
Я вышвырнул её за дверь. Каталина смотрела в стену, сцепив пальцы.
- Прости.
- Тебе не за что извиняться.
- Я не хочу, чтобы это все между нами меняло. Ты мне очень дорога.
- Что, любишь меня? – она усмехнулась.
- Ага, - легко согласился я, а потом какой-то бес потянул меня за язык: - Ты сейчас можешь меня, конечно, послать, но мы бы могли попробовать… вместе. Обещаю взять все заботы на себя.
- Кейн, не стоит. Твоя сестра, - рычащая нотка, - права. У меня не самая хорошая наследственность.
- Думаешь, мы идеальны? Псих на психе сидит и психом погоняет, как ты сама можешь заметить. Посмотри хоть в мои добрые красные глаза.
- Ты такой непоследовательный… Мальчишка, - только сейчас стало заметно, насколько она устала. – Я позвоню тебе позже.
Потом я проклял свой язык, но на следующий день Каталина и впрямь позвонила. Мы говорили часами. Она звонила еще, и еще, и еще… Не знаю, честно, какой аргумент заставил её согласиться и какой – согласиться меня. Каталина переехала к нам, и в сентябре родился мальчик, названный Лиамом. Стоит ли писать, что все заботы о нем и впрямь легли на меня; Каталина его только кормила – из бутылочки, разумеется.
Мирцелла Дрейк
… Ветер несет весть, и вопли на соседней улице несут весть – невестка моя раздавила последнего таракана, вытерла туфли о траву и пошла дальше; её торжество цвета королевских мантий, оно вспарывает людские воли, как нож, закаленный в теплой живой крови. Город укрыт тонким и сладким пурпуром. Кейн говорит:
- Думаешь, я подкаблучник?
- Смотря, что ты вкладываешь в это слово, - отвечаю я.
Он смешной, мой брат. Похож на котенка, открывшего один глаз, но не желающего сдернуть пелену с другого. Поддеть её когтем. Больно, но что ж поделать. Он смешон, он слеп, но кровь его не совсем человеческая, как и моя. Порой я спрашиваю себя: поймет ли? Над будущим стоит непроглядный туман; я не могу видеть грядущего, доступные мне дороги – позади, каждый новый шаг делаю вслепую. Поймет ли? О, как бы я хотела узнать и успокоиться!
Кейн говорит:
- Но, наверное, мне плевать.
- Каталина купила Эшвилль, - отвечаю я. – Он у её ног, и она сломает ему хребет.
- Вот и славно. Когда выпьет всю кровь, пусть закажет ужин.
Сломает хребет… Я вижу это воочию: Каталина, прекрасная и страшная, глаза её горят холодным огнем, молниями льда и стали, а чудовище хрипит, извиваясь в хвосте полудюжиной шипастых колец; еще не поверженное, но уже истерзанное – не она одна его убивала, но именно ей хватит сил нанести последний завершающий удар. Мне бы так хотелось. Я устала от этого города, пусть он и дал мне силу, выжрав часть так называемой бессмертной души.
Эшвилль, колыбель и врата Древнего. Люди копали слишком глубоко, жадные до золота и проливающие ради него невинную кровь; их желания и невольные – невольные ли? – жертвы разбудили то, чему еще не настало время просыпаться. Городу Пепла пора остыть. И тогда рожденные в нем покинут его, свободные, пусть и отравленные. Быть может, племянник уже не будет жить здесь в моем возрасте.
… Вдоль позвоночника проходит дрожь, отблеск сладкой истомы. Шаги неслышны; она не идет, не парит, а танцует – в такт нездешней музыке, которую никто, кроме неё, не слышит. Лилит, рыжая нимфа, душа ночи с именем демоницы. Лилит – юная, нежная и влюбленная, роза, скрывшая шипы. Веришь ли, что ты слишком другая для человеческой любви? Слишком ранима? Веришь и знаешь, но пока не попробуешь сама – не поймешь.
- Мири, ты идешь?
- Куда ж мне деваться?
10/01/13
Право, мне грустно и смешно, я умудрен опытом, как старикашка-секретарь с тридцатилетним стажем в закоулках ООН. Хотя, когда вчера наблюдал за сцепившимися полицейской и воришкой на пороге собственного дома, смеяться мне не хотелось. Почти. Девица, которая как бы страж как бы правопорядка, всухую проиграла хваткой противнице, сидя на ушибленном заду, возопила: «В следующий раз я до тебя доберусь!». Я удивлюсь, если у них не случится интрижка.
Вот повод для радости у меня есть: проклятая псина наконец сбежала в неизвестные дали. Слава Богу или кто там за это отвечает. Дакода изгрыз всю доступную ему мебель и почти довел Лиама до аллергии. Да, охранник из него был хороший, но в остальном – лучше бы он не появлялся. На радость Лиама вместо Дакоды мы завели хомячка. Или это морская свинка? Неважно.
Впервые за долгое время написалось что-то сносное, в духе нео-менестрелей, модных лет двадцать или тридцать назад. Слова приходили в самые подходящие и не подходящие моменты – при разминировании пережившей раскопки бомбы, например. Каталина, когда слышит такие истории, смеется.
Был выбор мой - безумье за отвагу,
Был вызов мой - Вы приняли его.
У Ваших ног - изломанная шпага,
Несбывшейся победы торжество.
Приходит час случайного прозренья.
За краткий миг - высокая цена.
Никто из нас не верит в отступленье,
Но никому победа не нужна...
17/06/15
Мой сын пойдет в школу в пять лет – нехилый повод для гордости. Он не выглядит на свой возраст, слишком начитанный и сообразительный; учителя, молодые энтузиасты, хлынувшие к нам в количестве, заранее от него в восторге. Черт, да я им горжусь невероятно! Мы все гордимся. Хотел отвезти его в недавно открытый после капитального ремонта Диснейленд (билеты пришлось бы покупать втридорога, ну ладно), но он отказался. Говорит, ничего там нет крутого.
Я уже вижу его Нобелевским лауреатом и кумиром миллионов – Лиам Дрейк, звезда мировой величины! Все женщины у его ног, на многочисленных счетах крупные суммы денег (часть уходит в благотворительные фонды), во взгляде свойственная гению легкая сумасшедшинка. Жаль, что ему пока всего пять, так хочется быстрее все это увидеть.
Каталина сказала, она тоже была отличницей – новая золотая крупица её прошлого. А я устанавливаю на компьютер новые учебные программы (связь, как обычно, висит на соплях).
Они еще понадобятся девочкам; черт бы побрал близнецовый ген, и контрацептивы. Как мы все же решились на это? Временное помутнение рассудка. Я нас поздравляю – еще один старший брат при младших сестрах. Они пока умильные младенцы, зеленоглазые, как тетки и дедушка, но черт его знает, что из них вырастет. Я не считаю, что возиться с мелкотней недостойно настоящего мужика (хо-хо-хо), но все же мог дождаться помощи от их матери, но она предпочитает общаться с повзрослевшими отпрысками.
Её право. Я знал, на что подписываюсь. К тому же у нас есть приходящая няня, виртуозно владеющая ремеслом заботы о маленьких детях. Они, кстати, занимают весь второй этаж – Лил уехала на гастроли по южным штатам, а Мири вообще нет в стране. Однажды она взяла и сорвалась с места, оставив только записку: мол, хочу посмотреть мир. Спасибо тебе большое, сестренка. Должен признать, хоть она и крайне раздражающий персонаж, но без неё как-то… странно.
Обрывок листка, вложенного в блокнот
Не отступить - хоть правил я не знаю,
Смертельный финт придержан до поры.
Ах, ради Вас, - хоть я и не играю -
Я принимаю правила игры.