Платон: «Следующее высказывание Сократа будет ложным».
Сократ: «То, что сказал Платон, истинно».
"We know what we are, but know not what we may be."
William Shakespeare
I
Со временем несколько странные и даже эксцентричные поступки моей сестры стали казаться мне чем-то таким привычным, чем-то, без чего ее уже было невозможно представить. Они стали настолько гармонично, не знаю, даже… «работать», что ли, на ее образ, что я прониклась к ней симпатией. Наверное, у каждого слова должны быть свои коннотации: положительные или отрицательные. Пожалуй, слово «симпатия» обладает как раз положительным оттенком смысла, хотя, я не могла назвать Мирабеллу, её образ мыслей и действий, всю ее сущность, правильными. Но это с какой стороны посмотреть. Перебирая в голове свои самые ранние впечатления, которые производили на меня члены моей семьи, я решительно не могла соотнести образ той 16-ти летней, пусть немного своевольной, но все же светлой девчонки, с тем, что творилось с ней сейчас. Это даже трудно толком объяснить. Бывают люди, смотря на которых ты испытываешь какой-то немой восторг обожания. Ты ни черта не знаешь о том, что происходит у них в голове, что они собой представляют, что чувствуют и о чем думают, но тебе нравится то, как они при этом выглядят и за это им многое прощается. Мне нравилось то, как стала выглядеть моя сестра. И как она могла писать картины, став такой? Не знаю. Она
повзрослела.
Ее одежда, стрижка, все те перемены, которые произошли с ней, проступали напечатанным заглавными буквами словом
ДЕКАДАНС. Мне нравилось наблюдать за ней: как она двигается, держит сигарету, пишет картины, от всего этого веяло чем-то разрушительным и тлетворным. Неординарным. Общение с ребенком стало ключевым моментом в определении финальных штрихов к ее портрету и, пожалуй, еще одной причиной маминой головной боли.
Но не упечь же ей в психушку сразу двоих дочерей? Такое ощущение, что для Мирры Энтони всегда был взрослым. Всегда. В начале его жизни и тогда, когда он уже немного подрос. В начале, потому что она не обращала на него никакого внимания, будто он уже слишком… большой и не нуждается в материнских ласке и тепле. А потом… из-за того, что она говорила с ним (когда вдруг в ней проснулось желание общаться с сыном)
как со взрослым. Как мне претили эти пресные мамашки, улюлюкавшие над своими чадами, в отличие от которых Мирра никогда не напоминала мне тупую наседку.
«Энтони, секс – это инстинктивная потребность человека», - как-то услышала я от нее. - Твой отец и я просто занялись им. Сын, детей не приносит аист и их не находят в капусте. Если эти придурки еще хоть раз заикнуться, что у тебя нет отца, можешь показать им свой пупок – ты не из пробирки. Отец у тебя есть».
«А где он, мама?» - спросил мальчик.
«Он во Франции, впрочем, я даже не знаю… где сейчас его черти носят…» - отвечала мать.
Она много еще чего ему говорила, а мальчонка слушал, смотря на нее своими умными глазами, но мне казалось, что он слушал, но не слышал, а, может, слышал, но не понимал. По крайней мере, этот-то точно не будет питать глупых иллюзий насчет Санта Клауса и зубной феи. На подсознательном уровне.
Не знаю, что при этом творилось в голове у самого Энтони. Потому что бабуля-то все-таки растила его
«как подобает», то есть так, как могла только она: прививая уважение к старшим, сея разумное, доброе, вечное, умаслив это культурное ассорти плотным бэкграундом семейных ценностей и ориентиров давно минувших лет. Думаю, ребенку было не просто разобраться в том, что хорошо, а что нет. Особенно когда источником таких полярных точек зрения на жизнь служили ему два близких человека: кому он верил и к кому прислушивался, я не знала. Наверное, напичкав свое детское сознание одной белибердой, он тут же ее выбрасывал из головы, чтобы вновь забить ее очередной порцией чуши «за жизнь». Но этого наверняка не узнать.
Если посмотреть со стороны, то Энтони рос вполне обычным ребенком: играл в игрушки, получал подарки на день рождения – ничего особенного. Когда он был еще совсем маленький, мама пыталась устраивать ему всевозможные праздники-поздравлялочки, уж очень нравилось ей возиться с внуком. А потом, не знаю, может, это все из-за Мирры или меня, но его присутствие в доме стало каким-то более обыденным. Но, конечно, все его любили. Любовь ведь бывает разная.
II
В назначенный день и час я отправилась на примем к врачу, с которым мама была знакома. Она говорила, что он, проработав года 4 в частной клинике Бриджпорта, был вынужден на некоторое время бросить практику по каким-то личным обстоятельствам. Но при этом, практикуя в Твинбруке что-то около года, он успел зарекомендовать себя как опытный и внимательный специалист. Впрочем, я шла туда больше из желания доказать всем, а в первую очередь себе, что со мной все в порядке. Почти с неделю я не ощущала ничего необычного, во сне мне перестали являться ужасные образы, и я больше не ощущала животный страх перед той
«другой» собой. Но зная, что
она придет, возможно, очень скоро, я не могла отделаться от мыслей об этом. Это порочный круг. Паранойя. Казалось, что она ушла, но ушла с ключом в кармане. С ключом от моей головы. У тебя нет проблемы, если ты ее
не признаешь. Наверное, я просто не хотела признавать. Есть ли она? А, может, это просто очередное затишье, грозящее разразиться страшной бурей? Но тревога, все-таки, осталась. «С другой стороны, - думала я, - если я сохраняю способность анализировать и прокручивать случившееся в своем мозгу, может, я вовсе не больна? Может, все еще будет хорошо и бояться нечего? Или я больна в силу этих причин?»
Пришлось немного подождать – мне объяснили, что, к сожалению, врач, на двери которого висела табличка золотистого цвета, утверждавшая, что я жду встречи с психиатром Ричардом Престоном, не успел освободиться к назначенному времени – у него был пациент.
Ричард Престон оказался весьма…
неожиданным доктором. По крайней мере, я не думала увидеть перед собой такого врача: приятного брюнета приветливо поздоровавшегося со мной первым. Я ожидала увидеть плешивого извращенца в засаленном халате, являющегося нескончаемым источником анекдотичных фразам а-ля «Ну-с, на что жалуемся?» или «Ну, как мы себя ведём?»
Получив приглашение сесть в кресло, я огляделась по сторонам: аккуратная стопочка разноцветных листков-напоминалок с логотипом, очевидно, производившей какие-то лекарства фирмы, остро заточенные карандаши (странно, почему, не ручки?), папки-уголки… какие-то дипломы на стене. Но вполне уютно, даже комфортно. Черт, это, наверняка, какой-то психологический трюк, что б их. Я ведь «
больная», иначе бы меня здесь не было.
Заметив, что я немного освоилась и даже успела задуматься о чем-то своем, он заговорил. Я
попробую точно вспомнить нашу беседу.
- Итак, как вы уже знаете, меня зовут Престон. Доктор Ричард Престон, - спокойно начал он.
- А вы, я думаю, знаете, кто я. Договариваясь, мама сообщила вам, в чем дело. – равнодушно отвечала я.
- Лишь в общих чертах. Рассказ вашей мамы был столь сбивчивым и несвязным, что я, было, подумал, а не о себе ли она хлопочет. – улыбнулся он.
- Дааааа, - протянула я, - не сразу сообразив, что он пытался пошутить, - она очень переживает за меня. Со мной такого раньше не было.
- А что именно вас смутило в этой ситуации больше всего? - как-то «врачебно» спросил он.
«Ну, вот, первое впечатление обманчиво», - пронеслось у меня в голове, - «Докторишка!»
- Да ничего меня не смутило, - зло выпалила я. – Это не может смущать,
доктор Престон! Это просто чудовищно –
очутиться сплошь перепачканной грязью… на кладбище… ночью… в чем мать родила! Ну, хотя, да, меня смутило, что я в таком виде… при покойниках… ага! - желчно подытожила я.
Я наблюдала за реакцией – ноль! Полный ноль! Он продолжал как ни в чем ни бывало:
- А как вы туда попали – помните?
- О, конечно, - воодушевилась я, - залезла в ближайшую лужу, вывалялась в грязи, выкинула свои вещи и потопала прямиком на кладбище! Спрашиваете еще!
Он улыбнулся как будто одними глазами.
- Вы иронизируете над собой, это хороший признак, - ну, ладно… так, говорите, с вами такого раньше не случалось?
- Да, могу с полной уверенностью это заявить.
Дальше следует пересказ событий, с которыми читатель уже знаком: история в баре и последовавшая "пропажа" и неожиданное обнаружение Иоланды полицейскими.
- Ну, спроси я вас о том, какой вы человек, что собой представляете, что бы вы ответили?
Тут я действительно задумалась. А что я, собственно, за фрукт? В детстве я читала стивенсоновскую
"Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда". Может быть, грань между добром и злом в моей душе проходит чересчур остро? Да так, что я теперь представляю собой две совершенно разные натуры? Бред какой-то. Я никогда не была особенно злой, ну, злорадной немного, своевольной... Хм.
- Иоланда, вы меня слышите? - вдруг раздалось откуда-то сверху. Доктор подошел к креслу, в котором я сидела, и тронул меня за плечо.
- Простите, - сказала я. - Я задумалась.
- И достаточно глубоко, я с полминуты вас не могу дозваться.
- Я задумалась над вашим вопросом. На самом деле, мне очень трудно на него ответить. Кроме банального когда родилась, где училась, мне больше и сказать нечего. Может, я просто раньше не замечала ничего такого? Мне вот тут на ум пришел «Доктор Джекил…», - ответила я немного отстранено.
- Ну, это уже неплохо, теперь я еще и знаю, что вы читали хорошие книги, - заметил доктор. – Значит, вы считаете, что являетесь обладателем двойственной натуры? (
Хотя я ожидала услышать из его уст более конкретные диагнозы, как то: «шизофрения» или, хотя бы, «раздвоение личности»). В какой-то мере все люди таковы. Но когда подобные проявления начинают угрожать жизни других и, в первую очередь, вашей собственной…
- Это страшно, - я не дала ему договорить. - А страшнее всего то, что я очень боюсь повторного… приступа… или как это назвать? И еще…меня волнует, не наследственное ли это?
- Стоит задать этот вопрос вашим ближайшим родственникам. На самом деле, у психиатров нет действительных научных доказательств существования так называемых «душевных болезней»… в физическом плане. Ну, вы понимаете. Я не могу взять у вас анализ крови, сделать кардиограмму и вынести свой вердикт. Это невозможно. Я иногда и сам сомневаюсь в реальности психиатрии как науки. Одно время я даже сомневался в том, что выбрал верный жизненный путь. -признался он.
Все это было довольно странно слышать из уст врача. Я ожидала увидеть эдакого безжалостного вивисектора душ, упивающегося своей властью. Но нет! Передо мной был настоящий, живой человек: ищущий, сомневающийся, искренний…настоящий. Я не знаю, почему я пришла к такому выводу, возможно, мне хотелось так думать.
- Однажды на конференции мы путем голосования определяли, что является психическим заболеванием, а что существует в пределах нормы. Мы поднимали руки… Понимаете?О каком научном обосновании может идти речь, если приходится говорить о таких вещах? – между тем продолжал Ричард.
- Знаете, по-моему, это
я пришла к вам за ответом, а вы задаете мне одни вопросы, – возмутилась я, но мне хотелось слушать его все больше и больше.
Может, это у них методика такая? Показать пациенту, что ты ничем не лучше его, что таких много, возможно, каждый второй.
Мама, мы все тяжело больны, мама, мы все сошли с ума.
- Пожалуй, все известные мне критерии оценки душевного состояния человека слишком субъективны. И, наверное, нет ни одного человека, которого нельзя было бы при желании назвать душевнобольным, - констатировал он.
- Вы хотите убедить меня в том, что то, что я переживаю, – абсолютно
нормально? – изумилась я.
- Нет, вы меня не поняли, - спокойно объяснял он. – Я лишь хочу, чтобы вы пришли к выводу о том, что
повесить на человека ярлык, страшный ярлык диагноза, недолго. Но как с этим потом жить? Я буду наблюдать вас. Скоропалительных выводов я делать не стану.
Я не услышала от него ни одного слова, которое так часто произносят врачи: ни тебе «больной», ни «курс лечения», ничего такого, что бы заставило меня чувствовать себя как-то ущербно и обреченно. Он чем-то подкупал, но иногда я раздражалась тогда, когда, казалось, не было для этого никаких оснований.
Дальше я не особенно помню то, о чем мы говорили. Должно быть, я еще рассказала ему о своих странных, порой навязчивых сновидениях, пытаясь внятно передать словами, о чем были мои кошмары. Сны. Странствования души в иных мирах? Или моей душе есть место только в
таких снах? Я могла бы, наверное, рассказать ему больше того, что на самом деле сделала. Но для этого необходимо доверие. Доверие не приходит ниоткуда. Его нужно заслужить.
Ричард, буду называть его так, завел мне довольно милую тетрадь, в которой он обещал записывать наши беседы. Я должна была ходить к нему раз в неделю. По средам в 13:00. Но если бы он только знал, что
такая тетрадь уже есть…
***
Мы располагаем обрывком черновой записи, сделанной доктором Престоном. Только не спрашивайте нас о том, как она попала к нам в руки.
Врач: Ричард Престон
Пациент:
Иоланда Де ла Кардье
Дата заведения истории болезни: 05. 06.22**
Наблюдения врача
Запись первая
05. 06.22**
Позитивные симптомы:
Синдром психического автоматизма (второе я, воплощающее все негативные и низменные стороны натуры пациентки, вырываясь наружу, завладевает ее волей, вследствие чего она совершает неконтролируемы поступки)
Негативные симптомы
_
Прочее:
Возможно, невроз, вследствие чего пациентку мучают кошмары.
Частичная неспособность отличить сон от реальности.
***
Она появляется из воды. Наверное, такой скользкой и холодной твари приятнее находиться в воде, чем на суше. В ванной, раковине, душе - везде есть опасность выпустить ее на волю.
Придя с работы домой, Мауриция обнаружила дочь на кухне, стоящей посреди лужи воды. Она что-то бормотала и явно находилась не в себе...
