[Satyavati]

Запись двадцать седьмая. Преступление.


Звуковая дорожка:

Я - тварь, я - животное,
Я чудовище в зеркале.
Ашер.

Вожделение. Этот огромный и отвратительный монстр, ненасытный и всепожирающий, захватил мое тело и не отпускал: мучил, издевался и наслаждался моими страданиями. Ненасытный, потому что, удовлетворив одно желание, на его месте он воздвигал еще три. Всепожирающий, потому что, завладев моим телом, хотел отнять у меня последние остатки разума.

***

Когда у меня ломается машина, я еду к знакомому механику, а когда голова – иду к маме.

Воспользовавшись тем, что Ян, Орландо и дети отправились купаться в озере, и мы остались вдвоем, я завела разговор:
- У меня проблема, мам. Я.. кажется, влюбилась в другого мужчину.
Мама побледнела.
- Нет, не то, чтобы я в него влюбилась! Даже не знаю, как объяснить. Он действует на меня по-особому – я не могу сопротивляться. Это ужасно. Я понимаю, что нельзя так поступать, но когда он рядом теряю контроль. Как зависимость: хочешь бросить, и не можешь. Что мне делать, а? Пожалуйста, не смотри на меня так! Мне и так плохо, кошки на душе скребут, если ты ещё начнешь мне нотации читать..
- Что тогда требуется от меня?
- Скажи для начала, что ты меня предупреждала.
- Перл, в твою первую брачную ночь я сказала, что ты вскоре наиграешься с Орландо и выбросишь его, как надоевшую игрушку.
Я кивнула:
- Теперь пообещай, что ничего ему не скажешь.

Мама посмотрела на меня изучающе и протянула:
- Я ничего не скажу Орландо.
- А теперь посоветуй, что мне сделать, чтобы Бруно от меня отстал.
- Ничего.
- Как? Мама, я не могу выкинуть его из головы, это неправильно, а ты говоришь, что не надо ничего делать!?
- Я не говорю, что ничего не надо делать. Я сказала, что ничего нельзя сделать, чтобы этот твой Бруно от тебя отстал.
- Он не мой Бруно. Ну, неужели, ничего?
- Нет.
- А если с ним поговорить?
- Ну, и кто это будет делать? Может, ты? Как ты думаешь, чем это закончится?
Я закусила губу:
- А если Ян с ним, ну, поговорит, по-мужски?
- Бруно попадет в больницу, выйдет оттуда и заявится к тебе, а ты все это время будешь чувствовать вину и думать о том, какой он бедный и несчастный. Итог: счастливое воссоединение влюбленных. Все еще хуже, чем было раньше.
- Что же мне делать?!
- Проблема не в нем, Перл, а в тебе. ТЫ должна преодолеть в себе это влечение.
- Но как?! Я.. я не могу. Думаешь, я не старалась? Да постоянно! Решила: не буду звонить - звоню. Думаю: оттолкну при встрече – не получается.

- Скажи, как ты вообще с ним связалась?
- Я пошла на танцы с коллегами, там был Бруно. Он меня поцеловал.
- И ты вот так позволила чужому мужчине себя поцеловать!?
- Нет, конечно, я не хотела, и упиралась, а он сказал, что я помогу ему разобраться в чувствах к своей девушке, – мама фыркнула, - а потом он сказал, что нужно попробовать поцеловаться с кем-то еще. Я ведь, кроме как с Орландо, не целовалась раньше, и, – мама начала нервно дергать ногой и отрицательно качать головой, - я подумала, а почему бы и нет.
- Господи! Он подумала: «почему бы и нет!» Знаешь, о ЧЕМ надо было думать? ЗАЧЕМ? Зачем рисковать всем, что имеешь, ради сомнительного удовольствия!
Я всплеснула руками:
- Я хочу, я, правда, очень хочу перестать о нем думать, но это сильнее меня. Какая-то неведомая сила толкает меня в его объятия!
- Неведомая? Глупость это твоя, а не неведомая сила! Головой надо думать, а не этим местом, - заорала мама.
Слезы потекли стройными ручьями по щекам.
- Ты с ним спала?
- Мама!
- Я задала вопрос, отвечай.

- Нет. Я хотела: назначила встречу, мы пошли к нему, но потом, когда..
- Ближе к делу.
- Позвонили с незнакомого номера, я испугалась и убежала.
- Спасибо тебе, мил человек, кем бы ты ни был! – мама театрально поклонилась в пустоту.
Все правильно, пусть кричит, я заслужила.
Прада ходила из угла в угол, бросая на меня косые взгляды. Потом подошла и обняла за плечи:
- Прости, милая. Чтобы все исправить, ты должна попросить помощи.
- У кого?
- А как ты думаешь?
- У Яна?
- Нет.
- У девушки Бруно?
- У него еще и девушка есть?! – мама что-то пробурчала неразборчивое осуждающим тоном. – Нет, если она не держит своего парня в узде, то и тебе ничем не сможет помочь.
- У.. мэра?
- Ага, он издаст указ, что Бруно запрещено приближаться к тебе ближе, чем на 3 метра. Будете сохнуть друг по другу издалека.
- А у кого тогда?!
- У Орландо.
- НЕТ! Ни за что я не стану ему говорить! Это подло, плохо. Это убьет его! А потом меня.
- Женщина – хранительница очага, а муж вдохновляет её поддерживать этот огонь. Только муж может защитить жену от самой себя, от её эмоций. Я ему ничего не скажу - ты сама все расскажешь. И попросишь помощи. А поскольку он очень великодушный и любящий супруг, то не откажет. Мы не можем запретить Бруно приставать к тебе, но ты можешь перестать сходить по нему с ума. Нет другого пути.

***

Я стою посреди нашей спальни и мучительно пытаюсь найти слова, чтобы начать разговор. Орландо – твое спасение, сказала мама. Это было в субботу утром. Сейчас вечер воскресенья, а я все не осмелюсь спустить невидимый курок, озвучив признание.
- Любимая, ты что-то хотела?
- Да, – вышло не очень уверенно. Может, не говорить ничего? Сказать, что передумала, и смыться. Или сказать? Ведь, когда мы идем купаться, вода тоже кажется ледяной. Мы осторожно переступаем с ноги на ногу, неторопливо пробираемся глубже, дрожа от холода, умом понимая, что как только со всего маху рухнем в объятия бодрящей влаги, уйдут все тревоги и недовольство: вода смоет всю усталость, заменив свежестью и легкостью.
Видимо, чтобы подбодрить меня, Орландо протянул руку и хотел было коснуться моей щеки, но я поспешно отпрянула, как ужаленная. Мне не хотелось, чтобы он касался меня вот так: нежно, ласково, с безграничной любовью и заботой.

Я не заслуживаю. Я - тварь, монстр, чудовище. Я собираюсь достать нож и вилку и распотрошить его сердце своим признанием. Положу на тарелочку с китайским узором, что стоят в буфете для особого случая (а случай у нас особый, не правда ли?), и съем на ужин.
- Перл? – удивленное, озабоченное выражение лица.
Людоедка.
- Я влюбилась в другого мужчину.
Его лицо вытянулось, он откинулся на спинку стула, как будто его сильно толкнули. В глазах стояла немая мольба: скажи, что это дурацкая шутка, чтобы мы могли все забыть и продолжить жить счастливо дальше, пожалуйста!
- Это правда.
Орландо закрыл лицо руками.
Я рассказала ему все: как он поехал в командировку, а я пошла в клуб, как Бруно меня поцеловал, о том, как он подкараулил меня возле работы, о том, что я не могу перестать думать о нем. Я скрыла от мужа произошедшее на пляже и то, что было потом. Заверила его, что хочу сохранить семью и не представляю жизни без него и двойняшек.
Орландо так и остался сидеть, облокотившись на стол локтями, закрывая лицо ладонями. Он не перебивал, ни о чем не спрашивал. Просто сидел. Может, даже беззвучно плакал, я не знаю.

Когда я закончила свою исповедь, в кабинете повисла тишина. Она у каждого своя: у кого-то разговаривает голосами давно ушедших любимых людей, у кого-то она как безумный шепот помешанного, у кого-то она звенит, у другого – жужжит. Моя тишина кричала: ты убила его – самого родного, близкого и дорогого человека, отца своих детей!

Я была благодарна ему за то, что он не смотрит на меня. В этом было наше различие: я экстраверт и все эмоции у меня написаны на лице, я рассуждаю вслух, размахиваю руками, сержусь и ругаюсь, потом остываю, прошу прощения за несдержанность, в итоге прихожу к тому же выводу, что и он, только у мужа этот процесс происходит внутри, и никто этого не видит. Мне не хотелось видеть в его глазах упрек, ненависть или отвращение, хотя, безусловно, я все это заслужила. И было бы справедливо, вывали он на меня все это, сдобрив предварительно пощечиной, или чем-либо покрепче.
Наконец он тяжело вздохнул и отнял от лица руки. Взгляд его не выражал ничего: он был пустой и безжизненный.
- Зачем ты пришла ко мне?

Я поняла, что от ответа на этот вопрос зависит то, как сложится вся моя дальнейшая судьба: либо я буду счастлива, либо погрязну в бездне отчаяния и безнадежности. Вспомнился фильм «Особо опасен», где главному герою задавали один и тот же вопрос: «зачем ты здесь?», и избивали до потери сознания каждый раз, когда он давал неправильный ответ. У него было две недели, чтобы понять, зачем, у меня – всего лишь одна попытка, и я не могла позволить себе беспечно собирать ракушки на минном поле. Мысли роились в голове, как пчелы в улье, но все это было не то: пустые, ничего не значащие фразы, не способные вернуть мне разум и любимого человека. Всплыл образ мамы и слова, сказанные ею. Я сглотнула и произнесла с мольбой в голосе:
- Защити меня от самой себя. Пожалуйста.
Опять вздох. Изучающий взгляд. Ещё 10 минут назад он был полон любви и заботы, а теперь..
- Я помогу тебе.

Это была ни с чем несравнимое облегчение и радость, надежда на то, что все будет хорошо – мы справимся. Вместе.
Я приблизилась к Орландо, чтобы обнять, прижаться к нему, почувствовать его тепло, но он отшатнулся и молча вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь.

Я не находила себе места до самой ночи, легла в постель лишь в первом часу и крутилась с одного бока на другой, не в силах заснуть.

Где он? Что делает? Пьет ли, чтобы забыться? А может, подрался с подвернувшимся под горячую руку прохожим? Он ненавидит меня? Жалеет себя? Проклинает тот день, когда мы встретились? Так много вопросов, и ни одного ответа. Лишь в одном я была уверена: он обещал помочь, а значит, не бросит меня в такой тяжелый для нас момент.

В два часа ночи Орландо вернулся: тихо разделся, прокрался к кровати и залез под одеяло. Я придвинулась ближе и обняла его сзади: от него пахло соленым морским ветром. Муж не оттолкнул меня, но я чувствовала, что от моих прикосновений мускулы на его теле напряглись.
- Прости меня, - шептала я и плакала, уткнувшись носом в его спину, - пожалуйста, прости.