САУНДТРЕК К ЗАПИСИСИ: FLORENCE AND THE MACHINE, 'HEAVY IN YOUR EYES' (ТЕКСТ И ПЕРЕВОД)
50. Сборник поговорок
Закон Мирового Равновесия – самый сволочной закон в мире. Одно уравновешивается другим. За бедой приходит счастье; выборочно, разумеется.
Конец трехмесячного турне Роберта пришелся на середину зимы. Небо щедро одаривало нас снегом; он падал и падал, разлетаясь стайками бабочек из замороженной воды, хрустел под ногами, как снежинки из старого анекдота. Сугробы стояли по колено, отменялись занятия в школах, а наша соседка, русская по происхождению, отчего-то безумно хохотала, слушая репортажи о погоде.
В занесенный снегом дом Дерриков я попала с трудом, отделавшись испорченными замшевыми сапожками. Они чудом не развалились, когда мне пришлось выйти на террасу; весь мокрый и белый там стоял Роберт. Не буду заново проигрывать наш разговор, он был долгим и неприятным. Результатом его стали два билета на Багамы («только не Европа», - побледнел супруг) и второй – фактически первый – медовый месяц, пять недель на пляже и в номере для новобрачных с шикарной кроватью.
Спустя полгода грянул мировой финансовый кризис.
Ураган, пронесшийся по банкам, сожрал треть нашего семейного состояния и чуть не загубил мой бизнес. А компания дедушки Рихарда, правившая миром недвижимости, объявила себя банкротом; сердце его не выдержало, и он, прежде крепкий и здоровый в свои восемьдесят три, скоропостижно скончался. Отец стал наследником долгов и залогов, и наши с Марком счета, открытые в день рождения, оказались пусты.
Волна схлынула, но восстанавливаться пришлось очень и очень долго. Как только ситуация стала стабильной, я обратилась к семье. Близняшкам исполнилось шесть лет, им нужно было идти в школу. Мы с мамой остановились на заведении, которое я сама в свое время окончила, и на ужин был приглашен директор, некто Бирилло.
Мерзкое ничтожество посмело нам отказать. Нам!
Вскоре он, конечно, лишился своего поста, но настроение было испорчено. Идиот. Даже снобы среди снобов знают меру; у его покровительницы, миссис Кливленд, будут неприятности, это я ей гарантирую. Девочек, к слову, перспектива пойти в обычную (пусть и дорогую, но классом ниже) школу даже заинтересовала. Похвальная любознательность, к тому же, они редко сходятся во мнениях, и такое согласие не могло не обрадовать.
Как я, оказывается, соскучилась по стабильности. Перешагнув порог тридцатилетия, начинаешь ценить многое из того, что раньше казалось пустым.
***
Все познается в сравнении.
Моя дочь Розали – настоящий бесенок. Её не особенно деликатный дядя Марк говорит под настроение: бесово отродье, и в голосе слышно одобрение. Вот он, темперамент рыжих, о котором было спето столько песен и рассказано баек. Бесконечная жажда деятельности, бьющая через край энергия, жажда общения и обаяние, свойственная людям такого рода. С ней вечно приходят друзья и одноклассники, среди них есть даже Джеймс, сын Вернера и Идалии, а ведь он двумя годами старше близнецов и должен интересоваться ровесниками и детьми постарше.
Моя дочь Эшлин совершеннейшая её противоположность. «Книжная девочка», тихая, спокойная, вдумчивая, несколько замкнутая. Разумеется, отличница; учителя хвалят её усердность и безупречное поведение. Но если Рози можно разгадать, то понять, о чем думает Эшлин – пустая трата времени и сил. Что творится в её голове? Единственному, с кем она добровольно и охотно общается, четыре с половиной года, он носит имя Альдо и приходится Эшлин двоюродным братом.
Однажды я решила с ней поговорить. Эшлин увлеченно читала Дюма, и, когда её отвлекли, взглянула на меня с явным неудовольствием.
- Милая, - завела я, - почему ты не общаешься с сестрой?
В глазах дочери к неудовольствию добавилось раздражение, легло на радужку легкой тенью. Ох, мама никогда не заводила с нами таких разговоров. Она либо ставила перед фактом, либо считала случавшееся не стоящим своего внимания.
- Потому что она глупая и много орет, - сказала Эшлин и, подумав, добавила: - Не по делу.
Что ж, убедительный довод.
Для неё это было самым страшным грехом, по-видимому. Удивительная рассудительность для семилетней девочки.
Должно быть, думалось мне позже, она и меня считает глупой. Я ведь так считаю иногда, а дети бывают чертовски проницательными.
Несколько дней спустя ко мне в магазин зашла неожиданная гостья. Клиенты с почтением и любопытством разглядывали светлую колдунью, облаченную в официальный наряд с дурацкой шляпой. Молодая женщина купила букет роз; стоя возле кассы, она весело улыбалась, словно говоря: взгляните, какая нелепая штука у меня на голове, посмеемся вместе.
Я проводила её к выходу. Мы обменялись дежурными репликами, но вдруг ведьма сказала:
- Все будет хорошо, Антония. Не волнуйтесь, - и растворилась в золотом сиянии.
***
Чужая душа, как известно, потемки. Туман, завеса и дверца сейфа.
Последними обо всем узнают самые близкие.
Список высказываний можно успешно продолжить. Сначала русской поговоркой про нежданного гостя.
… Я, признаться, временами плохо читаю эмоции, но выражение лица Джулиана, которому открыла дверь, не предвещало ничего хорошего. Этого своего троюродного брата я не видела очень давно, слышала только, что он недавно вернулся из Италии.
- Доброе утро, - сухо поздоровался он. – Твой брат дома?
- Да, он наверху… Что-то случилось?
- А его жена?
- Все дома, Джулиан. Что произошло?
Он взглянул на меня очень странно и повернулся к спускающемуся Марку. Брат душераздирающе зевал; его мокрые волосы торчали во все стороны, и он посекундно их приглаживал.
Его лицо было спокойным и расслабленным.
Его улыбка грела мое сердце.
А потом это сатанинское отродье Джулиан все испортил. Он сказал:
- Я переспал с твоей женой.
Да что б ты сдох, подумала я.
Улыбка сошла с лица Марка. (И только потом я подумала: что он сделал?)
Джулиан. Идеальный загар, по-другому синие глаза, надменный рот. Который целовала эта.
Бархатный голос, шепчущий любовный бред. Мускулатура. Костюм от Армани.
Перегрызть бы его загорелое горло.
Он говорил, говорил, говорил. Марк слушал.
Мразь, думала я (не я? мы?), предатель. Как ты мог. Как могла ты.
Лицо Марка было спокойным и расслабленным. Потом его кулак врезался в лицо Джулиана.
- Льда? – предложила я; губы кривило.
Безупречный нос Джулиана был весь в крови, кровь капала на рубашку, на дорогой галстук. Его голос, красивый и бархатный, все еще звучал у меня в ушах.
Ты задавил её, говорил Джулиан. Почти сломал. Тебе не нужна была жена. Завел бы рабыню, но, жаль, рабство отменили.
Заскрипела лестница – Марк поднялся наверх.
Испуганный женский голос спросил: дорогой?
Я протянула Джулиану лед, обернутый полотняной салфеткой.
Испуганный женский голос сказал… А, черт, не помню.
За Джулианом захлопнулась дверь. Быстро и легко, по-кошачьи, я поднялась на второй этаж.
Хильда была белой, как снег и фата самой непорочной из невест. Её бледные губы, сотканные из тумана, который чужая душа, складывали слова. Зря. Он не слушал.
- Убирайся, - тихо, страшно сказал мой брат.
- Я любила тебя, - прошептала она. – Я любила тебя, Маркус, но нам не следовало жениться.
Её глаза были ярко-голубыми льдинками. Красивая, изящная, фарфорово-мраморная Хильда. С тоской, делавшей её еще прекраснее.
- Мне жаль, - прошептала она, сцепив руки в замок.
Отпусти Хильду, сказал Джулиан. Отпусти.
- Тебе жаль? – переспросил Марк и вдруг крикнул, взрываясь гневом: - Тебе было жаль, когда ты раздвинула ноги перед моим другом? Перед моим братом. Не смей говорить, что тебе жаль!
Я залюбовалась им разъяренным. Стоя в светотени у порога, склонив голову, пряча закушенные губы.
Я люблю его и такого. Бешеного и холодного, счастливого и спокойного. Любого.
- Я уйду, - Хильда расцепила руки, смахнула невидимую пылинку с платья. – Мы уедем, конечно же.
Марк вздрогнул, зрачки его расширились.
- Ты никуда не поедешь с моим сыном.
Хильда с усилием выдохнула, шагнула к двери. Тишина стала ледяной и прозрачной, грозя разбиться лезвиями и вонзиться в сердце.
- Альдо? – чуть слышно проговорил Марк. На грани звериного отчаянного воя.
Альдо, маленький херувим с солнечной улыбкой. Долгожданный сын. Лучший друг моей дочери.
Белокурый голубоглазый ангелочек.
- Да, - вскинув подбородок, очень спокойно сказала Хильда.
Сто ударов сердца – тишина.
Двести ударов. Триста. Вечность.
- Убирайся. Убирайтесь. Вон из этого города.
Недосказанное – вон из моей жизни.
Я думала, что скоро няня приведет с прогулки Альдо. Если он поднимется сюда, посмотрит на нас своими большущими голубыми глазами, спросит «папа»… Тогда разорвется и мое любящее больное сердце.
В последний раз Хильда прошла через холл, прямая и спокойная. Бросила: «Пока, Антония», словно шла на прогулку.
Марк сидел наверху и беспрерывно курил.
На другой день я выбросила все сигареты.
***
У Идалии Ротрэ-Деррик спокойная, безмятежная, чуть озорная улыбка. И бесенята в глазах, ярких и лучистых.
Надо видеть, как объясняет сыну, почему нельзя подкладывать учительницам кнопки на стул. Джеймс не выдерживает и хохочет.
После обеда и чая Марк и Идалия сидят в гостиной и обсуждают одну из последних киноновинок.
Его как будто бы начало отпускать.
А мне не забыть ощущения напряженной спины под моими руками, свернувшихся в убийственный клубок тоски и ярости, голоса, шепчущего на ухо: «почему?»
Почему он? Почему она?
Я знала, но бормотала бессмысленные утешения, не отходила, не освобождалась от его рук, когда он засыпал, обнимая меня.
Многие знания – многие печали.
Еще одна поговорка.