К смерти родного человека нельзя быть готовым. Особенно к смерти скоропостижной, и особенно к смерти мамы.
Не знаю, мне кажется, что даже когда человек долго болеет и увядает у тебя на глазах, все равно в твоем сердце теплится надежда, что если даже он не выздоровеет, то будет долго болеть, но тем не менее останется рядом. И даже если разумом ты понимаешь, что человек не вечен, то тот уголок подсознания, который отвечает за надежду, не дает тебе полностью подготовиться к расставанию.
У нас все было совсем не так. Мы осиротели внезапно. Скоропостижно, как говорят врачи.
Конечно, все знали, что у мамы шалит сердце, она периодически, по нашему настоянию, проходила обследования и курс лечения. Но при этом всегда оставалась бодра и ничто в ней не могло вызвать мысли о скором её уходе.
Хотя, с сердечниками всегда нужно быть настороже. Приступ может случиться неожиданно.
Так все и произошло…
Мама как раз приехала с работы и заходила в подъезд, когда ей вдруг стало плохо.
Мы все были дома в это время, и когда раздался трезвон дверного звонка, и в открытую дверь влетела наша соседка снизу, Наталья Павловна, никто даже предположить не мог какую страшную весть она нам принесла. Услышав всего два слова: «Елене плохо!», каждый из нас среагировал по-своему. Мы с отцом сразу же ринулись вниз по лестнице, проигнорировав стоявший на этаже лифт. Полина кинулась к телефону, чтобы вызвать скорую. Татьяна, в секунду обессилев, опустилась на банкетку в прихожей и тихо заплакала. Она как будто сразу почувствовала, что сделать мы уже ничего сможем. А шестилетний Максимка застыл с широко раскрытыми, испуганными глазами.
В тот момент мы все о нем забыли. Представить трудно, что он тогда пережил. Мне до сих пор стыдно за мою черствость по отношению к сыну. Я до сих пор искупаю перед ним вину за тот день…
Спустившись вниз, мы увидели, что мама лежит на полу и сердобольные соседки уже хлопочут вокруг, подкладывая ей под голову диванную подушку и пытаясь напоить водой. Мама не реагировала, она была без сознания.
Вслед за нами спустилась Поля, запахнув на своем уже довольно округлом животике байковый халат. Она, тяжело дыша, тащила свой докторский саквояж.
- Сократ Поликарпович! – ещё не подойдя, закричала Полина – Не трогайте, не трогайте Елену Сергеевну! Вы можете ей навредить!
Отец, уже собиравшийся подхватить маму на руки, испуганно отпрянул.
Поля подошла и, тяжело опустившись на колени рядом с мамой, открыла саквояж. Я не понимал, что она делает, как будто не видел её манипуляций. Мой мозг пронзала единственная мысль, которую я никак не мог отогнать: «Мама умирает!»
Время тянулось неимоверно медленно, казалось, прошло уже полчаса, хотя и трех минут не пролетело. Наконец, Полина убрала стетоскоп и, как-то странно посмотрев на меня, сказала отцу:
- Давайте перенесем её домой, - и дрогнувшим голосом добавила – Ей это уже не повредит.
Без лишних вопросов, папа осторожно подхватил бесчувственное тело на руки и понес к лестнице. Вокруг тяжело вздыхали и утирали слезы соседки. Я помог Полине подняться и вопросительно заглянул ей в глаза. Они были полны слез.
- Сережа… Милый… Врачи уже вряд ли помогут маме. Прости…
Я остолбенел. Как же так? Ведь не может так быть, чтобы мама… что бы МАМА… умерла!
Но именно это и произошло. Когда мы поднялись в квартиру, папа, сидя на их с мамой супружеской постели, крепко сжимал в объятиях уже бездыханно тело. По его обветренным, смуглым щекам текли слезы, и он что-то тихо шептал, уткнувшись в мамины волосы. На полу рядом с кроватью сидела Таня и, прижимая к себе испуганного Максима, плакала навзрыд.
Мама умерла, не приходя в сознание. Единственное, что осталось нам в подтверждение её любви – это умиротворенная улыбка на похолодевших губах.
Мамочка… Прощай.
Похороны были очень торжественные. Все-таки мама была заслуженным деятелем культуры, её знали в лицо наши вожди. Прощание было пышным. Венкам и цветам не было конца. Как жаль, что мама этого уже не видела. А она ведь очень любила цветы…
Когда-то мама пошутила: «Я хотела бы увидеть собственные похороны. Тогда бы я могла точно узнать кому я дорога, а кто был бы рад от меня избавится. А ещё, уверена, у меня бы было множество цветов!»
Тогда мы все посмеялись, и папа уверил её, что когда она умрет, у неё будет не только множество цветов, но и он вместе с ней в одном гробу, потому что без неё ему все равно делать здесь нечего. А сейчас…
Да почти все так и было сейчас. Когда все простились с мамой и в зале с гробом остались только мы – её семья – папа как будто вдруг потерял позвоночник. Он наклонился над мамой и положил голову ей на грудь. Гладил её волосы, целовал её лицо, что-то шептал. Мы даже подумали, что он подвинулся умом с горя. Было ощущение, что он готов лечь с ней рядом и добровольно отправится в могилу вместе со своей женой. Я не знал, что делать.
Мне казалось, что и я не далек от порога безумия. В моей голове никак не хотел укладываться тот факт, что мамы, моей, нашей любимой мамочки, такой доброй, справедливой, терпеливой и любящей, больше нет.
А кто же теперь защитит нас всех от невзгод? Кто же поддержит, поймет и простит? А её кто ТАМ поддержит?...
***
Мы получили ощутимую помощь и от государства и от консерватории.
Консерватория и вовсе помогла нам все организовать. Спасибо большое Екатерине Игнатьевне, давней маминой коллеги и председательницы оргкомитета, которая взвалила на себя почти все хлопоты по похоронам. Она была с нами все эти тяжелые три дня и я очень благодарен ей за помощь. Наверное, без неё мы бы не справились. Ведь раньше никому из нас не приходилось заниматься подобным.
Когда все закончилось, мы вернулись домой. Хотя, не знаю, могли ли мы теперь называть эту опустевшую квартиру домом. Наш дом был там, где была наша мама, а теперь… пустота и тягостная тишина наполняла все комнаты. Отсюда как будто моментально исчезли теплота и уют.
Я даже бессознательно передернул плечами, войдя в прихожу, как будто и правда почувствовал какой-то сквозняк.
Теперь все наши дни были пропитаны тоской и слезами.
Отец сильно сдал. Он поседел в один момент и его яркие глаза с веселой чертовщинкой стали вдруг тусклыми и ничего не выражающими. Таня и вовсе ходила постоянно с мокрым от слез лицом и врезалась во все углы, просто потому что не видела ничего перед собой.
Максимка, мой сын, шестилетний карапуз замкнулся в себе и однажды сам себя назвал сироткой.
Меня в тот момент как будто оглушило. Я только тогда заметил за своим горем его – большое, детское, невероятное. И в ту минуту я обратил на себя весь запас бранных слов, осознав вдруг, что мы все, взрослые, совершили преступление, позабыв за своими переживания о маленьком, беззащитном мальчике, который не мог сам справится со своей великой потерей.
Ведь он потерял не меньше, а то и больше нашего. Он потерял свою первую няньку, свою первую маму, ту, которая дала ему тепло и любовь в то время, когда его родителей не было рядом.
Мой бедный сын потерял почти всю свою жизнь. И теперь, когда у каждого из нас была поддержка, Максим остался наедине со своим горем.
У меня была Полина, моя сильная женщина, способная даже в горе быть поддержкой и опорой. А ожидание малыша добавляло нам оптимизма и веры в будущее.
У Танюшки был её композитор, Гошка, который души не чаял в моей сестре и переживал каждую её слезинку как апокалипсис. С ним она немного веселела и вспоминала о том, что, не смотря ни на что, жизнь продолжается, а мама очень ждала когда же, наконец, ребята поженятся и родят ей внуков.
Даже отец находил утешение в общении с Васькой, любимой маминой кошкой, которая тоже осунулась после смерти хозяйки. Ну и конечно, газеты были для него как глоток свежего воздуха. Отец за много лет так и не изменил своей привычке разворачивать с утра новую, хрустящую газету и прочитывать её перед завтраком от корки до корки. Только место дислокации сменил.
В общем, все мы были взрослыми людьми и все, каждый по-своему, но находили выход своему горю.
А маленький Максим не мог с этим справиться сам. Он ходил по дому притихший и осунувшийся и все чаще я замечал в его глазах непролитые слезы. Бедняга, он даже не знал, к кому может подойти со своими переживаниями, чтобы ненароком не сделать близкому человеку больно.
Счастья, что до меня достаточно быстро дошло, что он чувствует и как ему тяжело. Я выбрался из скорлупы своего горя и решил, что в первую очередь должен думать о сыне. Маме не понравилось бы то, что мы совсем забросили пацана, горюя по ней. Скажу больше, она бы устроила всем нам скандал и запретила даже вспоминать о себе, если это вредит её любимому Максюшке.
Как же мы забыли о том, кого она любила больше жизни? Ведь мы и её этим предали, как будто…
Я взял себя в руки. Не стал ни с кем ни о чем говорить, но твердо решил, что мой сын не будет одинок.
Черт, этот мальчишка значит для меня гораздо больше всех моих личных переживаний! Он родился без меня, жил без меня целых четыре года и теперь я не могу оставить его одного в его несчастье.
Для начала мы с ним поговорили. Серьезно и вдумчиво, как все что делал мой сын, он рассказал мне о том, как плохо без бабушки и как тяжело оттого, что в доме постоянно все плачут.
И заявил, что бабушке это все совсем не понравилось бы. А ведь ты прав, сынок. Она бы нас за это по головке не погладила.
Ничего, малыш, мы справимся! Я с тобой!
После нашего разговора, мне стало неожиданно легче. Не знаю почему. Я заметил, что и Макс как бы воспрянул, стал чаще улыбаться. Да и все в нашем доме взбодрились, воспряли духом и теперь уже смех в комнатах не казался чем-то нелепым и жутким.
Как будто ушло что-то темное и тяжелое, и остались только светлые воспоминания и грусть о любимом, дорогом человеке. Уверен, мама была бы рада, тому, что мы, наконец-то пришли в себя.
Только папа подолгу после работы просиживал в их с мамой спальне, о чем-то думая и рассматривая старые фотоальбомы. Он часто делала это вместе с Максимкой, рассказывая ему целые истории о каждой фотокарточке. Казалось, он никак не может отпустить от себя светлый образ любимой женщины и смирится с тем, что у него остались только воспоминания. Но он был с нами, он жил дальше для нас и мы знали, что и он справится.
Мамочка, мы тебя никогда не забудем. Ты наше всё и все что мы делаем и сделаем в этой жизни – все это благодаря тебе и для тебя.
***
Через три месяца после маминого ухода, к нам в дом пришел новый человечек. Сероглазый, лысый карапуз по имени Женька. Евгений Сергеевич Калинин.
Схватки у Поли начались под утро, и она даже немного испугала Максимку, который ещё с вечера улегся спать с мамой.
Полина не ждала ещё родов и поэтому удивилась не меньше нашего. Причем схватки начались сразу сильные и не мудрено, что сын испугался за маму.
Я в это время сидел за чертежной доской. Мне пришлось ночь провести в Максовой постели, потому что, как я сказал выше, этот хулиган уснул под маминым крылышком. Спать долго я не привык и часов в шесть, вылезши из-под одеяла, засел за незаконченный чертеж. Но услышав стоны жены, я прискакал как горный козел на зов и, ухватив Полинку за талию, почему-то потащил её к телефону вызывать карету скорой помощи.
Черт, мне очень стыдно за свое нелепое поведение, но учитывая, что при рождении Макса я не присутствовал и слабо представлял себе это действо, мне все-таки, наверное, можно простить мою растерянность. К счастью, рядом оказались подкованный в этом вопросе папа и спокойная как скала Татьяна. Они быстренько оттеснили меня от Полинки и решили все вопросы.
Через четыре дня я стал счастливым обладателем ещё одного карапуза, копии моей любимой Полиночки. Евгением мы назвали его спонтанно, как-то само пришло это имя и мы решили, что оно ему очень подходит. «Благородный», чем плохое имя?
Первым кто взял его на руки после Поли, был папа, я, честно говоря, немного струхнул.
Таким маленьким и хрупким показался мне этот красный сморщенный человечек, что я не решился взять его в руки.
И пока девчонки тискали нового жильца, а Макс с интересом тыкал в него пальчиком, с сомнением вопрошая: «А он будет потом похож на человека?», отец первым поздравил меня с прибавлением и сказал мудрую вещь:
- Ну, что, сын, теперь ты отец двоих детей. Это сложно. Помни, никто из них не должен быть важнее или любимее. Они оба должны чувствовать, что единственные и неповторимые для своих родителей. Вспомни, как было тяжело тебе, когда родилась Татьянка. Надеюсь, мы с мамой сумели сделать все, чтобы вы оба чувствовали себя комфортно. И ты не забывай о Максимке, он твой первенец, дитя войны, и нуждается в твоей поддержке. Я уверен – ты справишься.
Я справлюсь, отец. Обязательно справлюсь. Особенно если ты будешь рядом, как все эти годы.