Поколение третье. Адора Рэд
***Во многом очень странная, она не любит говорить о себе и почти всё время пишет о сестре. Словно прячется в тени более яркой личности, незаметно дёргая за ниточки, ко взаимному удовлетворению направляя действия своего "укрытия". Адора любит Пелагею безмерно и, пожалуй, слишком зависит от неё, сама того не осознавая. Но она ещё научится уделять внимание себе, ведь, в конце концов, в этой главе она - главное действующее лицо.***
19. Танцовщица и Кукловод
Раз, два. Поворот, качнуть бёдрами.
Три, четыре. Прыжок, хлопнуть в ладоши. И не забывай улыбаться.
Я выбиваюсь из ритма и нарушаю композицию, отхожу чуть назад, чтобы не мешать остальным. Уже привычным жестом поправляю выбивающуюся прядь непривычно коротких волос, осматриваю маникюр, краем глаза наблюдаю за сестрой – она продолжает лихо отплясывать в центре группы. Школьные кроссовки мягко касаются паркета танцевального класса. Поворот, прыжок.
Мы. Девочки из уважаемой семьи: наша мама – член конгресса, наш отец – бывший элитный разведчик, дядя – самый уважаемый судья округа, а тётя – известный учёный.
Мы. Надежда общества, ученицы школы для одарённых детей, будущие студентки престижнейшей Академии Побережья.
Мы получаем, что хотим и когда хотим, дружить с нами – честь, а ненавидеть – привилегия. Смотри и завидуй.
***
Адора и Пелагея – только дома. Между собой – Адорэ и Пеладжи: приклеилось в школе, когда все поголовно увлеклись культурой Западного Побережья, да так и осталось. Сестре нравится, а мне всё равно, потому что не суть.
Пеладжи почти так же умна, как я. Не хвастовство, просто факт. Она любит небо, яркие колготки и парней. На самом деле не очень-то жалует книги, но упорно читает. Полуночница: звёзды не дают ей спать.
Пеладжи азартна. Она любит высокие ставки, но никогда не выходит за рамки, потому что я – её самоконтроль. Припрячь запасную одежду, решившись сыграть с нами в бильярд.
Пеладжи высокомерна и разборчива. Серость и посредственности могут хоть в лепёшку расшибиться, но не удостоиться даже мимолётного взгляда.
Пеладжи своевольна. Она бросила юридическую практику, с трудом предоставленную дядей Бенедиктом, потому что захотела на сцену. Она актриса, огонь, фейерверк. Владеет сердцами людей.
Я последовала за ней, но сразу сказав, что на практику не хочу. Ей – софиты. Мне – рваные огни и техно: классика не ложится под пальцы. Пантомима и пульт в клубе, но, боже мой, это только проба пера, развлечение на выходные. Всё впереди.
Пеладжи, Пеладжи, Пеладжи и Адорэ. Говоря о сестре, я чаще всего подразумеваю и себя; так же делает она, потому что мы привыкли равняться друг на друга. Другое дело, я обычно не говорю о себе вслух. Сестра ярче и сильнее, её индивидуальности хватило бы на двоих. Она любезно предоставляет мне роль ласкового кукловода, а в обмен на тактику завоёвывает популярность и находит друзей для нас обеих.
Мы похожи сильнее, чем кажется, и, сколько бы людей не вилось вокруг, ища нашего общества, всегда будем предпочитать им друг друга. В школе и вне её. Даже дома. После смерти бабушки для меня нет никого ближе сестры.
***
Наша семья скорее известна, чем богата, однако мы всё равно можем позволить себе некоторую роскошь. Говоря «мы», я, конечно, имею в виду нас с Пеладжи, потому что кому, как не избалованным подросткам думать о подобном?
Мы любим центральные магазинчики с ненавязчивым обслуживанием и отдельными комнатами вместо тесных кабинок-примерочных, где можно вдосталь повертеться перед зеркалом и посомневаться, не опасаясь случайно обрадовать трусиками в полосочку весь торговый зал.
Любим уютные кофейни, расположенные в центральном парке: зимой – горячий шоколад за наполовину затянутыми морозными узорами стёклами, летом – сливочное мороженое на открытых террасах.
Танцевать. Хотя на каждом новом этапе сестра неизменно превосходит меня, заставляя догонять удвоенными темпами, на любые танцы – только с ней. Потому что, если я оступлюсь, она ухватится за мои нити кукловода и втянет обратно в танец, вдруг изменив правила так, словно ошибки не было.
***
Последнее время, наверное, единственное, в чём мы явно расходимся, - это отношение к людям. Пеладжи… любит других /зачёркнуто/ наших родных и друзей намного сильнее, чем я, и это открывает ей чужие души, обогащая её собственную. Я тоже люблю, несомненно, но, похоже, не достаточно возвращаю чувств. Только ласку, но разве равноценно чужой любви нечто настолько само собой разумеющееся? Даже если и так, я не могу заставить себя быть милой и доброй со всеми. Например, с Пенелопой.
Наша кузина, Пенни, как зовут её все остальные, отчего-то вызывает если ли не неприязнь, то стойкое раздражение. Я вообще не люблю детей, особенно обычных, без способностей. Они шумные и неожиданно начинают вонять. Обязанность заботиться о Пенелопе с самого начала была тягостной. (Но только для меня: Пеладжи, в чём я никогда не смогу понять её, обожает карапузов.) Я качала орущий свёрток по имени Пенни на руках, выдавливая улыбку, и даже приняла участие в приготовлении её первого именинного торта и задувании традиционных четырёх свечей…
Но, несмотря на всё младенческое очарование, не прониклась нежностью, а когда племянница стала подрастать, и вовсе заподозрила, что этот ребёнок не так невинен, как кажется: сколько бы Виола и остальные не называли её душечкой и лапочкой,
не может по-настоящему доброе существо так издеваться над теми, кто слабее. Не поверю, что Пенелопа не сознаёт, что делает бедным кошкам больно во время своих странных игр.
Хотя, возможно, я предвзята, потому что, как нарочно, Пенни пачкала пелёнки чаще всего у меня на руках…
Но пока я вынуждена прервать запись: пора собирать вещи. Учебный год окончен, и мама везёт нас на Твикки за приличное поведение.