56. Пока ты (не) спала
Наши самые опасные враги те, о ком мы не знаем. Так что если хотите мира, всегда будьте готовы к войне.
- А я бы пожелала, чтобы ты сожрал свое черное сердце.
Молодец. Теперь повернулась на каблуках – почему это ты на каблуках, а? – и сгинула. Мне не нравится твое платье, пошла вон.
- Хотя ты и без сердца неплохо проживешь, - сестрица ухмыльнулась. – Помнишь, ты как-то мне сказал, что всегда получаешь желаемое?
- Еще бы не помнить, - он тоже ухмыльнулся. – Это мой девиз, дорогая. Что было дальше, я тоже помню. И вот теперь, ровно полгода спустя, я спрашиваю: тебе понравилось играть, Эшлин? Потому что ты выиграла, как это не прискорбно.
Что б мне провалиться!
- Можно сказать и так. Но знаешь что, Джеймс? Давай ты уже скажешь, что я умная, предприимчивая и чертовски привлекательная, ты тоже, к слову, и мы уже займемся чем-нибудь полезным для здоровья?
Она перестала ухмыляться и смотрела теперь серьезно. Мне окончательно все разонравилось. Да разойдитесь вы уже!
- Пусть я и выиграла, но, скажу тебе честно, - Эшлин приблизилась хорошо знакомым мне движением. Так всегда делала я. – Джеймс, я ненавижу игры.
Я смотрела, как моя замухрышка-сестра целует парня, которого я хотела, как он кладет руки ей на плечи, прижимает к себе… Я хорошо помнила это ощущение и впечатление, которое оно производит.
Полгода. Игра. Полгода. Мне хотелось провалиться сквозь землю.
Как она посмела? Он был моим! Моим! Какого черта тут влезла эта паинька, откуда она взялась? Её не должно быть здесь! Это мое поле. Мое! Моя поле, моя игра, мой Джеймс. Взяла бы и оттаскала эту никчемную мышь за её патлы! Выцарапала бы ей глаза! О, почему я поторопилась с антиведьмином и не успела её проклясть?!
Так меня еще никто не оскорблял. Берегись, Эшлин. Ты влезла на чужую территорию и поплатишься за это. У меня больше нет сестры – есть дрянь, которую нужно хорошенько проучить.
~*~
Когда я думаю о них – вместе, мне хочется умереть; затем воскреснуть адской тварью, демоном возмездия, и растерзать обоих, разодрать на миллион кусочков. О да. Мой слух обостряется, взгляд цепляет каждую мелочь и кажется, что я могу видеть сквозь стены.
Я представляю их – вместе, и от злости у меня сводит зубы. Я знаю, как она выглядит, потому что мы одинаковы – насколько это возможно для разнояйцовых близнецов. Я знаю, как выглядит он. И у меня, черт его побери, богатое воображение.
Но я убираю бешенство подальше. Никто не должен видеть моих истинных чувств!
А всем, кажется, плевать, что эти двое встречаются. Они даже рады. Чему тут радоваться?! Слепые и глухие идиоты! Мамаша довольна больше всех. Я рада за тебя, милая, сказала она Эшлин и приторно ей улыбнулась. А потом позвала в гости мать Джеймса, Идалию, и они о чем-то болтали. Свадьбу планировали? Ненавижу.
Мы уезжали в двухмесячное турне по стране в поддержку альбома, но не проходило и дня, чтобы я не вспоминала Эмбер Бэй. Парни из группы сказали, что во мне появился «особый драйв». Кретины. Этот особый драйв называется «ненависть». Я пела, но вместо сопливых песенок мой голос чеканил военный марш. Ветер треплет знамена… Берегитесь, я иду!
Дома меня почти не было, в студии нашлось много более важных занятий. Но когда я возвращалась, то рояль под моими руками гремел пушечными выстрелами.
Продюсер предложил сделать упор на более тяжелый звук. Тяжелый и грозный. Нежные милашки давно за бортом, как и капризные куколки. Сила правит миром! Фанаты провожали меня мутными взглядами, извращенцы писали на нашем сайте, что мечтают увидеть меня с плеткой в руке. Я – звезда! Я куда лучше, чем бледная моль из юридической фирмы!
Разуйте глаза!
- Не забудь про меня, когда будешь получать Грэмми, - смеялся отец.
О, не волнуйся, не забуду. Тебя – нет. Мне есть за что упрекнуть, но ты мой отец, единственный на свете. Самый достойный человек в мире. Пусть ты также слеп, как и остальные, радуясь этому противоестественному союзу.
Джеймсу хватает наглости не только ночевать в её спальне, но и жить у нас по несколько дней. Вот бы его подстрелил какой-нибудь уголовник, это бы его встряхнуло и вернуло разум на место.
Он живет у нас, но смотрит на меня по-прежнему. Как тогда. Его взгляд прожигается меня всю, но я лучше умру, чем позволю увидеть, что хочу того же.
~*~
- У одного моего друга сейчас финансовые трудности, - сказал дядя Рамиро, - и он решил сдавать в аренду свою виллу. Она на Южном Бимини, это на Багамах. Спасибо, дорогая, - он взял протянутую маменькой солонку. – И я подумал: почему бы кого-нибудь из вас не отдохнуть там?
- Как думаешь? – проклятая белобрысая кукла повернулась к Джеймсу. Он кивнул.
- Семейный отдых… Прекрасная мысль, - сказала матушка и выразительно посмотрела на Эшлин. – Только я вряд ли смогу.
- Я смогу.
Я улыбнулась самой сладкой улыбкой, на которую была способна.
Так мы втроем оказались на Villa de Leones.
Влюбленная парочка и я. В двухэтажном полупустом доме на тропическом острове, полном соблазнов. Минимум одежды, максимум коктейлей, солнце и море. Я была намерена вдоволь повеселиться и исполнить пару-тройку планов.
Гид, нудным голосом рассказывающий о Понсе де Леоне и источнике вечной молодости – чувак, все смотрели уже этот фильм! – быстро переменил пластинку, когда мы оказались наедине. Весь следующий день я мурлыкала от удовольствия, затем отправилась на зашибенную вечеринку, а эта дура плескалась в море.
Ночами она, правда, все это компенсировала, срывая голос. А я сидела на пляже и медитировала.
Правильное дыхание, приятные мысли.
Правильное дыхание, приятные мысли.
Правильное дыхание, приятные мысли.
Правильное… А, к черту.
Мне снится, что это я, а не она лежу в ванной, полной пены, едва прикрывающей тело. Я, а не она откидываю голову на бортик, чтобы встретиться взглядом с Джеймсом и одним движением ресниц пообещать самую потрясающую ночь в его жизни. Я, а не она провожу языком по губам. Я встаю, беря из его рук полотенце.
Я. Я! Не она.
Я смотрю на свои искусанные ярко-красные губы и улыбаюсь. Легкая дрожь в кончиках пальцев – предвестник возбуждения, приятная в своем обещании щекотка. Несколько капель духов в ложбинке между грудями и за ушами; мое тело пахнет имбирем и пачули. Моя шея – произведение искусства, подчеркнутое собранными в узел волосами.
Мы идем на рынок.
Я улыбаюсь, как победительница.
Тропические фрукты безвкусны по сравнению с моими губами. Мир лишен красок, если меня там нет. Судьба строит ровную дорогу.
… Эшлин скрылась в разноцветной толпе, Джеймс усмехнулся:
- Как забавно устроен мир. Я думал, такое бывает только в кино.
- Групповуха уж точно.
- Не то кино, но в чем-то ты права.
Мы одновременно посмотрели на Эшлин, спускавшуюся на пляж – ей оттуда махал какой-то блондинчик в гавайской рубашке.
- Куда это она?
- Сказала, что хочет погулять одна.
- Тебе повезло, - я посмотрела ему в глаза и усмехнулась, тронув нижнюю губу языком.
- Безусловно, - ответил Джеймс.
Эшлин не вернулась и через два часа, когда мы вернулись на виллу. Я понадеялась, что она сломала ногу, застряв среди скал. Это было бы забавно. Я сидела в марокканской беседке на пляже; ветер целовал солеными губами мои ключицы. Среди прозрачно-синих волн мелькал Джеймс, скользя в воде, как хищная рыба.
Я не сводила с него взгляда. Не сводила. Не свожу.
С его золотистой кожи, с капелек воды на груди, когда он подходит ко мне, тяжело дыша.
Я не помню, о чем мы говорим.
Звук уходит, все концентрируется на картинке. Улыбку смывает с моих губ.
- Розали, - неслышно произносит Джеймс. Его губы складывают мое имя самым непристойным способом.
И я думаю, обжигаясь этой мыслью: вижу ли я одна такие сны? Хочу ли я одна? Одна?
Он зовет меня. В его «р» я слышу рычащую нотку. Говорю:
- Джеймс.
- Я не остановлюсь, - у меня хриплый голос, дорвавшийся.
Его взгляд невозможно прочесть. Бездонный, тяжелый, сумасшедший.
- Я тоже, - говорит он, и мы падаем.