58. Ложное прощание
Никто не предугадает, когда рука на бедре может привести к ножу в спине.
Мне снился сон: был апрель, играли свадьбу; мое лицо скрывала вуаль, тонкая, вышитая золотой нитью. Невеста шла навстречу, переливчато-белая; облик её ускользал, поминутно меняясь. Она остановилась возле меня, дыша тяжело и часто, как после быстрого бега, затем сорвалась с места, подхватив пышные юбки…
Забавная штука эти сны. Раньше я срывалась с обрыва – регулярно, как по часам. Пора завязывать с ежевечерним мартини. И вином. И бренди. И свалить наконец отсюда. Только валить-то некуда. Кишка тонка начинать… как это называется? А, новую жизнь.
Маленький зальчик, люди на стульях, стоящих полукругом. Лысеющий мужчина в очках и с жирным пятном на рубашке говорит: расскажи свою историю.
Я – глаза в полумраке, руки, теребящие подол юбки – обвожу взглядом собравшихся:
- Меня зовут Розали.
- Привет, Розали, - гудят они.
- И я жалкая неудачница.
~*~
Секс - это просто секс, сказала я себе когда-то. Ничего больше. Запомни это, Розали. С Дэном и остальными было легко, теперь халява закончилась. Джеймс-Джеймс-Джеймс, вечная заноза в заднице, улыбка Чеширского Кота и непомерная гордыня прилагаются. В детстве хотелось победить его в теннис, потом обставить во всем и заставить... восхищаться? признать? Или просто поставить на колени.
Уязвленное - уничтоженное! - самолюбие требовало мести. Эшлин, стерва, прошлась по самому больному. Я старалась не думать о ней, но её голос ввинчивался мне в уши, не отпуская. Я оставила Джеймсу с десяток сообщений и стала ждать. Он приехал вечером, был в этой своей форме, весь растрепанный. Руки зачесались съездить ему по роже.
- Ты что-то хотела, Розали? - имел он наглость спросить так холодно, словно я ему никто. - Изволь побыстрее, у меня был трудный день.
Трудный день? Я сделаю его еще труднее.
- Откуда она узнала, Джеймс? - я впилась в него взглядам, выискивая малейший промах. Следующие его слова выбили почву у меня из под ног. Тварь!
- Это я ей сказал, - спокойно заявил этот выродок. - Эшлин замечательная девушка, она заслуживает честности.
- Честности?! А чего заслуживаю я, а? Ты спал с нами обеими...
- Помнится, ты не возражала. Фактически ты сама затащила меня к себе в постель, дорогуша. Это было видно за километр. Почему я должен упускать добычу, когда она сама плывет мне в руки. Извини, прыгает на руки.
- Ненавижу тебя!
- Ты дура, Розали. Самодовольная дура, которая не видит дальше собственного носа. Ненавидь себе дальше. Ты неплоха в койке, но для остального совершенно не годишься.
Я задохнулась, подавившись словами, а потом выплюнула ему в лицо:
- Ты жалкий уродец! Значит, я дура и недостойна тебя? Пусть так! Ты сдохнешь в одиночестве, потому что никто тебя не полюбит. Все от тебя отвернутся!
- Ты действительно дура, - бросил он, отворачиваясь.
- Я буду счастлива, когда тебя пришьет один из трущобных наркоманов! Я спляшу на твоей могиле!
- Прощай, Розали.
И он ушел.
Я металась по кухне; сердце барабанило в ушах, мелко дрожали руки, хотелось орать, срывая голос, доводя до ультразвука, и крушить, крушить, крушить! Как он смел?! Как! Он! Смел!
О, как же я его ненавидела!
Я удалила его контакт из памяти мобильного, сожгла платье, в котором впервые с ним переспала, прошерстила весь дом и нашла оставленные им вещи; выбросила их, горя желанием раздавить под прессом. Больше никакого Джеймса Деррика в моей жизни. Не желаю ничего о нем слышать.
Два дня спустя, разрывая на клочки календарь, я узнала, что мерзавец оставил напоминание, которое так просто не выкинешь. Первый врач, из тех, кому за молчание платят больше, чем за лечение, скорбно поджал губы:
- Дорогая, с вашим отрицательным и положительным резус-фактором отца ребенка я мало чем могу вам помочь. До сих пор высок риск бесплодия, - и он пустился в длинные объяснения, перенасыщенные научными терминами.
К черту традиционную медицину, решила я и обратилась к Кармен. Сама я, вероятно, смогу сварить приличное абортивное зелье, но лучше связаться с профессионалом. Бывшая наставница ждала меня в городском парке; сияние вокруг неё было таким же ярким, только седые волосы, казалось, не отражали свет.
- Используй, когда будешь готова, - сказала она, протягивая мне флакон с зельем.
Готова! Легко сказать – выпить, и черт знает, что случится. Я медлила: ходила вокруг, смотрела оценивающе, решала. Дорешалась. Когда только идиот поверит в булимию от стресса, а таковых, к счастью или к сожалению, в нашей семейке от роду не водилось. Маменька разглядывала меня, сжав губы в нитку, наконец подошла и спросила как-то даже спокойно:
- Будешь рожать?
- А что, блин, остается? Теперь все в курсе – звезда залетела. Черт знает от кого, - добавила я тут же. Маменька закивала. Мол, ожидания оправданы.
Парни из группы гоготали, обмениваясь шуточками на тему, а когда живот-арбуз испоганил мою фигуру, заимели привычку его трогать.
Папа обрадовался несказанно. Он крутился вокруг меня, восхищенно сверкая очками: Розали, милая, какое чудо. Чудо регулярно загоняло меня в уютную постельку, в рекордные сроки разряжая батарейку. Папа скакал, матушка скептически хмыкала, дядя Марк невозмутимо подливал себе бренди в кофе. Потом стало невозможно спать лежа, и я изворачивалась, как проклятый беременный акробат. Папа скакал, матушка и дядя Марк синхронно подливали кофе в бренди.
Мне тоже хотелось такого коктейльчика, потому что желтые газетенки начали обсасывать мою персону со всех сторон. Чего там только не было – от кандидатов на роль отца ребенка до… Не хочу даже вспоминать.
Незадолго до родов ко мне заявился продюсер с женушкой-спонсором. Как придурковатой доверили такие деньги – она же зимой и летом шляется одетая как монстр из ужастика про болото! Обычно болтливый Ленни молчал, слово взяла его малахольная клуша.
- Стоило прописать подобные нюансы в контракте, - пробубнила она, уставившись на мой живот. – Вы себя окончательно дискредитировали, мисс Вальтерс. Скандалы, которые вы закатывали, работали на ваш имидж, но…
- Но? – переспросила я, зверея.
И она начала перечислять тихим нудным голосом; честно говоря, я её не слышала, бабенка так меня бесила, что я хотела размозжить ей голову о стену.
О, стоило убить эту тварь!
Безмозглая овца настояла на аннулировании контракта. Я послала к ней своего адвоката, но он вернулся ни с чем. Никогда больше не буду иметь дело с этим кретином. Они поперли меня! Меня! Я решила продолжать свою карьеру без них.
В начале июня родилась Иллеана. Она была маленькая, красная и смешная; тут же перекочевала к дедушке Роберту, который её мгновенно утопил в сюсюканье и ворковании. Я, конечно, пару раз улыбнулась для фото, но настроение сохранялось мерзейшее. Однажды даже закрылась в ванной и рыдала из-за складок на животе. Я никогда раньше не рыдала по идиотскому поводу. Я никогда раньше вообще не рыдала!
Эта плаксивость меня убивала. Начались заморочки с кормлением, еще какая-то мелкая бесящая суета, и я окунулась в ежедневные бурные скандалы, в конце концов, вынудившие обратиться к мозгоправу. Как те тупенькие стервочки из Голливуда. Лучше б я под землю провалилась.
Я мало слушала его болтовню – мне больше нравились выписанные им рецепты на антидепрессанты. Становилось хорошо, спокойно и удивительно ясно; потом удивлялась – как раньше не замечала этой ясности? Закатилась звездочка. Кому еще нужна такая певичка? Хорошо. Поток слухов сходит на нет. Хорошо.
Ты неудачница, Розали. Хорошо.
Хорошо. Хорошо. Хорошо.
И я тупо смотрела на мать в ответ на предложение устроиться секретарем к её бывшему коллеге по СимБР, «раз тебе так нужна деятельность». Мне нужна деятельность? Мне что-то нужно? Просидев год дома, не делая ничего, в тумане и констатации фактов, я хотела чем-то заняться?
Хотела ли?
С антидепрессантов пришлось слезть. Очень жаль. В зеркале отражалось чучело с всклокоченными волосами, кожей землистого оттенка и водостойкой косметикой на личике, которой ни огонь, ни скраб, ни медные трубы. Твою ж… К счастью, высокооплачиваемых косметологов ничем нельзя поразить.
До меня долетали слухи об операции, за которую Джеймсу дали должность детектива – в его-то возрасте! – и в бессильной злости я жалела, что повышение не присвоили посмертно.
Забавно, что наша интрижка пролетела мимо чужих ушей. Все знали: Эшлин уехала из-за его непрекращающихся измен; Эллин, её так называемая подруга и большая сплетница, о подробностях не упоминала. Сестричка не хотела позора? Ну и пес с ней.
Отцом моего ребенка все еще была толпа полузнакомых мужиков – я не возражала. Джеймс, конечно, слышал о девочке, но безупречно играл четвероюродного дядю, которому резонно плевать. Спасибо тебе, козлу, большое. Не хватало портить безмятежное младенчество Иллеаны, моей и только моей Леа.
Она росла непохожей на папашу – с моими синими глазами и каштановыми волосами бабушки Идалии; неотличимой от других хорошеньких малолеток. Единственный человек, которому я теперь пою. «Sleep, sugar, let your dreams flood in…» Новоявленный дедушка возлюбил её страстно, когда Леа наконец появилась на свет. Он баловал внучку нещадно в отличие от прочих – ну не представляю я свою мать или дядю Марка, балующими кого-то – и малявка позволяла себе с ним капризничать и кидаться едой.
Даже я так себя не вела! Папа, то, что ты делаешь – это патология.
Думаю так, словно патология – это не то, что делаю я.
Самокритика якобы еще один путь к самосовершенствованию. Я вас умоляю. Мне двадцать два, я певица, сверзившаяся с пьедестала, чья популярность на уровне самых желтых туалетных листков, теперь секретарша босса с одним выражением лица. В наличии маленькая дочь и никакой личной жизни. Куда дальше-то совершенствоваться? Королева дураков, занявшая второе место на конкурсе дур.
Неудачница. Эшлин смеется надо мной, торжествуя.
Завтра утром не буду пить.