2.4 Когда растает прошлогодний снег
С самого утра в первый же день Пачита и Лиа упорхнули осматривать местные достопримечательности. Я с ними не пошла, сославшись на непреодолимое желание купаться и загорать, а сама, задрав самооценку выше головы и одев самые короткие шорты из своего арсенала, отправилась петь в клуб (или кафе; я так и не поняла, чем они здесь отличаются). Целый день меня одолевали запахи, от которых у меня текли слюнки: горячий шоколад, кофе, мороженое с кусочками фруктов, пицца, лазанья, масляные пирожки… Все они кружили мне голову, но я стойко держалась, каждые пятнадцать минут начиная петь какую-нибудь новую песню, что всплывала в моей голове. Люди, приходящие и уходящие, сменяли друг друга, изредка удостаивая меня взглядами или жиденькими аплодисментами.
К вечеру, получив деньги, я поспешила вернуться в наш коттедж, чтобы Пачита и Лиа не заметили моего отсутствия. Они вернулись минут через тридцать, застав меня мирно читающую книжку в гамаке.
- Лали, ты не представляешь, где мы были! – схватив из корзинки яблоко, Лиа поспешила набить им рот и продолжала, постоянно брызгая на меня соком. Она рассказывала что-то про источники, местных жителей, руины, пиратские корабли и экскурсии, а я терпеливо слушала, хотя половина из её слов всё же ускользнула от меня.
Следующий день провели все вместе – зашли в кафе (предварительно выбранное мною), поели таких простых, но таких вкусных масляных пирожков, объелись мороженого и купили Лие огромный воздушный шарик. Остаток дня провалялись на пляже, пару раз прокатив племянницу с огромной надувной горки.
Ближе к вечеру, «захмелевшие» на солнышке, мы все втроём уснули на террасе, примыкающей к нашему коттеджу. На волосах застыла морская соль, кожа рук немного шелушится, заходящее солнце греет мои ноги и руки. Лиа лежит рядышком, свесившись наполовину с узкого диванчика, а Пачита в полусидящем положении ещё не совсем уснула и пытается читать.
Нашу идиллию прервал официант, притащивший ужин. Пришлось вставать, благодарить его на местном наречии и тянуться за сумкой, за кошельком, за чаевыми…
Солнце здесь больше, ярче, теплее. В послеобеденное время оно словно умоляет: ложись на этот мягкий белый песок, раскинь руки в стороны и спи, спи, спи… Но Лиа выспалась и просится на пляж, и мы с Пачитой не можем ей отказать. В борьбе со сладким, тянущим в свои объятья сном я побеждаю, потому что малышка вовремя окунает меня в море. Солёная вода, шипя своей белой пеной, смыкается у меня над головой, а где-то вдалеке, словно из глубины слышится заливистый детский смех.
Пачита, явно оказавшись в таком же положении, мгновенно окунает дочурку в воду, а та умудряется смеяться даже в море с головою. Со стороны посмотришь и подумаешь: «Вот сумасшедшие, самое пекло же, сейчас как получат солнечный удар, да вдобавок сгорят и станут красными, как раки!», но я не думаю об этом. Сколько я ещё не увижу моих любимых сестру и племянницу? Год? Полтора? Когда я ещё буду так веселиться с ними?
Вечером гуляем по набережной. Повсюду огни, искры, яркие краски, Лиа в восторге пожирает сладкую вату, перемазавшись до ушей… Мы катаемся на каких-то аттракционах, смеёмся, как дети. Глубокой ночью её уже клонит в сон, но она упорно продолжает вертеться во все стороны и восторженно останавливаться возле каждого стенда. Кипящая, бурлящая ночная жизнь остаётся где-то позади, мы идём по тёплому, влажному песку, сняв сланцы и держа их в руках. Лиа держит Пачиту за руку, но на самом деле глаза у неё почти слипаются, и она скорее виснет на матери, едва волоча ноги.
- Может, пойдём домой? – спрашиваю я аккуратно, но Лиа мгновенно начинает протестовать, заявив, что совершенно не устала. Следующий сразу за притворно гневной речью зевок говорит об обратном, но мы не настаиваем и сажаем её на полуразвалившийся деревянный лежак, а сами подходим ближе к морю. Она ещё парочку минут разглядывает звёзды, но потом тишина, наступившая после внезапного веселья, окутывает её, наш тихий разговор с Пачитой и шум неутомимых людей вдалеке сливаются в один монотонный звук, и малышка засыпает, свесив руку вниз и чуточку зарыв кончики пальцев в песок.
Домой мы её приносим полусонную, хорошо, что она ещё не такая уж и тяжёлая. Пачита укладывает Лию в кровать, и накрывает одеялом – ночью бывает прохладно – она уже собирается уходить, но малышка внезапно приподнимается и просит почитать ей на ночь. Пачита аккуратно достаёт книжку, садится прямо на пол рядом с кроватью и тихо читает. Я слышу её монотонный голос из другой комнаты и вскоре тоже засыпаю, убаюканная им, словно колыбельной.
Вечером последнего дня нашего отпуска – мы улетали утром – я чуть не плачу, осознавая, что ещё нескоро теперь увижу их. Мои горячо любимые – мои Лиа и Пачита, как две младшие сестрёнки… Ведь я живу только для вас, для них, только для них не щажу себя, до хрипоты срывая горло, распевая песни и снимая клипы, лишь бы только заработать денег.
Я чувствую ответственность за них обеих – ну куда они без меня? Они такие крошки в этом большом мире, кто, как не я, будет о них заботиться…
- Надо лечь пораньше, - прерывает затянувшееся молчание Пачита, подхватывая Лию на руки. Они удаляются в дом, а я тоскливо оглядываю мелькнувший в окне багаж, собранный заранее. Втягиваю этот воздух, такой густой, пропитанный запахами: всё теми же масляными пирожками и солью, оседающей на волосах, на теле, на одежде… Завтра они поедут домой, а я на очередные концерты, гастроли, съёмки, сорвусь с места, как, впрочем, и всегда. Буду петь, не щадя горла, не щадя связок, крутить мимолётные романы с симпатичными гитаристами (вокалистами, ассистентами, настройщиками, слушателями)… Не знаю, когда вернусь.
Вечные огни, блеск фонарей, лунный свет, жаркое солнце, очередное лето в планах и репетициях… Мне не надоело, я не устала. Я не устала, право. Не устала.
Я вернулась домой лишь спустя три года с лишним, одним ещё тёплым, но уже увядающим в своей оранжево-золотой пышности осенним деньком. Это должен был быть сюрприз – я заявляюсь с полной сумкой подарков и сувениров из Англии, Франции, России, Канады, врываюсь в наш дом, а они кушают на кухне или смотрят вдвоём телевизор, видят меня и бросают все дела, кидаясь мне на шею… Приятная вечерняя прохлада побуждала к действиям, и едва сойдя с самолёта я направилась по давно знакомому пути, вот я свернула на дорожку к нашему дому…
Но что это? Старая папина машина, столько лет стоявшая никому ненужная, грязная, с палой прошлогодней листвой под колёсами, заведена, сияет своими синими боками. Я осторожно подхожу сзади, смело заглядываю в окно переднего сидения… Увиденное заставляет меня резко отпрянуть, выронить сумки и пронзительно закричать, видя то, чего я не могу, не хочу, не должна видеть... Как!? Как такое могло случиться!? Это невозможно, невозможно, он не мог знать, не мог!..
Сладкая парочка на переднем сидении испуганно отлипает друг от друга, Пачита, вероятно замечая меня, выбирается наружу, с другой стороны уже спешит к месту происшествия Рамиро… Да, именно он. Я сразу узнала этого тридцатилетнего адвоката, отца Лии, который по хорошо продуманному плану не должен был больше никогда появится в моей жизни или в жизни моей сестры.
Меня трясет мелкой дрожью, а Пачита, расширив глаза то ли от ужаса, то ли от удивления, в испуге прижимается к машине. Тягостное молчание.
- Лали, - тихо говорит поражённая сестра, - Это… мой парень, о котором я говорила тебе…
Чуть позже мы втроём сидим в гостиной. Пачита удручённо теребит в руках краешек своей кофты.
- Он отец Лии, ты в курсе? – холодно, но уже более спокойно говорю я.
- Я хотела сказать тебе об этом, когда ты приедешь, - тихо говорит она, в потрясении даже не замечая, что я не должна была знать этого, - Мы познакомились около года с лишним назад, и недавно вся правда раскрылась.
- Какая именно? – напряжённо спрашиваю я, не удостаивая Рамиро и взглядом.
- Мы с Лалаби уже встречались, - помедлив, говорит он, тоже не глядя на меня, - Правда это было очень давно, около восьми лет назад, и тогда её звали Рейчел.
- О чём ты говоришь? – изумлённо спросила Пачита, поднимая свои искренние синие глаза, в которых плескается недоумение. Мне хочется убить её за этот взгляд, такой невинный и одновременно дерзкий, бросающий вызов всем моим планам. Второй раз. Как ты можешь?
- Это длинная история, - отмахивается Рамиро, но я улавливаю его дерзкий взгляд, прикованный ко мне, - Лалаби, давай поговорим наедине.
Оставив Пачиту в гостиной, мы оказываемся на кухне. Пару секунд он молчит.
- Один вопрос, Лалаби, - холодно начинает Рамиро, - Зачем ты сделала это?
- Сделала что? – дерзко спрашиваю я, давая понять, что он мне тоже не особо симпатичен, и его вторжение в мою семью меня весьма не радует.
- Идиотка, ты хоть понимаешь, что натворила? – внезапно он повышает голос, но уже в следующий момент берёт себя в руки, - Оставила Лию без отца; меня выставила бесчувственным извергом, развращающим маленьких глупых блондиночек вроде Пачиты… Обрекла себя же на годы изнурительной и бесполезной работы, и всё ради чего? Ради чёртовой самостоятельности? Независимости?
- Не понимаю, о чём ты, - я отвернулась, включая кофеварку, - Это ты обманул несовершеннолетнюю Пачиту, а я просто избавила её от тебя.
- Считаешь? – он издал нервный смешок, - Этакая благодетельница-сестрёнка, да? Избавила бедную Пачиту от страшного монстра Рамиро… Ты глупая, Лалаби. Конспираторша из тебя тоже никакая – назвалась распространённым именем, а сама имела глупость выкрикнуть в порыве злости столь редкое, столь ценное имя сестры, главную улику для меня… Впрочем тебе повезло, что она окончила школу. Именно поэтому я её не нашёл, хотя знаешь, как яростно искал? Знаешь ли ты, как я, сбиваясь с ног, носился по городу, чуть ли не к каждому прохожему кидаясь с фотографией, сделанной на телефон?
- И зачем же было всё это? Мы прекрасно справлялись и без тебя, папаша, - но он меня словно не слушал.
- А знаешь, что было, когда я, уже лет семь как оставив надежду найти Пачиту, которую знал лишь два дня, вышел погулять в парке? Я увидел её с ребёнком восьми лет. Меня словно громом поразило, вся картина тут же прояснилась. Думаешь, Лиа и Пачита сразу кинулись в мои объятья? Малышка ненавидела меня, своего отца, не знала меня, а всё почему?
- Потому что ты кретин, - резко вставила я.
- Нет, потому что это ты постаралась. Сбила меня со следа, а я, идиот, повёлся… Что ты можешь знать о любви, глупая двадцатилетняя девчонка? Ты чуть не испортила ей жизнь!
- Неправда, - пробормотала я, застыв с открытой банкой кофе, - Неправда! – мой голос дрогнул, и я обернулась, готовая расцарапать ему лицо. От внешней былой невозмутимости не осталось и следа, - Неправда, слышишь?! НЕПРАВДА! Это ты, ты сломал ей жизнь, ещё тогда, когда ей было семнадцать! Ты разрушил все наши планы, ты разрушил всё, что у нас было!
- Прервись на минуту, - холодно осадил меня он, вцепившись в мою руку, - Ты до сих пор не осознала? Если бы ты тогда не убежала, не скрылась бы от меня, не представилась этим идиотским именем Рейчел, разве я бросил бы вас? У меня есть деньги. Есть связи. Вы бы обе поступили в колледж, и все твои драгоценные планы были бы выполнены. Ты мне не поверила, надо же!.. Шестнадцатилетняя дурочка решила бросить вызов взрослому мужчине, и, надо же, преуспела, а я, влюблённый идиот, позволил себя одурачить!
- Ты не любишь её, - чуть не плача повторила я, - Ты не любишь её так, как люблю её я! Ты видишь в ней молоденькую худенькую девчонку, гораздую вытворять всякие глупости, и только, какие могут быть у тебя серьёзные намерения?! Ты использовал её, как игрушку, как я могла верить тебе?
- А ты ей рассказала?! – внезапно взревел Рамиро, с ненавистью подскочив со стула, на котором до этого сидел, - Ты спросила, чего хочет она? А чего хочу я? Лиа не твоя дочь, Пачита – не твоя собственность! Это я должен ненавидеть тебя, как ты не понимаешь, что они обе – моя семья, которой ты меня чуть не лишила? Я и представить не мог, что она была беременна, но всё же пытался найти… Лалаби, зачем? Зачем ты это сделала?
Я больше не могла выносить этого. Его слова раскалённым железом вливались в мои уши, и эхом отражались, повторялись, звенели: «…Ты чуть не испортила ей жизнь!..»
Он уже не кричал на меня и даже не смотрел, когда ворвалась Пачита, привлечённая шумом. На лице её читались недоумение, страх, в глазах застыли слёзы. В другой обстановке мне бы стало жаль сестру, невинную жертву нашего скандала, но в тот момент я ненавидела её всей душой.
- Я ненавижу тебя! – заорала я, разбивая вдребезги банку с кофе, - Ненавижу вас обоих, ненавижу, ненавижу!
Слёзы подступали к глазам. Как давно я не плакала, заковав себя в железные кандалы безразличия… Вслед мне неслись какие-то несвязные крики, то ли мольбы, то ли угрозы. В мыслях, смешиваясь с горькой обидой, сотни раз повторялись эти слова «Зачем, Лалаби? Зачем ты это сделала?»
От быстрого бега у меня болели ноги, затекла спина, дыхание сбилось, а на лбу проступил пот. Я рухнула в траву и разразилась громкими рыданиями, проклиная судьбу, всё на свете, ненавидя всем сердцем. И больше всего я ненавидела то, что он был прав. Немного успокоившись, я перекатилась на спину и ещё долго лежала, смотря в безоблачное тёмное небо. Как только рассвело, и на дороге стали появляться первые машины, я поймала одну из них и назвала адрес первой вспомнившейся гостиницы в Портленде.
Ну их к чёрту. Надоели.
