[Soumai]

Я верила, что плохих людей не бывает. Отец изменил жене с моей мамой? Ничего страшного, с кем не бывает. Он забыл предохраняться? Ничего страшного, с кем не бывает. Он занялся с ней сексом, ушел и больше никогда не возвращался и так они и не виделись с тех пор, как был зачат Эван? Ничего страшного, с кем не бывает! И тогда маме пришлось родить нас – полуколдуна и полуведьму. О да, я полукровка. Магических способностей – по нулям, но зато на меня обращают внимание мужчины. Даже не знаю, на что это списать.
Руслан Мороз изменил моей прабабушке Райли с беременной(!) женщиной, бросил ее с ребенком на руках одну – ну бывает, ну минутная слабость. Опять же – с кем не бывает.
Я искала оправдания всем этим идиотам, пройдохам, наркоманам и прочим кретинам, с которыми я когда-либо была знакома и незнакома. Поздравляю, Антон, ты – идиот. И я – идиотка. И мать моя – идиотка. И отец – идиот. Все идиоты. Ну может кроме Ричиты – она вышла замуж и вообще всегда жила правильной милой жизнью, тихой и хорошей. А вот Сэм – тоже идиот. Хотя он и поддерживал с Ричитой отношения во время беременности, да и после нее, он не потрудился к нам переехать или что-то в этом роде. Да нет, признайтесь же – семья Канберри – полные придурки. Все до одного. ВСЕ. И даже Ричиту есть за что попрекнуть. Но я всегда искала им оправдания. Мир вокруг – прекрасен! Солнышко светит, птички поют, и плевать, что на каком-то другом конце Канады этих птичек убивают для веселья, которое эпично называется охотой. Преступности не существует! А вся эта мафия, кокс, изнасилования в тесном туалете – это второстепенное, об этом не надо думать. Опять же – с кем не бывает.
И Мартын. Милый, добрый мальчик, связавшийся с такими преступниками, преступниками, ПРЕСТУПНИКАМИ! – как Сократ и Этан. Алан хороший. Сравнительно. Но Мартын – тоже идиот. Потому что связался. «Успокойся», - вдалбливаю я себе в голову, наблюдая, как Лили переезжает, а я, как всегда, не в теме. «Успокойся».



Я громко фыркнула своим же мыслям и начала выть про себя.
- Меня заставили! – Почти плакал Мартын. – Меня заставили! Они сказали, что моя мать – преступница, потому что она «дала Кертеру». А кто такой Кертер и что она ему дала – я не знаю! Они сказали, что если я не приду, они выдадут ее тайну, и я никогда ее больше не увижу!
- Зачем ты вообще там был нужен, Мартын? – Я жалела, что мой отец – не колдун. Я родилась бы ведьмой, но у Кливлендов род намного древнее, чем у нас – а там все неволшебники. С каким бы удовольствием я прокляла ту компашку, с которой связалась!
- Они… они хотели натравить на меня Алана! («Вот те на», - подумала я.) Они хотели развлечься тем, что он меня побьет! Алана тоже заставили прийти ради этого… Он согласился, но на самом деле обещания не выполнил. Мне страшно представить, что они сейчас с ними делают.
- А ты-то где сейчас?
- Я не могу этого сказать! Они могут прослушивать наш телефон…

Дрожащими руками, набрав телефон Антона на трубке, я нервно сглотнула. В горле появился ком – не от желания плакать, а словно от чего-то еще. «Ты придешь?» - «Приду.» - «Советую еще собрать вещи. Ты переезжаешь». Он не отпихивался, но, конечно, какого-то времени это стоило. Он спросил меня, что с моим лицом. Я не ответила. Я не могу рассказать ему о том, что было в клубе. А чтобы пересказать ему разговор с Мартыном, надо рассказать о дискотеке. Я завела его в спальню и сказала, чтобы раскладывал вещи. Но он положил два чемодана на пол, и у него были определенно другие планы, касаемые нашей комнаты.



Заснули мы вместе; скинув свою барменскую форму на пол, он постепенно сделал то же самое и с моим свитером и джинсами. Остальное разъяснять необязательно. «Наконец-то хоть в постели», - цинично подумала я, но неслучайно, а просто чтоб подумать.
Антон оказался небогат; двести два симолеона – все, на что его хватило. «Плохо платят», - отмахивался он. Но я поняла, что бОльшая часть его небольшой барменской зарплаты ушла на мое кольцо, которое я не снимала ни разу с тех пор, как он сделал мне предложение. Ну разве что на ночь. Проснувшись, я смотрела на достаточно крупный бриллиант, отливающий всеми цветами радуги не хуже любого Сваровски. Золото и бриллиант – чистое золото и настоящий бриллиант. То-то я думала тогда, в кабинке, зачем он схватил меня не за руку, а за палец? Причем тут же отпустил и взял за локти, продолжая свое дело. Я снова фыркнула своим мыслям, нырнула обратно в постель, поцеловала его плечо, и заснула с ним в обнимку.



Следующим утром мы поехали в «Покровы Фрейи» - в один из самых престижных магазинов одежды в Бухте. Не то, чтобы у нас их много… Но он якобы классный. Я там никогда не была. На мне экономили, хотя денег было навалом; еще когда мама была подростком, у них было полтора миллиона. Дальше денег приваливало и приваливало, но больше вещей я не получила. Поэтому мне захотелось… поделиться этим с кем-нибудь. Своими деньгами, не экономить ни на чем. И ни на ком.
- Ты не должна, Алесса… - Протяжная нудень Антона рядом. Водитель с интересом смотрел на нас искоса – это было видно на стекле.
- Пфф… Как ты не понимаешь? Я не вынесу смотреть на тебя каждый день в этой потрепаной грязной барменской форме. Ты попал к миллионерам – забыл? – Я сладко улыбнулась водителю, который уже бесскрытно вылупил глаза. - Я тебе весь магазин скупить смогу и еще и саму Фрейю в рабство сдать – и у меня даже банковский счет не уменьшится. Почти.
Он расплылся в благодарной улыбке, обнял меня за талию и прошептал что-то вроде «Ну ты и дурочка моя». Я хмыкнула и возмущенно спросила:
- Чего это я дурочка?
- Это неважно, любимая, - он начал целовать мою шею. – Главное, что моя.

Вышел он из примерочной кабинки уже одетый и с работой. В Бухте становилось холодно, так что пришлось прикупить чего потеплее. Красавец! И кто скажет, что неделю назад он обслуживал пьяных подростков?



Но не в этом суть; как только Антон прознал, что я меряю очень открытое нижнее белье, он своего не терял; и вот я стою, полуголая, а сзади пристроился, простите за подробности, Антон. Что с него, с мужчины, взять? Я была совсем непротив. Все прошло уж куда лучше, чем тогда, в фитнес-клубе, когда я была глупой студенткой.
- Второй раз за день. Не жирно тебе, а?
- Ну, это еще мало, - улыбнулся он и продолжил.



«Покровы Фрейи» - самое высокое, помимо, конечно, бизнес-высоток, здание во всей Бухте. По крайней мере, куда можно свободно ходить.
Вид открывался на весь город; наш чудесный большой город. На Приморской улице выстроилась пробка. Приятно было сидеть и смотреть, как ты не зависишь от этого трафика. Мы сидели на открытой крыше в тени ближайшей высотки, обнявшись и держась за руки, и смотрели то друг на друга, то куда-то вдаль, на наш город.
- А где ты жилпосле старой родительской квартиры и до того, как перебраться сюда? – Спросила я.
- В Центре. Снимал небольшую квартирку и жил с соседом. Да что ты так смотришь! – Рассмеялся Антон. – Он был мужского пола.





Он встал, протянул мне руку. Ненавижу, когда подают руку, словно женщина – какое-то немощное создание, неспособное подняться само. Конечно, я дала ему руку и встала, но потом уже поделилась с ним своими мыслям. Антон как всегда рассмеялся – легко же его рассмешить! – и сказал, что больше не будет. Он повел меня влево и спросил:
- А знаешь ли ты, что нас никто не видит и не слышит?
Я промолчала. К чему это он клонит?
- Если я плюну человеку в голову, он поднимет ее (голову), посмотрит наверх и не увидит нас из-за того, что он слишком близко к зданию, а там уж стена. А там, где нас может быть, по сути, видно, нас тоже человек без супер-зрения не увидит. – Он подождал моей реакции, но я только продолжила смотреть на него. Что за бред? Антон немного усмехнулся, притянул меня к себе и начал целовать. Кажется, намек понят, если он, конечно, не хотел сделать со мной то, что сделал в кабинке. Если намек был именно на это – я возвращаюсь домой. Еще чего! Но у него, кажись, и в мыслях этого не было.



- Алесса-а… Ау… Ты меня слышишь? – Пощелкал Антон перед моими глазами, потому что после того как мы оторвались друг от друга, я продолжила тупо на него пялиться. Он явно к чему-то клонит. – Если тебе тут нравится, почему бы нам здесь и не пожениться, с видом на этот прекрасный город? – Антон широко улыбнулся.
Я опять не поняла, о чем это он.
- Ну-у… Давай… Через недельку? Чтобы мы успели все сделать, всем сказать…
- Дурочка! Я предлагаю это сделать прямо сейчас, без гостей и приготовлений! – Смеялся он также мило, как ребенок.
Я фыркнула.
- Не шути так. – Ответила я, потому что боялась, что я что-то не так поняла. Я была непротив выйти здесь замуж, оф корс, но Антон так изъяснялся, что я чувствовала себя определенно не в теме.
- Я и не шучу. – Наконец дождалась я слов, подтверждающих мои догадки. Ну… почти подтверждающих. Он пошарил в карманах и достал длинную коробочку. Он открыл ее, и там показались два золотых обручальных кольца. – Алесса Канберри, - шутливым тоном сказал он, при этом оставаясь абсолютно серьезным. – Ты согласна стать моей женой, жить в горе и счастье, в богатстве и… а дальше не помню. Ну так вот, ты согласна?



- С ума сошел что ли? Конечно согласна! – Антон надел на мой палец золотое кольцо, а я смеялась и говорила: - А ты, Антон Скайуокер, готов ли взять меня в жены, перестать таскать за собой в кабинку, воспитывать моих детей и купить мне золотое колье? Ах да, и еще взять мою фамилию.
- На предпоследнее – не готов. Почему «твоих» детей – так и не понял. Это был намек такой? А вот на остальное – согласен, - сказал Антон, и я надела ему на палец кольцо.



В ближайшем ЗАГСе мы расписались и зарегистрировали свой брак. Но кое-что у меня осталось недоделанным.
- В связи с тем, Антон Канберри, что я представляла себе свою свадьбу под аркой и в свадебном платье, мы это должны усроить. Можно без арки, но вот соблюсти остальное – костюмы и первую брачную ночь – я непротив.
- Третий раз за день? Тебе не жирно?!
- Успокойся. Нет, конечно!



Между прочим, мы остроили вот такой вот бассейн. Тут есть душ, зеркало, гамак, лежаки, качели – все что нужно для счастья.

А также мы с Антоном танцевали медленный танец в теперь нашей комнате, целовались и все такое. Выслушав поздравления от всех родственников, которые только попадались нам на глаза, и заметив знакомые любопытные карие глаза в окне, мы рассмеялись и пошли осуществлять последний пункт в моем плане.


Последний пункт прошел потрясающе! В гамаке, со всеми неудобствами, зато под звездами и в объятиях. Это было очень забавно – спать с Антоном в одном гамаке, который то и дело что наровил растянуться или раскачаться.
Я настолько вошла во вкус, что мне вдруг захотелось попробовать себя в кабинке с… ну… еще с двумя людьми. Это была случайная мысль отныне беременной женщины – я залетела после первой же ночи с Антоном, когда он только-только переехал. Так что мне можно.



…Нашей Эбби, удобно свернувшейся клубочком на травке, стали чем-то мешать… облака. Наверное, солнце, палящее ей прямо в глаза, мешает ей. Да еще и жарко в последние дни… Когда мы с Антоном поженились, была ранняя и снежная весна, а сейчас уже лето. Бедняжка Эбби – она, по-моему, стала сильно мучиться с возрастом. Ричита уже по секрету, с просьбой не кричать на нее, предложила эвтаназию. Но на мой взгляд – это живодерство, это убийство. Хотя глядеть, как у Эбби постепенно ухудшается зрение и выпадают зубы, невозможно. Сначала мы перевели ее на более мягкий корм, а сейчас она и вовсе жует консервы. Моя кошечка… Моя маленькая. По ветеринарам бегали целыми днями мама с Ричитой, а мне нельзя, я беременна. Но я хочу слышать диагнозы, прогнозы – что угодно. Меня пугает неизвестность. Когда мама в очередной раз возвращается из больницы, я подскакиваю к ней и спрашиваю – «Ну что?!». А она лишь поджимает губы и уходит, и я вижу, как брови у нее постепенно поднимаются домиком. Они не хотят, чтобы я нервничала, и не понимают, что я нервничаю только от неизвестности.



Сегодня был знаменательный день – выросла Эванна. При этом присутствовало много человек. Эван не очень хотел смотреть на его выросшую любовь, но и ему пришлось. Его вытащили, заставили. Они не понимают, как все серьезно у Эвана с чувствами к Эванне. Поджав губы, он смотрел, как его Любовь достигает двадцатилетия. Он поздравил ее и пошел к себе в комнату.
Тем не менее, Эванна стала просто потрясающей ретро-девушкой. Она всегда была очень хорошенькой, и я часто удивлялась этому. Ей бы нос попрямее – и она была бы королевой. Что с нее взять: когда я была в университете, она была самой популярной девушкой в школе. Красавица! Она замечательная. И… переросла? Ее взгляд стал более теплым, она будто сама стала более преданной и любящей. Да, конечно переросла. Все глупые подростки становятся умными взрослыми, за редким исключением.



- Алесса, - сказала она мне как-то. – Я бы попросила тебя… если… ну, если Эван захочет с кем-то встречаться до своего взросления… в общем, скажи ему, что я… ну… непротив. Пусть будет счастлив. – Внезапно Эванна заплакала. Впервые в жизни заплакала. – А я ведь монстр! Я была таким мерзким монстром! Господи, как же я себя ненавижу! Он меня так любил, а я была такой дурой… Такой идиоткой! Я постоянно ему изменяла, относилась несерьезно, боже, как я хочу вернуться назад и все исправить…
Она рыдала, а я обнимала ее. Бедняжка. Ее можно понять – гормоны Эванны в подростковом возрасте особо сильно бушевали. Я пообещала ей, что Эван вырастет, и они будут вместе. Ей надо только… чуть-чуть подождать. Ведь он, Эван, до сих пор любит Эванну. Только сейчас ему нельзя ее любить.
***
Как беременная Алесса Канберри проводит свободное время? А вот как.
Антон меня за уши отдирал от этой хрени, я орала на него и визжала, что я не хочу толстеть после родов (с каких это пор я стала заботиться о фигуре?), требовала меня отпустить, а как только он меня буквально на руках снял с беговой дорожки, я рыдала от того, что никому я не нужна, и что мне даже нельзя побегать на дорожке (и снова - что с меня взять – с беременной женщины…), Антон меня целовал, обнимал, а я отпихивала его…
Боже, как я об этом жалею! Не меньше, чем Эванна о том, как она обращалась с Эваном. Идиотка, идиотка, идиотка! Да чтоб меня!



Горячая пенная ванная помогает мне расслабиться. В здоровом теле – здоровый дух, думалось мне. Но все как один, кроме мамы и Антона, носились с моим животом, как с зеницей ока, вплоть до проверки температуры в ванной до того, как я туда лягу. Кретины! Ненавижу их! Чтоб их всех черт подрал! Терпеть не могу! Мол, живот такой хрупкий, чувствительный… Убейтесь!
Надо держать себя в руках. А то сейчас я напоминаю себе ту же Эванну в подростковом возрасте. И снова я идиотка. Простите меня, эти страницы, за то, что я оскорбила родных. Я их очень-очень люблю… Это все беременность. В момент адекватности я пообещала всем за столом, что как только рожу – все это прекратится. Они отнеслись с пониманием – сами все такие были.



Антон познакомился с очаровательным котом. Кажется, его звали Лучик. Он такой… такой… господи, какой он замечательный! Слезы на глаза наворачиваются, когда я вижу его (вдобавок к раздражительности прибавилась плаксивость, надо избавляться). Он такой очаровательный, милый! Обязательно возьмем его, как только… как только Эбби… Дура! Как ты можешь об этом думать? Так и хочется врезать себе! Дрянь! Сволочь! Эбби будет жить! Эбби будет жить… Еще долго… Она поправится… Все будет хорошо… хорошо……





Антон вообще стал особо хозяйственным. Накрывает настол, готовит. Сегодня он приготовил потрясающий «фаршированный» омлет. У него есть все задатки кулинара, хе-хе.
Тоха не так носится с моим животом, как все мои остальные родственники. Он понимает, как меня это утомляет. Я чувствовала силу воли и стремление жить в малютке, который сидел у меня в животике. Он часто играл в футбол у меня в животе.
Недавно мы с Антоном ходили на ультразвук. То-есть ходила только я, а Антон сопровождал. Я посмотрела с умилением на кисть моего ребенка, на ножки, на его гигансткую головку, только вот малыш оказался повернут спинкой, так что пол мы не смогли узнать. «Раз отвернулся, значит, стесняется, а стесняются у нас девочки», - расплылся в улыбке врач. Девочка так девочка – мы пожали плечами. Мы будем рады любому полу ребенка. Конечно, мне нужна девочка для продолжения рода, но это приложится. Кстати, еще нет никакой гарантии, что у нас девочка.
Ведь мальчики тоже умеют стесняться.



Так вот история о стеснительных мальчиках. Вырос Эван. Он совсем не изменился – только стал больше похож на отца, и черты лица стали более тонкими, тело более складным. Вот же Ясон удивится, увидев на улицу свою точную копию. Уже представляю его мину в этот момент, ведь он ничего не знает о рождении своего третьего (для него – третьего, у него еще от жены дочь) ребенка. Идет себе, идет, а тут – батьки! – он же, только с черными волосами. Будь я мужчиной, я бы такого не оценила и непременно устроила бы разборки. Но я прочитала, что когда папа меня увидел, он спросил: «Это моя дочь?», а когда получил положительный ответ, ему было абсолютно все равно.
Я не буду больше разглагольствовать о своем отце. Я скажу одно – у нас тут… в общем, Эван даже не успел отпраздновать, съесть тортик, выпить за здоровье – ему теперь можно пить. Он сразу… нырнул в кровать.



Молодец, Ричита! Флаг тебе в руки. Умничка. А теперь скажи мне, Ричита, когда ты была близка к сексу с Сэмом, к тебе заходила твоя мать и махала рукой, мол, привет, ребятки, а я лоскутное одеяло посмотреть? Это к вопросу об идиотах и идиотках. Даже не знаю, что и сказать. Кроме как «молодец».
Я бы никогда так не поступила. Никогда. Можно было бы и догадаться, что собираются делать твои дети, уединившись в спальне после месяцев разлуки из-за разницы в возрастных стадиях. Представь, Ричита, Эван наконец дорвался, он вырос, у него в календарике как у маленького дни были зачеркнуты, и он теперь, в конце концов, имеет право хотеть Эванну, целовать ее сколько влезет, а ты…



Мне стало еще стыднее, когда отошли воды, и Эван с Эванной должны были прибежать на помощь. Блин! Если б не Ричита, они бы уже переспали хоть наконец. Как я была зла на Ричиту! Эванна мне никто (я имею в виду в родственном смысле), но Эван – мой брат. И Эванна мне хотя бы доверяет. Нехорошо это, старшее поколение так называть, но я смело могу сказать, что Ричита – бессовестная. И хорошее отношение к ней постепенно, с самого приезда из университета, нет, еще с того момента свидания с Антоном в клубе роллеров, стало постепенно улетучиваться…
А, так вот о схватках. Начались серьезные схватки. Вызывать такси и ехать в больницу было поздно, можно было только вызвать врача, но это не понадобилось. Меня положили прямо на пол – потому что нести меня на руках было невозможно в таком состоянии, до дивана было далеко, а дойти я не могла. Первые роды – вещь серьезная, тем более, я еще недостаточно раскрылась. Над головой – стая родственников, под головой, подушка. Принимать роды стали все вместе – Ричита принимала ребенка, остальные помогали ей криками «Тужься! Тужься!».



Через несколько часов мне передали мою кроху. Я смогла взять ее на руки, прижать к себе, поцеловать в хрупкий лобик, накормить грудью. Мейзи – маленькая копия Антона, только с моими волосиками – черненькими. Я испытывала такую нежность, держа ее на руках, и сидя уже на диване (когда я родила – меня уже перенесли в гостиную), и поддерживая ее хрупкую слабую головку. Я сидела в халате, укутав малышку в пеленки.
А потом Мейзи взяла на руки Ричита, а я как взорвусь:
- НЕ ТРОГАЙ ЕЕ!! ОТДАЙ! ЭТО МОЯ ДОЧЬ, ОТДАЙ МНЕ ЕЕ!!
- Тихо, тихо, Алесса, тебе нужно поспать, и Мей, между прочим, тоже…
- ОТДАЙ! ЭТО МОЯ ДОЧЬ! ОТДАЙ МНЕ МОЮ ДОЧЬ! ОТДАЙ, ОТДАЙ, ОТДАЙ!
Моя ярость не знала предела. Она забирает у меня моего ребенка! Моего ребенка! Которого Я выносила! Я родила! В итоге, мне отдали Мейзи, я держала ее на руках, а ее кроватку просто перенесли ко мне поближе, чтобы я могла видеть ее, в которой мирно сопит мой ребенок. В конце концов я уснула, а когда проснулась, мы с Мейзи уже вовсю играли в самолетик. А новоиспеченный отец счастливо улыбался и смотрел на маленькую девочку, весело хохотавшую.





- Мейзи-самолет отправляется в полет! Высоко-о летим, далеко-о глядим… А ну-ка, кто у нас такая хорошенькая Мей? Кто у нас такая маленькая хорошенькая девочка? А? Моя хорошая, моя радость… У кого такой маленький носик? Дзынь! Дзынь!
- Алесса, я…
- Подожди, не сейчас. Мейзи, а Мейзи, пойдем спать? Пошли? Кто у нас сонный кролик, кто у нас такой хороший ребенок…
Я положила Мейзи в кроватку и закрыла решеточку. Обернулась к Эвану, стоящему рядом с Эванной, и была готова его слушать.
- Алесса, я… в общем, мы переезжаем. – Он попытался улыбнуться. А по моему телу прошла легкая дрожь. – Будем жить совсем недалеко… В другом районе, правда, но вы сможете к нам приходить.
- Что? – Я стояла как вкопанная. – Зачем, Эван? Эванна, что происходит?
- Видишь ли, нас уже восемь человек в доме… Места все меньше, а вы с Антоном, скорее всего, захотите еще детей. Я же тебя знаю. Такси подъедет через пятнадцать минут. Я хотел бы попрощаться.
Он долго меня уговаривал, извинялся, приглашал в гости. Но я лишь сказала:
- Обещай, что будешь нам писать. – И они уехали на такси.



Идиотский случай произошел у нас. Какой-то особо умный человек положил Мейзи… под пеленальный столик. Наверное, это был кто-то из гостей.

Автор: на самом деле, это Алесса и была XDDD

Я снова не отрываюсь от фарфорового. Или какого-там. Не интересовалась его химическим составом. Эван был прав – я захочу еще детей. Антон предложил мне сначала отдохнуть от первого, а потом уже… заниматься всякими вещами. Я была непреклонна: уж лучше сразу нарожать, чем потом мучиться. Я обещала, что мы справимся – тем более, так и получалось. И вот я уже снова со всеми симптомами: в унитаз рвет и рвет, и прочищать тоже приходится мне. И снова все не хотят, чтобы я нервничала, и снова я не могу пойти к ветеринару…
А в один прекрасный день я узнала, что Эбби больна раком в неизлечимой степени.



Холодный душ помогает мне расслабиться, почувствовать себя нормальным человеком. Эбби больна раком – в приятной душевой кабине под прохладным душем это казалось перевариваемым. Все опять докучают мне нравоучениями, что я должна принимать ни горячий, ни холодный – а теплый и щедящий душ. А стоит мне выйти из душа, как металлический обуч фирмы «Эбби» сжимает мое сердце и не желает отпускать.
Я смотрю на свой животик и радостно сознаю, что вот здесь вот, у меня под сердечком, варится маленький малыш, который еще так нескоро посмотрит на мир своими глазками… Моя кроха. У меня теперь две чудесные крохи. Я сделала тест, так что у меня точно две крохи. Милый ребеночек, может, ты мальчик?.. Я бы хотела, чтобы ты оказался мальчиком. Я буду рада и девочке, но все же было бы так хорошо, если бы ты, мой ребеночек, оказался мальчиком…



Сэму очень повезло: его повысили до безумного ученого. Он теперь ходит вечно счастливый и вечно довольный, обнимает всех, любит всех, а его все поздравляют. Он сказал, что это была мечта всей его жизни – стать… безумным? Он сказал, это лишь образ. Господи, как же он был счастлив! А вместе с ним радовались и мы все. Ты такой молодец, Сэм! Ты еще в душе так молод, хотя на самом же деле…



Когда Ричита и Сэм уезжают на работу, и остаемся только мы, семейные обеды проходят у нас куда несдержаннее, чем в обычное время, при всех. Мама промывает всем мозги с тем, что апокалипсиса не будет. Не будет, конечно! Мамочка, мы все это знаем. Она ведет себя так, будто все мы думаем, что он будет, а она одна просвященная. Господи, да мне в мистике работу предлагали! Я круче, мамочка! Антон с интересом слушает тещу, обсуждает с ней это, мол, а каковы доказательства того, что конца света не будет? Кто вам это сказал? На каких основаниях вы полагаете, что Земля не взорвется? Он улыбается и поддерживает беседу, чтобы не оскорблять старушку. Я же закатываю глаза и пытаюсь сменить тему. Или хотя бы заткнуть маму.



Малышка Мейзи взяла привычку дергать меня за волосики; она уже хорошо шевелит ручонками. Такая умненькая девочка. Она еще не сидит, но оно и немудрено – ей едва месяц. Это я так, просто. Я и не жду, что она будет садиться в ближайшие месяца четыре. Мейзи – умилительная кроха, но признаки боевого характера уже проявляет боевым кличем, если ей что-то не нравится. Смена пеленок, как ни смешно, отдельная тема: она визжит совершенно нехарактерно для ребенка – настолько громко. Она кричит не от того, что ей пора сменить пеленки; Мей кричит от того, что ей до сих пор еще их не сменили. Разница есть, причем колоссальная.



Мой живот еще совсем плоский, я все еще такая же худая, как и была. Так что пока что я могу свободно плавать в свое удовольствие в прохладном бассейне. Перед бессонной ночью (так уж получилось) мне нужно быть особенно бодрой, а прохладная ласкающая и обволакивающая меня облака бодрит и заставляет почувствовать бодрое расположение духа. Правда, открывать глаза под водой оказалось не так просто, как мне казалось; глаза страшно щипало и разъедало, и тереть их пришло не одну минуту. Но в остальном все было просто потрясающе – жаль, родственники, которые носятся с моей беременностью, этого не понимают. Правда, с рождением Мей внимание к моему пузу ослабло, но все-таки в семье остались перцы.





На следующую ночь случилось непоправимое.
- Мм… Алесса, милая… Понимаешь… Сегодня умерла Эбби.
Умерла Эбби. У меня нет слов. Я… я не знала, что мне сказать, что мне думать. Все пытались меня успокоить со своими кислыми минами, но это все из-за ребенка. Я не могу поверить… Эбби… Умерла! Наша Эбби… Наша красавица…
На могиле белыми буквами было написано «R.I.P – Памяти Эбби». Могила перенеслась на семейное кладбище под мои громкие рыдания и вопли… Третья кошка – и у нас больше никого нет. И у меня больше никого нет.
Я шла по кладбищу, смотрела на стоящие могилы в стройный ряд, и прокручивала сцены с Эбби. От ее цветущей юности к дряхлой старости, когда моя кошечка не воспринимала ни чесотки, ни поглаживаний. Как она ела консервы, а потом и вовсе почти не питалась. Плохие сцены перевесили хорошие, я положила цветы на могилу Эбби и могилу бабушки с дедушкой – просто из приличия, чтобы Они, мои родственнички, не думали, что для меня животное важнее людей. Особенно Антон обожает этим мне докучать. «Когда я умру», - усмехался он. – «Ты тоже будешь ложить («класть», муженек, «класть»! Кто тебя грамоте учил?) цветы на мою могилу ради мнения остальных, а на самом деле хотела положить на могилу кошки?
Я швырнула в этого пройдоху подушкой, горделиво встала с кровати и пошла к Мейзи. Остаток ночи я провела на диване, а на следующий день инцидент был забыт.



…Мне все постоянно говорят, что я похожа на бабушку. И вот доказательство.
Сказать честно, это было совсем несмешно. Я улыбалась Антону, мы спокойно общались, целовались, обсуждали что-то, и вдруг меня парализовало с улыбкой на лице. Прямо из меня выскочил призрак бабушки. Антон орал как резаный… Меня же словно окатили ледяной водой с ног до головы. Я так и стояла, не шевелясь, еще несколько минут после исчезновения призрака, а потом отмерла.



Полуведьма. Ведьма наполовину. Без способностей.
Круто, Канберри.
Тебе повезло.