Сегодня, вынимая из ящика почту, я с немалым удивлением обнаружила среди обычных счетов, газет и прочего письмо из Слайго. Адресованное мне… от некоей Магдалины О’Грэйди. Интересно… и откуда она меня знает, вроде не было у меня никогда знакомых ирландцев, да и с чего бы…
Если, увидев письмо, я просто удивилась, то, начав читать, чуть не упала со стула. Весточка от нашей Лины! Первая за восемь лет! Ну ничего ж себе новости…
«Дорогая кузина,
наверное, ты жутко зла на меня за то, что все эти годы я тебе не писала. Мне самой, поверь, безумно стыдно, но иначе не получалось… было слишком много дел.
Как ты знаешь, я училась и работала в больнице; ну так вот, и, хоть я и числилась лаборантом, фактически после года работы делала все то же, что медсестра с дипломом. Неплохо, кстати, делала. Но карьера моя сдохла, не успев начаться.
Как-то раз у нас в отделении лежала женщина… не знаю, какова она была раньше, но, когда к нам легла, она и на человека мало была похожа. Знаешь, когда человек долго болеет, он становится такой… больше на том свете, чем на этом.
Ее муж рассказывал, что-де у нее наследственное – в этом роду все женщины слабые, многие умирают в родах. И не мучить бы ее, так ирландцы же ж, чтоб их так и разэтак, вроде как положено иметь большую семью.
Из-за этого самого «вроде как положено» она и умерла, едва успев родить. А родилась у нее девчушка – такая же, как мать, маленькая, хиленькая, в чем только душа держится. Но хорошая… Долго ее потом выхаживали – сперва врачи в больнице, потом уже, когда отцу отдали, я к ним ходила помогать. Не за деньги, денег у этой семьи не было… Просто и ее, и отца ее жалко – у него и так с пятилетним сыном забот было выше головы, а тут еще болезненная мелкая девчонка. Минервой, кстати, назвали.
А жалость… жалость штука опасная. В общем, через год Абрачам сделал мне предложение. И… я согласилась.
Почти сразу после свадьбы мы уехали на его историческую родину. По словам мужа, там хоть есть возможность жить не то чтобы обеспеченно, но прилично, да и родственники его могут помочь, если что.
Они и помогли, кстати - найти нам съемное жилье, за которое мы могли платить.
Дай тебе Бог никогда не жить в подобном убожестве… Один санузел чего стоил. Когда я увидела ЭТО, мне аж дурно стало.
Все, абсолютно все комнаты были загажены так, что не дай Боже. А здесь предлагалось жить и растить детей…
Мы работали как каторжные. Абрачам в автомастерской(с трудоустройством ему тоже помогли), я дома. Пыталась привести этот ужас в приличный вид.
Да и кроме того было очень много работы, одна стирка чего стоит... Ты представить себе не можешь, СКОЛЬКО приходится стирать за мужем-механиком.
Знала б ты, как я порой раскаивалась, что приехала сюда. Иногда – от усталости – казалось, что это самый настоящий ад, кошмарный сон, в котором я по недоразумению оказалась. И очень хотелось проснуться в нашем городке.
Но, поверишь ли, наваждение уходило, стоило мне взять на руки мою девочку… да, мою и ничью больше! Пусть не я ее носила под сердцем, все равно! Ты же знаешь, все радости девичества кажутся пустыми и никчемными по сравнению с улыбкой твоего ребенка.
Хотелось бы, очень хотелось бы, чтобы и Шеймас признал меня матерью, но – ни в какую.
Он молчалив и замкнут, слова хоть клещами вытаскивай. Тихий мальчик, на редкость тихий. Обожает рисовать – и все бы хорошо, только… в основном рисует свою покойную мать. Часто с Нэри на руках.
Обидно… я так стараюсь, правда… а он…
Не ладятся у нас отношения, хоть ты плачь. А уж когда у меня живот округлился в первый раз – вообще чуть холодная война не разразилась. Как будто мне без того легко и сладко было.
Сейчас-то уже получше. Шеймас так и не оттаял, но, по крайней мере, не выражает свою неприязнь открыто. Старше стал, поумнел немного. Понимает, что незачем сестер расстраивать. Да он и не общается с ними почти. В основном он либо помогает отцу в мастерской, либо шьет…
Спасибо ему огромное за то, что шьет, золотые руки у парня. У нас же нет денег ни на одежду, ни на ремонт дома, а так хоть не приходится ходить оборванцами… да и сшитые им коврики защищают от холода более-менее…»
Вздохнув, я отложила письмо. Бедная моя сестренка.
Из конверта выглядывали еще листы – четыре или пять… ну расписалась сестричка, однако… К сожалению, прочесть их я не успела – раздался требовательный стук в дверь.