3.1 С конца не начинают
Моя мама? Никогда не была сумасшедшим параноиком, утирающим слюни взрослой дочери. Никогда особенно не переживала за меня. Никогда не рассказывала мне о моём отце. И это все «никогда не…» на сегодняшний день.
Мне трудно сходиться с новыми людьми – точнее, трудно впустить их в свой мир, трудно довериться кому-то, чтобы действительно доверять, а не делать вид. За всю мою долгую жизнь у меня были только две самые лучшие подруги – кузина Лиа и моя одноклассница, теперь уже бывшая, Ивонн. И обе они сейчас не со мной…
- Лу, - мама встретила меня объятиями, - Я рада, что ты вернулась. Надеюсь, тебе лучше?
- Конечно, мама, - я попыталась улыбнуться ей, хотя знаю, что получилось плохо. В её лице что-то изменилось, брови дёрнулись, и она протянула мне коробочку – даже с бантиком.
- Зная тебя, могу сказать, что ты ещё не совсем восстановилась… - пробормотала мама, - Открой, когда вернёшься в свою комнату. Думаю, разберешься сама.
Помимо какой-то мягко-плюшевой безделушки в коробке оказался буклет с путёвкой куда-то в горы. «Озёрный край – лучшее место для уединения!» - красовалось вверху прописными буквами. Я долго рассматривала брошюрку, до самой поздней ночи, а утром принялась паковать чемоданы. На самом деле мне нечего было делать дома, хотя я точно не знала, поможет ли мне новая поездка. Хорошо, что это не море.
Мне будет семнадцать через полтора месяца, но я уже окончила школу, как раз в этом году. В позапрошлом сократила два класса в один, пытаясь учиться экстерном, потом мне наскучило, и я вернулась, но уже на класс выше. Просто мне нравилось быть особенной – мне казалось, что то, что я младше всех своих одноклассников на год или даже два, вызывает у людей какое-то восхищение мною, некое уважение к скромной моей персоне. Я собиралась даже учиться в университете, несмотря на возраст, я даже поступила, я даже почти уже уехала туда, но в конце лета мать Ивонн сделала нам обеим подарок – выручила у своей фирмы путёвку на море на две недели.
Затем не помню, как всё было… нет, помню прекрасно, каждую подробность, но усиленно стараюсь забыть. Она, обожающая вытворять всякие глупости – этим она напоминала мне Лию – полезла купаться в море в шторм. Было темно и мокро, от противного моросящего дождя и скользкого тумана мне хотелось залечь где-нибудь, спрятаться и не высовываться, пока снова не выглянет солнце. Я не хотела, не пошла за ней, даже не отговаривала... Подумала, что Ивонн невозможно переубедить. Она утонула, заплыв слишком далеко и разбив голову о подводные камни, а я отправилась в восстановительный центр, где провела пару недель, пребывая в глубочайшей депрессии. Мама не стонала, не плакала, не жалела меня, даже почти не приезжала, а когда я видела её, постоянно повторяла, что я не виновата в смерти подруги. После, верно, десятого скандала, что я закатила ей там, она перестала приходить лично, иногда присылая ко мне тётю Пачиту или даже дядю Рамиро, а порой и вовсе ограничиваясь посылками через дежурных медсестёр…
Сейчас я вернулась домой, и понятия не имела, что делать целый год – к счастью, мама об этом тоже подумала, и я еду в Озёрный край на несколько месяцев.
- В чём твоя проблема? – с удивлением однажды спросила меня знакомая из восстановительного центра, которая время от времени заходила ко мне и ничего не говорила, ничего не делала, просто лежала на моей кровати и подкидывала что-нибудь вверх. Хотя нет, иногда, например в такие моменты, она всё же начинала короткий разговор, - Я понимаю, что твоя подруга была тебе дорога, и всё такое… Но ты здесь уже больше недели, может хватит убиваться?
- Ты не понимаешь, - беззлобно заявила я, вытирая непрошеную слезу, - И не имеешь права судить меня. Ты ведь ничего точно не знаешь… Да и к тому же вряд ли ты когда-нибудь поймёшь, как сильно люди могут ценить своих друзей, - она удивлённо замолчала, поражённая моей внезапной завуалированной грубостью в виде акцента на слове «ты», а потом, не проронив ни звука, вышла из палаты. Я рухнула на кровать и заплакала – почему я так мастерски отталкиваю людей? Ведь потом она больше ни разу ко мне не зашла. Ни разу.
Отель, в котором мне суждено было провести по крайней мере следующие полгода, был совсем маленьким и тихим, словно заколдованный. Размеренную жизнь Озёрного Края ничего не нарушало, лишний шум здесь не приветствовался, да и я, к тому же, жила на самой окраине и из окон в моём номере, которые я распахнула первым же делом, робко пробивался запах соснового леса и свежести, свойственной горной местности, разворачивающейся поблизости…
Номеров здесь было совсем мало. Когда я попыталась узнать причину у одного из дежурных, тот передёрнул плечами, неохотно пояснив, что их отель не пользуется особой популярностью.
- Здесь редко бывает наплыв посетителей. Любители вечеринок и громкой музыки ищут свой путь где-нибудь в Вегасе, сюда же съезжаются оригиналы, желающие приобщиться к природе… - он смерил меня оценивающим взглядом, как бы решая, похожа ли я на ярую защитницу природы, - А ты тут какими судьбами? Молодёжь редкий гость Озёрного края, да и те обычно не размениваются на отели.
- Я просто хотела бы остаться в одиночестве, - тихо прошептала я, опускаясь на широкую двуспальную кровать и открывая за её спинкой створку окна. И намёк, и ответ.
Дежурный поджал губы и обиженно бросил на выходе: «Одиночества тебе здесь будет достаточно». Он испарился, а я, медленно обведя комнату глазами, внезапно забралась под одеяло и уснула, изредка ворочаясь в попытках найти удобную для сна позу.
Проснулась я вечером, часов в девять. За окном яркими пятнами из сумерек выступали фонари, где-то вдалеке небо прорезал луч света – огромный фонарь на главной площади. На улице не было ни души.
Я, наскоро пригладив взъерошенные волосы и разлепив глаза, поправила одежду и спустилась вниз. Дежурный, увидев меня, приветственно качнул головой. Я ответила лёгким кивком, тем не менее ужасно удивившись – неужели он меня запомнил?
На улице было прохладно, но возвращаться за курткой было лень, и я, обхватив себя руками, медленно двинулась вперёд, то и дело ежась от холода. Я шла пешком довольно долго, поначалу планируя поймать такси или что-то вроде того, но потом быстро сообразила, что в махоньком Озёрный Краю практически нет машин, и уж тем более какого-либо общественного транспорта. Я решила, что так даже лучше – развеюсь после сна, окончательно проснусь.
На главной площади, вопреки всем моим домыслам, было довольно оживлённо. Ввалившись в первое же кафе, чья вывеска мелькнула перед моими глазами, я со вздохом опустилась на деревянный стул. Повар в грязновато-белом колпаке обернулся, вытирая руки заляпанным жирными пятнами полотенцем.
Я заказала какой-то куриный пирог, и довольно быстро с ним расправилась. По городу, внезапно опустевшему к полуночи, я гуляла очень долго. Мне не было страшно, хотя тусклый свет фонарей и близость тёмного леса навевали тоску. Домой я попала под утро, дежурный – уже другой, разумеется – встретил меня очень тихо. Как оказалось, помимо меня и престарелой старушенции Фрекен сейчас здесь не было гостей, и персонал мирно клевал носом, развлекая себя подсчётом тиканья часов.
Восстановить режим мне удалось не так быстро, как хотелось бы. Около недели днём я спала, а выбиралась из уютного номера ночью, чтобы погулять по городу, изучая архитектуру. За всю неделю я не познакомилась ни с кем, ни с одним человеком, лишь только старый добрый дежурный да повар из кафе на главной площади приветливо улыбались, когда я проходила рядом.
Первой живой душой, что со мной заговорила, оказалась рыженькая девчонка Эмили, которую я встретила в местном парке. Она ничего не знала обо мне, да и не спрашивала, а я не интересовалась её прошлым. Мы не лезли друг в другу в душу, просто проводя вместе время. Тишина, царящая в Озёрном Краю, окутала нас с головой, и зачастую мы вдвоём просто часами отмокали в горячем источнике, лишь изредка перебрасываясь какими-то фразами.
К концу третьей недели Эмили посоветовала мне какую-то массажистку, к которой я не преминула заглянуть серым промозглым утром. Было кое-что, что я сразу же записала в особенности Озёрного Края, ещё не решив, хорошо это или плохо – здесь никогда не было солнца. Окутанный серыми тучами городок, отмеченный на карте мелкой точечкой, городок, где люди живут месяцами, в отдалении от шума. Со временем тишина начнёт давить мне на уши, я больше чем уверенна, но сейчас я позволяла себе бездельничать, не делая ничего, просто отдыхать.
Ведь солнце должно светить тем, кто рад будет видеть его, не так ли?
Второй месяц моего пребывания в Озёрном Краю начался с поездки к тропическим птицам. Разглядывая разноцветных попугаев, я невольно улыбалась и даже смеялась – до того они были славные и смешные. Эмили восстанавливалась здесь гораздо быстрее меня, и экскурсия явно стала для неё глотком свежего воздуха – после общения с пернатыми моя знакомая заметно посвежела и стала чаще улыбаться. Мне показалось, что она явно пошла на поправку после того, что с ней случилось – а ведь видимо было что-то серьёзное, раз она одна оказалась здесь, впрочем, так же, как и я…
Через пару дней после экскурсии она со смущением рассказала мне, что скоро уезжает. Как оказалось, ей было всего пятнадцать, визит в Озёрный Край ей назначил психолог, и теперь Эмили должна была вернуться в школу. Что с ней было, я так и не узнала, и хотя меня распирало от любопытства, я не посмела ворошить так хорошо позабытое прошлое подруги.
Больше друзей я не заводила, но твёрдо решила немного сменить обстановку. Раньше мы с Эмили проводили всё время, гуляя по уже хорошо изученным улочкам, мы уходили далеко в лес и тихо болтали там, слушая шелест крон деревьев. Теперь же заметно похолодало, внезапно ударили морозы, и окна в моём отеле заледенели; чёткими узорами на стёкла прилип иней. Земля уже частично была покрыта мелким снегом, холодным и сухим. Я брала его голыми руками, но он не таял, слетая с них при каждом новом порыве ветра…
Старое доброе кафе и куриный пирог я сменила на ближайший ресторан, название которого я так и не решилась угадать – оно было написано на неизвестном мне языке. Главное его преимущество было в том, что здесь было тепло и уютно – чего не скажешь о грубо сколоченных табуретках в прежней забегаловке. На столике, который я занимала почти всегда, мирно колыхалось пламя свечей, и я читала книжки прямо там. Людей было мало, и часто я заказывала себе кофе или горячий шоколад, удобно облокачивалась на спинку и поглощала литературу, погружаясь в неё с головой.
…А потом я полюбила фильмы. Днём, кутаясь в многочисленные шарфы и варежки, я шла гулять по лесу и городу, а вечером возвращалась в номер и смотрела всё, что попадалось мне под руку. Народу на улицах было ещё меньше, чем осенью – холода наступили такие, что люди предпочитали тёплый дом холодной безжизненной улице. В нашем отеле появились новые гости – несколько молодых людей, исчезающих с рассветом (я так и не видела их лиц) и пожилой скрипач, составившийся компанию старушке Фрекен. Я же продолжала радоваться одиночеству, но с каждым днём тоска по дому и солнцу становилась всё невыносимее. Я пыталась дозвониться до мамы, но сигнала почти никогда не было, и вскоре я плюнула на это дело.
Я была так далека от своей прежней жизни, живя здесь. Оказалось, что я умею находить смысл даже в тех кинопроизведениях, где его не подразумевалось вообще – может быть, мне на досуге подумать над сменой специальности и на следующий год учиться на режиссёра или, допустим, сценариста?..
