САУНДТРЕК К ЗАПИСИ: 28 WEES LATER - THEME SONG
73. По дороге в рассвет
31
Гийомет, прекрасная госпожа, шепчет низким своим отравленным голосом: дитя мое, дорогое дитя, и прикосновения её нежны, как меч, входящий в тело самоубийцы. Глаза - рубиновое стекло - полны жажды, чью природу я не в силах определить. У губ её вкус отчаяния; я узнаю его горечь, пронзительную, как худшее из лекарств.
Чего ты ищешь, Гийомет Тальен? Спасения? Искупления?
(Чего ищешь ты, Иллеана Вальтерс?)
Десять лет – десять узлов, продолжающих нить судьбы. Ты подарила мне их, Гийомет. Кем была бы я без тебя?
(Память вампира беспощадно ясна, не утаивает ничего. Я помню последний свой – не свой? – день: больные глаза отражения, сладкий запах цветов.
Тяжелые венки, перевитые лентами, звучный голос священника, комья земли на крышке гроба.
Джемма Новак – тощая, рыжая, с опрокинутым внутрь взглядом.
Я помню все, но это было не со мной. Это было сном. Было ли?)
Гийомет шепчет:
- Как хорошо, что ты со мной.
И голос, слабый, глухой, знакомый спрашивает её: хорошо ли?
Этот неизвестно откуда взявшийся голос в моей голове.
32
Десять лет – сотни отметок на карте мира. Изъезжены Европа и Северная Америка, свои тайны хранят еще три континента, завораживающие экзотической, непривычной красотой. Укрепленное стекло с защитой от прямых солнечных лучей – и вот бледный суетливый день снова перед глазами; тысяча тысяч красок, подернутых обещанием мучительной смерти.
Миллионы дорог и возможностей. Как раз хватит для вечности.
Четыре смерти ждут вампира: огонь, свет, дерево и скука. Последняя – самая худшая.
Гийомет говорит: ты ешь слишком жадно, почувствуй вкус. Алиса говорит: ты уверена, что вечность благо, а не проклятие?
Словно ты понимаешь, девочка. О, непредсказуемое человеческое сознание, лишенное холодной четкости, беспристрастного, как судья в царстве мертвых, мышления. Смешная, милая девочка. Ты сама от философии бросаешься к глупой борьбе с мифическим лишним весом.
Забавно смотреть, как сознание материалиста сталкивается со сверхъестественным. Сбываются детские сказки, ломая представление о мире. Когда я возвращаюсь из Мексики с артефактом, и Джереми видит его настоящий облик, с губ его готово сорваться скептическое замечание. Но иллюзия, созданная для меня старухой-колдуньей, превращает одну из самых опасных вещей, когда-либо сделанную ведьмами, в экспонат с выставки современной скульптуры. И Джереми, на чьих глазах это происходит, потрясен до глубины души.
33
Нарисуй душу, которой у тебя нет.
Нарисуй сердце, которого у тебя нет.
Нарисуй. Тебя все равно тоже нет.
Черно-белые птицы с глазами-дулами. Острые серо-стальные крылья. Загнутые блестящие когти.
Летят на юг. В самое пекло ада. В ядовитую позднюю весну, пахнущую сладко и горько.
Птицы, черно-белые, серокрылые пролетяют мимо. Заглядывают в окна.
(Вампирам не снятся сны. Очередная ложь?)
Между единицей и одиннадцатью разница в один штрих. В целую жизнь, каменно-неподвижную, мраморно-холодную, точно надгробие. Мне так жаль, шепчет голос, мне так жаль.
Квентин улыбается. Квентин протягивает руку и гладит меня по волосам. У него глаза совсем прозрачные, бесцветные, как лед. Как застывший яд. Его прикосновения – ледяные, он холодный, мертвый-мертвый-мертвый, мой Квентин, а я – живая, я теплая; все стало наоборот, все пришло к началу.
Между единицей и одиннадцатью разница в один штрих. Между двумя смертями – один месяц.
Все, что я могу сказать себе – мне так жаль.
Весной я никогда не остаюсь в Эмбер Бэй.
34
Иногда Джереми пытается разговаривать. Молчаливый он мне нравится больше. Джереми думает… ему кто-то разрешал думать? Точно не я. Джереми блеет: наверняка есть способы стать обратно человеком. Джереми с его глупыми плоскими мечтами о жене и детях, безмозглый мешок с кровью.
В такие моменты мне хочется выпить его досуха. Сломать шею.
В такие моменты ярость (из стылых углей) хлещет, как кровь из артерии.
Но я сдерживаюсь. Не позволяю себе – опуститься. И Джереми обмякает, проваливается в сон, как в пропасть.
Посреди ночи, разбивая её вдребезги, приезжает она, телезвезда Эльза Луи. У неё пшеничные волосы по плечам и кофейного цвета помада, очерчивающая маленький рот. Крошечные веснушки, нестертые метки; их рисунок напоминает ритуальный узор.
Она возвращается, такая же худая и зеленоглазая, не постаревшая ни на день. Эльза говорит: Леа, и я откликаюсь на это имя. Леа, которой больше нет, отравившаяся весенней ночью и сладкими холодными губами.
Я отвечаю: Эльза.
И она улыбается.
Мне хочется говорить или это голос (Леа) пытается кричать, звать, сожалеть моими связками. Вампирам не снятся сны, а мертвые остаются в земле.
На платье Эльзы узор из крупных камней, незаметные морщинки прячутся в уголках глаз, от неё пахнет духами – тонко, горько, свежо. Раньше она не завивала и не красила волосы. Раньше мы все были другие.
- Зачем ты приехала?
- Старые псы перед смертью идут на свои любимые места, - она смеется. – Я умирать не собираюсь, я просто уезжаю из страны. Навсегда.
Мы прощаемся. Раньше я бы не вышла к ней. Сколько же разных я… Эльза берет меня за руку, теплая, горячая от крови, от жизни. Луна серебрит её волосы.
35
Душа вышла из меня вместе с кровью, моя душа, моя выпитая душа; сейчас она плачет и бьется, как птица в стекло. Фантомная боль. Ночь гонит меня, сумасшедшую, растерянную, прочь, и весь мир мой рушится, осыпается прахом и стеклом.
Ложь, ложь и ложь. Цветы пахнут гнилостно-сладко.
Я иду к Гийомет – вдруг она сможет меня починить, как тогда. О Гийомет, безумная от одиночества, убийца с руками святой. Я наконец-то вижу всю глубину твоей жажды.
Дом её тих и темен. Я врываюсь внутрь, как вихрь, я замираю, покачнувшись неловко, точно весь воздух из легких выбили, но ведь вампирам не нужно дышать.
Она лежит в черном своем бархате, из прически не выбилось и волоска, на груди пятно ярче платья. Дыра – неправильной формы круг. Прекрасное лицо Гийомет пошло трещинами, исказившись, кожа её стала полупрозрачной.
Она мертва, тысячу раз мертва, мертвее, чем это вообще возможно.
Руки её сложены под головой, точно Гийомет спит. Вечный сон, догнавший века спустя, раскинувший шипастые свои сети.
Пахнет деревом, запах жжет ноздри. Гийомет, щедрая моя Гийомет, жертва охотника на вампиров. Кто еще мог сделать это? Как посмела она позволить ему вонзить кол? Подставиться? О Гийомет…
Никто не должен найти её.
Это меньшее, что я могу сделать. Все разрушилось: вечность, мир, только пустота и осталась. Бездна, пожирающая даже огонь. Искры летят во все стороны, сухой воздух горчит на губах.
Я ухожу в ночь, но руки мои навек отмечены ожогами; их не видно, но я знаю, что они есть.
Лето горит, горит дом Гийомет. Я тоже горю.
Ночь не укроет меня.