[Charlin]

Я никогда не знала о судьбе своих родителей, кем они были, чем занимались, помнили ли обо мне. Я росла ребёнком без прошлого: как шёпотом между собой назвали меня воспитательницы – «подкидыш». В то время как других ребят на выходные и праздники забирали родители, я оставалась в опустевшем приюте. Забиралась в кровать и воображала, что на рождество вернуться мои мама и папа, как я стану совершенно обыкновенной девочкой, с любящими родителями, псом лабрадором по кличке «Нил» и белоснежным домом на побережье.

Став матерью, я не могла представить, как можно отказаться от своего ребёнка, причинить ему боль, заставить страдать, или не дать право выбора. Такие мысли бродили в моей голове, пока я стояла возле могилы Сары Стэнфорд и наблюдала, как Чейз заботливо кладёт цветы на могилу матери.
Со дня её смерти прошло долгих и таких счастливых для нас пять лет. Я даже почувствовала некий укол совести, словно я и в правду отняла у неё сына. Я смотрела на лицо мужа, и моё сердце разрывалось на части от жалости. Я знала, как Чейз безумно любил свою мать, даже после того, что она с ним сделала, он ни разу не упрекнул её. Наверное, так и должны любить дети своих родителей.

Мои глаза наполнились слезами, и казалось, по щекам уже текут слёзы от нахлынувших чувств, как внезапно подул сильный пронизывающий ветер, пригибая траву и цветы к земле. Холод окутал моё тело и руки онемели, словно в сильнейший мороз. Я уже хотела было попросить Чейза отвезти меня домой, как поняла, что наши планы резко поменялись.
Рожать на кладбище, да ещё и на могиле тёщи, казалось мне тогда наихудшим вариантом. Чейз пытался меня успокоить и твердил, что схватки могут быть ложными, и судя по подсчётом, они слишком редкие.

Не знаю, что на меня тогда нашло, но его спокойствие меня взбесило:
- Больше не смей, слышишь?! Не смей смотреть «Доктора Хауса»! Иначе тебе придется принимать роды под мавзолеем, и горячую воду с полотенцами ты вряд ли там найдёшь!
Спустя десять минут мы мчались по пыльной сельской дороге в ближайшую больницу.

Наша девочка родилась раньше срока, но врачи уверили нас, что с ней все в полном порядке и она совершенно здорова. Нашему счастью не было предела. Каждый раз, когда я смотрела на личико дочки, в моём сердце рождается ощущение чуда: что всё в этом мире возможно, нужно лишь этого искренне желать. Да и имя дочке Чейз дал сказочное – Ариэль.

А через месяц в нашей семье произошло ещё одно не менее важное событие. В тихом семейном кругу мы отметили тридцатилетие Чейза.

Возможно, это всё мои гормоны безмерно счастливой и влюблённой женщины, но Чейз стал для меня лишь только краше. А эти маленькие морщинки вокруг его глаз стали ещё любимей. Это, а ещё его бесспорный музыкальный талант, заставлял всё новых и новых поклонниц вздыхать у нашего крыльца, предвкушая хоть одним глазком увидеть своего кумира.

А их кумир, тем временем, всё свободное от репетиций и концертов время посвящал своей семье. Пока я кружила над малюткой Ариэль, Чейз учил Гейла уму разуму. Мне никогда не удавалось усадить сына за занятия, для него авторитетом всегда оставался только Чейз. Поэтому все хлопоты по обучению сына легли на плечи папе.

Но даже ему не всегда удавалось уследить за нашим маленьким проказником. Перепачканные штанишки и разодранные в кровь коленки были обычным делом для Гейла. А его безмерная любовь к познаванию мира вокруг и с каждым днём росшее любопытство, часто заканчивалось диким рёвом и швами на лбу в кабинете врачей.

Только одно оставалось в нём неизменным и постоянным – аппетит. В то время как многие дети воротят нос от еды, Гейл съедал всё, что бы ему ни дали.

С тех пор как Чейзу предложили повышения, мы, наконец, перестали бедствовать и смогли не только откладывать деньги на новый дом, но и приобрести кое-что для нас.

И немного расширили детскую для Гейла и Ариэль.

Среди всей этой беготни с бутылочками и сосками, покупкой памперсов и отбеливании слюнявчиков после неудачно закончившегося завтрака, мы с Чейзом находили немного времени и для нас. (Не без помощи мадам Сьюз, конечно. С двумя детьми она стала просто незаменима.) Мы любили гулять в ботаническом парке на окраине города, любовались цветущими вишнями и наслаждались дивным ароматом.
И я влюблялась снова и снова. Хотя каждый раз казалось, что любить больше – уже просто невозможно.

Не успела я оглянуться, как пролетел год и вот мне уже тридцать. День рождение мы решили праздновать в небольшом пляжном кафе, пригласив ближайших соседей и друзей.

Нам даже пришлось пригласить ту самую мадам Питерсон, которая всё ещё продолжала распускать про нас с Чейзом слухи. Шепот соседей за нашими спинами не прекращался даже в разгар вечеринки. Весь город, казалось, только и судачит о нашей личной жизни, поливая Чейза грязными домыслами, и выставляя меня в качестве жены, терпящей измены мужа. Как же мне хотелось опровергнуть все слухи, но я понимала, что это ещё больше привлечёт внимание к нашей семье, которое пресса оказывала нам и так слишком часто.

Чейз был безупречно вежлив и красив. На его лице присутствующие не видели не единого выражения недовольства. Но я знала мужа. Под этим непробиваемым и обворожительным взглядом, я улавливала смесь грусти и разочарования. Он явно корил себя за решение устроить в честь меня столь многолюдную вечеринку. Я то и дело ловила на себе его заботливые взгляды.

Несмотря на лицемерие некоторых из гостей, мне удалось неплохо провести вечер. Поздним вечером, когда гости почти разошлись, Чейз включил нашу песню «Tennessee» и галантно протянул руку. Он уверенно кружил меня по паркету, пока музыка не смолкла, уступив тихому шуму прибоя.

- Мне предложили записать диск, - глаза Чейза светились надеждой. – Будущей весной в Лос-Анджелесе мне смогут предоставить студию на месяц. Я знаю твои опасения и не любовь к большим городам. Но это мой шанс! Наш шанс… Я хочу, что бы ты и дети поехали со мной. Что скажешь?