Сказка уходит из города.
Время течет, и все в городке меняется. Уехали куда-то сэр Джейсон и леди Роза, эти странные, но безмерно мудрые создания – и как будто кусочек сказки, отколовшись, навеки покинул город. Кто-то злорадно шепчется, мол, скатертью дорожка; кому-то грустно, как мне.
Больше не будет дома, куда можно прийти в любое время дня и ночи, чтобы попросить помочь с похоронами или облегчить последние часы больного; не будет чудесных сказок на уроках литературы в младшей школе; не будет их знаний и опыта, которым они щедро делились со всеми, кто попросит.
А так хочется иногда набрать с рождения знакомый номер и, услышав вечно юный голос, с рождения знакомый всем в городке, рассказать о своих бедах и радостях…
О том, например, что Эль наконец-то одумалась и признала свою дочь. И Джофранка, непробиваемо-спокойная, словно нечувствительная к дурному, но удивительно чуткая к доброте и ласке, просто расцветает, общаясь с матерью.
Сказка уходит, но пока что, к счастью, не для Джо.
Она еще ребенок, и пока что может жить в волшебном мире, где ее окружают феи, замки и добрые драконы, которых можно погладить. Где она сама – маленькая принцесса.
Где никогда не смолкает чудесная музыка.
И я молю небо, чтобы она не отпустила от себя этот мир слишком рано… не отпустила как можно дольше.
Сказка уходит для кого-то, а для кого-то из доброй и светлой становится страшной…
Констанцию словно угнетает что-то. Все больше времени моя девочка проводит одна, то в любовно обустроенном ею саду, то за пианино;
все реже я вижу ее за партией в карты с братьями и сестрой…
Она начала готовить… все бы хорошо, да только это как будто предлог, чтобы как можно меньше времени проводить с нами. Чтобы можно было быстрее поесть и только потом созвать на обед домашних, а потом лишь подавать на стол да убирать и мыть тарелки.
А каждый вечер я слышу ее страстные молитвы…
«И не введи нас во искушение, но избави от лукавого»… Да какие грехи могут быть у юной девушки, скажите мне?! Боюсь, как бы она все же не связалась с кем не надо…
А говорить с нею мы пробовали. Без толку… Внимательно слушает, но ничего не говорит…
Сказка уходит из нашей семьи.
Тревору запретили рисовать. Вообще. Удивительно, что он еще хоть что-то видит, сказал врач. Но очень скоро он просто ослепнет, работая с красками…
А ведь он рисовал до последнего. В искусстве – вся его жизнь, и лишиться возможности воплощать свои мысли на холсте… да легче умереть.
Поэтому сейчас Тревор видит лишь размытые цветные пятна и передвигается свободно лишь в пределах родной усадьбы, где знает каждый камень; на люди же выходит только со мной или сыновьями.
А последние его картины утратили четкость линий, но публике, как ни странно, понравилось…
Мне снится порой день нашей свадьбы – и он, еще зрячий… только все равно в очках… без них лицо любимого я уже как-то плохо представляю…
Но наступает утро; как бы ни хотелось досмотреть чудесный сон, надо вставать. Взглянув мельком в зеркало, думаю, что надо бы покраситься наконец.
Жесткими рано поседевшими волосами я обязана отцу; хорошо, что никому из моих детей они не достались – седина никого не молодит, да и идет очень немногим. Самое обидное, что мне еще нет пятидесяти…
Но потом, встав к мольберту, я уже ни о чем не думаю, кроме того, что хочу нарисовать.
Сказка уходит. Но, пока я жива, я не дам ей уйти совсем.