Контраст между ним и старшей сестрой был разителен, но ни Янна, ни родившиеся позже дети не обращали внимания на красоту брата. Их обошла привлекательность внешняя, однако с лихвой досталось внутренней. Чистые души пришли в мир.
Третьим стал Матхис, зеленоглазый и с младенческих лет обещающий стать здоровяком. Он был крупным и крикливым, будто сгладил все возможные углы и всплески у худощавых и спокойных сестер с братом.
Воспитанием его занялся отец. Очередной кризис вгрызся в страну, и многие потеряли работу, упав на дно. Обретя столь сомнительную свободу, Гэбриел сделался домохозяином, отцом и нянькой в одном лице. Казалось, ему это нравится.
Первый удар по самолюбию Гэбриела Грина нанесла Кейтлин. Она сохранила свою должность и продолжила ездить в контору, достигнув весьма высокого поста. Успехи в карьере мало волновали её, к ним привыкшую. Невозмутимость эта задевала Гэбриела.
Родилась неприязнь, поначалу глухая и зыбкая, точно туман над болотом, но со временем она обрела краски и жизнь. Затянула на дно, оборачиваясь гневом. Четвертый ребенок, Дорна, уже не казался Гэбриелу, днюющему и ночующему в детской, столь желанным.
В дом Фишеров вновь зачастила наемная нянька, Гэбриел предпочел обрести убежище в местной церкви. Вытащила его оттуда весть о беременность любовницы. Он пришел в неистовство: называл Кейтлин брюхатой ведьмой, кричал, чтобы она пила контрацептивы, и тут же вещал, что аборт – это тяжкий грех.
В такой обстановке и родилась Селиса. Копия отца, она не только не понравилась ему, но и навсегда отвратила Гэбриела от себя.
Дети стали бояться отца. Больше всех его сторонилась Янна, взявшая на себя всю заботу о младших. В глазах её навсегда поселилась обреченность, зелень их стала полынно-горькой, каплей яда в зачинающейся жизни.
Гэбриел, впрочем, горланя днем, ночью неизменно делил постель с Кейтлин. Миранде было суждено появиться на свет и стать последней снежинкой, обрушившей лавину.
И однажды утром нож стальной птицей взлетел в руке Гэбриела Грина. Лезвие бликовало, делаясь белым, готовое окропить кровью нежную белую грудь, будто жертву на алтаре. Но пальцы, перехватившие запястье Гэбриела, были нечеловечески сильными; глаза его распахнулись в потрясении, когда Кейтлин вонзила нож ему в подреберье.
