3.9 Монстры приходят ночью [Лиа]
Я ненавижу море, ненавижу яхты; я ненавижу Калифорнию, я готова стереть это отвратительное место с карты, я готова сжечь каждый его сантиметр, лишь бы не видеть больше сияющих надписей и счастливых лиц на их фоне. Калифорния! Рай для молодёжи, отдых от проблем, хочешь – уединение, хочешь – веселье, хочешь – прыгай с моста, а хочешь – сиди в тени, если не любишь солнце… Здесь ты никогда не будешь одинок, ведь это Калифорния!
…А Лулу была счастлива поехать туда. Собирала вещи, тихо напевая какую-то песенку, щебетала, словно птичка, порхала из комнаты в комнату, сладким голоском делясь со мной своей радостью. Я умело делала вид, что меня это не задевает – за пять лет я ничего не забыла, но научилась держать эмоции под контролем. Хотя бы. Не так уж много для тридцатилетней безработной девушки без семьи, без планов, без амбиций. Паршивое чувство жалости к себе, гадкого одиночества с примесью ненависти ко всему миру, удобно втоптанное мною в свою голову пять лет назад, вновь начинало грызть меня изнутри, и счастье Лулу лишь подливало масла в огонь; но я держалась честно и стойко, пока она не объявила, что выходит замуж.
Она походила на сказочную принцессу в этом белом платье; Лулу оставила около сотни голосовых сообщений, звала меня на примерку, я прослушала каждое, но проигнорировала все. Я знаю, что приносила ей страдания, так безразлично относясь к столь важному событию, но мне хотелось этого где-то в глубине души. С детства она была прекрасной принцессой, моей любимицей, малышкой Лу, которую все холили и лелеяли, оберегали, как могли. Я тоже; она была хрупкой, её большие серые глаза умело уговаривали, молили, заставляли. Удивительно, но я не завидовала ей ни разу в жизни до этого момента, а ведь именно зависть – главный источник жадной ненависти, ярости, когда кулаки сжимаются непроизвольно. Я не хотела идти на свадьбу до последнего, там будет весело и без меня.
Единственное, что заставило меня встать с кровати в тот день – интерес к платью. Хотелось посмотреть, сильно ли оно отличается от того, что было у меня, которое я, кажется, сожгла в слезах несколько лет назад. Платье Лулу оказалось миленьким, а её взгляда я старательно избегала.
Аплодисменты резали слух, тысячи улыбок со всех сторон – глаза. Вокруг все радовались и веселились, как дети, а я в бессильной злобе едко молчала, не сказала ни слова, не подошла к Лулу до начала церемонии. Демонстративно сидела в самом центре, желая доказать самой себе, что мне ничего не страшно, что моя история забыта, что я крепка как камень и несгибаема как сталь…
…Но я не смогла. Не смогла даже поднять глаза и встретиться с Лулу взглядом, потому что я смотрела на неё и видела себя, как я кружилась, лёгкая, весёлая и счастливая в своём длинном белом платье, единственный раз в жизни похожая на принцессу, прекрасного лебедя, а не гадкого утёнка.
Я сбежала прямо с церемонии – понеслась по улице, скинув тесные туфли, влетела в квартиру и забилась в самый дальний, самый тёмный и пыльный угол, куда раньше даже никогда не заглядывала. Волосы выбились из общей причёски и торчали во все стороны, я пыталась поправить их и привести себя в порядок, но послала всё к чёрту и в ярости откинула от себя изящный гребешок. Шум машин за окном мгновенно утонул в рыданиях.
Больше всего на свете мне хотелось, чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь сейчас пришёл, обнял меня за плечи, заглянул в мои мокрые глаза и спросил – ну что с тобой, милая? Ты плачешь? Может быть тебе что-нибудь нужно? И я могла бы прижаться к этому человеку, крепко схватить его руки и честно ответить ему, что теперь мне не нужно ничего. Я будто действительно ждала кого-то, но наступил вечер, затем ночь, и никто не пришёл. Давящая тишина окутала меня, и я, шмыгая носом и ёжась от холода, уснула около полуночи. Перед тем, как провалиться в сон, я ясно ощутила, насколько одинока; насколько отвратительно, гнусно одинока и никчёмна.
Я устроилась на работу в больницу на бесплатной основе, помогала врачам - медсестра без стажа и опыта работы, но не нуждающаяся в зарплате, такую приняли быстро и сразу. А мне было всё равно, где избавляться от одиночества.
Бессонные ночи в мыслях и жалости к себе мгновенно потеснились ночными дежурствами, больными, которые казались мне лучшей долей сейчас. Я не спасала им жизни, конечно – слишком громко сказано, - но я чувствовала, что не бесполезна, что я нужна хоть для чего-то. Вечерами, возвращаясь домой, я без сил падала на кровать и мгновенно засыпала. Лулу оставляла пачки голосовых сообщений, в день по несколько штук, я слушала их сквозь сон, свернувшись прямо в своей форме на мятой кровати.
И, казалось, я почти подавила воспоминания. Снова загнала их в клетку, стиснула замок ремнём и закинула в тёмный сейф, обещаясь никогда больше не открывать его.
В тот день я вернулась домой поздно, но спать не хотелось – впервые. Переодевшись, я развалилась на диване, приготовила себе нехитрый ужин и взяла в руки телефон, чтобы прослушать порцию сообщений Лулу. В этот раз оно было одно, только одно, которое во второй раз сломало меня.
- Лиа, - вещал её радостный голос из трубки, - Лиа… Я, кажется… Нет, я точно! Я не знаю, но, по-моему… я беременна, Лиа!
Тарелка с ужином полетела на пол, разбилась вдребезги, разлетелась на части, как и надёжные замки, запиравшие плохие воспоминания в моей душе. Я обхватила внезапно холодными руками свои коленки и задрожала, словно схватив порыв ветра. Из недр шкафчика с документами я, расшвыряв всё старые бумаги, из самого дальнего угла достала потрепанную фотографию, единственный снимок моего сына.
Я замечательно помню день, когда узнала, что беременна – Вилен был счастлив, кружил меня, и я смеялась, а через месяц мы держали в руках это – рентгеновский снимок нашего первенца. Через неделю малыша, как и Вилена, не стало.
Я нашла способ утопить своё безутешное горе в алкоголе. С «работы» я уволилась – не могла больше выносить этих удушливо-белых стен, этого медицинского въедливого запаха на приборах, на коже, на одежде. Весь день я спала, а вечером выползала в город, в ближайший бар, где и проводила остаток ночи.
- Здесь не занято? – это был один из таких вечеров, плавно перетекающих в ночь. Я ещё не успела хорошенько налакаться и сразу узнала, кто передо мной. Он, не дождавшись ответа, опустился рядом, - Здравствуй, Лиа.
- Привет, Саймон, - медленно проговорила я, отворачиваясь, - Лулу прислала?
- Нет, - он заказал себе что-то и вновь повернулся ко мне, - Увидел тебя в окне и решил зайти.
Я промолчала.
- Что, паршиво? – внезапно спросил он. Я вздрогнула, на секундочку встретилась с ним глазами и больше не смогла врать. Уронив голову на руки, я тихо заплакала, как маленький обиженный ребёнок, даже не стараясь вытирать слёзы, мгновенно промочившие мне платье. Внезапно я почувствовала, что Саймон гладит меня рукой по волосам.
Непроизвольно я потянулась к нему, крепко обняла и уткнулась в плечо. Просто… Меня так давно никто не обнимал… Никто не жалел так - искренне, верно и бескорыстно.
- Лулу скучает по тебе, - тихо прошептал он. Я улыбнулась сквозь слёзы – как это похоже на неё!..
- Передай ей, Саймон, - сбивчиво заговорила я, - Что я тоже очень сильно скучаю…
- Тебе не нужен алкоголь. - он усмехнулся.
Лёгким движением руки он отставил от меня уже полупустой бокал, а я послушно отодвинула его ещё дальше.
- Кажется, меня ждёт Лулу, - пробормотал он, вставая. Я бы отдала всё за ещё одно его объятие, но не могла просить об этом, не решилась бы. Просто кивнула, попыталась улыбнуться и вытерла слёзы, - Возвращайся домой, когда будешь готова. Мы будем ждать тебя.
Из бара мы вышли вместе, - Обещай, - начал он, поправляя на мне шапку, - Обещай, что не вернёшься сюда.
- Обещаю. – одними губами прошелестела я, не желая отпускать его взгляд. Саймон неуверенно улыбнулся, сделал шаг назад и махнул мне рукой напоследок, - Береги себя, Лиа.
Муж моей кузины смешался с толпой, а я стояла и смотрела ему вслед, как влюблённая школьница, не желавшая отпустить своего парня. Как верная собачка, которую разлюбил хозяин. Как разбитая лодка вслед удаляющемуся моряку.
Больше я ни разу не была в этом баре.
Наступила зима. В декабре я видела в парке Лулу и Саймона – они шли медленно, гуляли, и время от времени раздавался её звонкий смех. Земля, ещё не успевшая остыть, принимала снежинки и те мгновенно таяли, предупреждая слякоть под ногами. Первый снег оседал на волосах Лулу, на ресницах, одежде, на его огненных волосах, делая их пару ещё более сказочной.
Дома вокруг были тихие, полупустые – район претерпел перестройку в прошлом году, и мало кто сейчас жил здесь. Люди стремились перебраться ближе к центру, где, как и в любом городе, всегда кипела жизнь. Раньше я ненавидела такие тихие крошечные городки по типу Портленда, желала жить в Нью-Йорке, а по ночам – никогда не спать… Как же я ошибалась, полагая, что мне никогда не потребуется покой.
Вскоре я потеряла Лулу и Саймона из виду, но всё ещё продолжала медленно брести по стремительно темнеющим улочкам. Вывески магазинов ещё с ноября были украшены гирляндами, а сейчас сверкали, сияли разными цветами, выступали яркими пятнами из сумерек.
Порыв ветра сообщил, что мне пора двигаться в сторону дома.
Лулу я встречала редко – боялась, что не вынесу общения с ней. Но в конце января мы всё же столкнулись около моей квартиры; это случилось почти перед самыми её родами.
- Привет, Лиа. – неуверенно пробормотала она, от растерянности не зная, что мне сказать.
- Привет. – коротко ответила я, потупив взгляд на заснеженную землю. Украдкой я определила, что скоро она должна родить. Живот, казалось бы, едва помещался в шерстяной кофте, но Лулу выглядела удивительно трогательной в этом образе. Ноющая тоска поселилась в сердце, когда она тихо кивнула мне, бросила на прощанье «Ну, пока…» и скрылась в толпе. Я ужасно скучала по ней, по Саймону, по любимой Лалаби, но не была готова вернуться. Пока что. Мне нужно было ещё время, ещё чуть-чуть, хотя бы крошку.
Тридцатого января вечером мне позвонил Саймон, голос у него был взволнованный и быстрый. «Лулу рожает, приезжай» - бросил он и сразу отключился. С минуту я в растерянности стояла посреди комнаты, не понимая, зачем он позвонил и должна ли я ехать. Через десять минут я вихрем вылетела из квартиры, запиликал телефон – пришло смс с адресом роддома.
Тридцать первого января рано утром на свет появились двойняшки, мальчик и девочка, Розмари и Хьюго. Мы с Саймоном уснули на диване, я положила голову ему на плечо и тихо сопела; мы оба уснули, не переставая волноваться. Нас разбудила акушерка, и, конечно же, первыми словами, которые услышали и я, и Саймон, было «Поздравляю, у вас двойняшки, мальчик и девочка».
Новоиспечённый отец, ошалело встряхнув головой, вскочил с дивана и скрылся в палате. Рывком я тоже встала, но внезапно что-то перемкнуло внутри. Я остановилась.
- Вы заходите, девушка? – нетерпеливо спросила акушерка.
- Н-нет, - прошептала я и сорвалась с места. Холодное утро встретило меня снегом в лицо и слабо сияющим рассветом.
«Мы дали им имена. Хьюго и Розмари», - голосовое сообщение, оставленной на этот раз не Лулу – Саймоном, спустя неделю после рождения двойняшек. Прослушав его раз десять, я решительно встала и принялась одеваться. С меня хватит! Я должна их увидеть. По улице я шла быстро, почти бежала, торопилась, чтобы не передумать и не повернуть назад. Действительно ли я была наконец готова? Не знаю, но я забыла об этом сразу же, как только оказалась возле дома.
Снег усиливался; если бы я остановилась, меня бы мгновенно занесло, запорошило. Только идиоты и маньяки выходят из дома в такую погоду, но я упорно шла вперёд. Ещё издалека я приметила непривычный для отдалённого от центра района шум, небывало яркий красный свет и громкие крики… Подбежав ближе, сквозь плотную стену снега я разглядела пожарную машину, скопление кричащих людей, и… огонь.
Он полыхал на втором этаже. «Детская», - тут же вспомнила я; и без того холодные руки превратились в ледышки. Кто-то толкнул меня сзади, и я упала в снег, а когда поднялась, вокруг уже столпилась внушительная толпа зевак.
- Как же так произошло? – сочувственно спросил мужчина средних лет, возвышавшийся прямо надо мной, - Бедные хозяева, уверен, что дом подожгли.
- Посмотрите! – завопила женщина с другого края, - Эта часть тоже горит! Да где же хозяева?
- Их уже не спасёшь, - нахмурился кто-то третий, - Весь дом в огне, а их всё нет. Не спасутся.
Пожарные ворвались в дом, к одному из окон подъехала лестница, я отшатнулась и в страхе едва ли устояла на ногах. Где же Саймон, где Лулу, где Лалаби, Аурум?!
- Девушка, вам плохо? – заботливо спросил тот самый мужчина, - Вы знали хозяев?
- Они не умрут, - зашептала я, словно в бреду; лихорадочно затрясла головой, подняла глаза и поймала сочувственные взгляды на себе. Но так не может быть! Это невозможно!
Я вырвалась из чьих-то цепких холодных пальцев и кинулась к дому. «Остановите её!» - завизжал женский голос сзади, но никто не решился бежать за мной; жалкие трусы, толпа никчёмных блеющих зевак!
Треск огня заглушал хруст снега под ногами, но я слышала своё дыхание и ясно чувствовала биение сердца. Оказавшись за домом, я нервно огляделась – со второго этажа с треском полетела охваченная огнём балка, и я едва успела увернуться. Лихорадочно оглядевшись вокруг, я поняла, что ничего не вижу – снегопад превратился в настоящую снежную бурю, плотную белую массу, застилающую глаза. Я точно не поняла, в какой части участка нахожусь, но то и дело всюду слышались чьи-то крики, белоснежную темноту прорезал свет фар.
Внезапно я уловила что-то, похожее на детский плач. Инстинктивно обернувшись, я прислушалась и сразу же поняла, что мне не показалось – где-то рядом надрывался ребёнок, но его крик был едва различим в общем шуме. Коршуном я бросилась на звук и принялась раскапывать снег, пока не наткнулась на что-то тёплое, мягкое и мокрое. Из снега я извлекла… ребёнка.
- Малыш… - зашептала я, стряхивая с младенца снег. Он продолжал кричать, надрываясь, и я с жаром прижала ребёнка к себе. Мелькнул свет; я ясно различила на его коже чёрные полосы, точь-в-точь повторявшие те, что были на лице Саймона. Это, без сомнения, был кто-то из двойняшек.
Мокрые, крупные хлопья снега летели в глаза, и я едва различала дорогу. Идти вперёд меня заставляло только стремление спасти крошечную жизнь, которая теплилась в моих руках. Я не думала о том, как младенец оказался в снегу, я бежала вперёд, не разбирая дороги, натыкаясь по пути на столбы и машины.
- Сейчас, малыш, сейчас… Потерпи ещё чуть-чуть… - шептала я, прижимая кроху крепче к себе. Я бежала столько, сколько могла, пока окончательно не выбилась из сил. Остановившись отдышаться, я попыталась оглядеться вокруг; мгновенно поняла, что потерялась.
- Как же мы теперь вернёмся… - обессилено прошептала я, заворачивая малыша в собственную куртку. Холод мгновенно прошиб до костей, я задрожала. Мерзейшее чувство разлилось в душе – они все погибли. Их больше нет, а выжил только этот малыш. Сбивчивое дыхание наконец удалось восстановить, и я, прикрыв глаза, спросила себя – а зачем мне, в таком случае, возвращаться?.. В Портленде меня больше ничего не держало.
Я встала, крепче прижав немного успокоившегося ребёнка к себе, и быстрым шагом зашагала в манящую, зовущую темноту. Утро принесёт с собой холод.
