Она обернулась. Волосы его были –пламя, жар костра, в светлых глазах притаилось волчье золото, тень ласкала чеканные линии скул. Кейтлин обожгло всю, и она, отдавшаяся во власть зеленоглазого бога полыни, вернулась на грешную землю. Прогнала соперницу-тень, очертив неверной рукой контур его лица.
И ночь сомкнула объятия, бездонная, всевидящая. Сомкнула – и не отпустила. Оставила пленников в своей власти, смеясь в лицо осеннему уже рассвету. И Кейтлин подставляла лицо холодному ветру; постель её стала пуста.
Потом она смеялась, тихо и удивленно, хотя за все эти годы должна уже перестать – от таких-то простых и опостылевших даже вещей. Много-много ночей спустя он вернулся, и темнота снова прятала его, точно заботливая мать.
- Я должен тебе признаться, - сказал Руфус, Рыжий, но Кейтлин больше не видела его волос.
- Я тебе тоже.
Луна убывала; волк остался в её доме, отчаявшийся зверь, что утонул в боли превращения. Древняя кровь его вновь жила.
Родился мальчик, волчонок. Харрен. Рыжие волосы пылали обрывком пламени, прохладен был взгляд голубых – лед и волны – глаз.
Как восхитительно это – приручать зверя! Дурманящая природа его сводила с ума, внутри все горело (как когда-то давно, помнишь, Кейтлин?), и жертва оборачивалась охотником. Осиротевший волк нашел другую стаю, проводя уикенды за перебиранием внутренностей машин.
Кейтлин, нося под сердцем второго ребенка, сделалась архитектором – четкие черные линии ложились на бумагу; совершенство форм и размеров.
А вот куколка-дочь её Мелларио к рисованию оказалась чужда. (Точная копия – ах, как Кейтлин ей любовалась!)
Рыжий встрепанный ангелок, она стучала по клавишам под одобрительный смех брата. Нежное личико светилось безмятежностью.
Потом родилась куколка-доченька Шелла. Думаешь: волчата, но нет ничего животного, хищного в невинных их глазах. Они – речная вода под синим небом, и луна им чужда.
Или нет? Кровь - змея, спящая под листьями, затаившаяся. Чья принесла детям острейшее зрение, а чья - интуицию на грани чтения будущего?
Руфус, некогда отравленный страхом за возможных своих детей, теперь был счастлив. Каждый месяц он превращался - с болью и кровью, с миром на грани падения - и со временем в душе его поселилось смирение перед природой. Непобедимая, она свела этих двоих, и оба, чувствуя скорую разлуку, сожалели о ней.
Лансель был как две капли похож на брата и сестер. Отца он обожал - больше всего на свете любил, когда тот таскал его на своих волчьих лапищах, облик чудовища стал ему роднее всего.
Руфус начал говорить о переезде в другой штат, поближе к лесу. Кейтлин представляла себе столетнюю сумрачную чащу где-нибудь в Колорадо; какие только тайны она не хранила, питаемая пеплом сказаний. Полная луна над горами и вой, возносящийся к ней из самого сердца ненависти-любви.
Последними на свет появились близнецы, Герион и Дженна. К ним единственным перешел отцовский цвет глаз - светлое, потускневшее золото среди обломков бронзы. Харрену, старшему брату, меж тем пошел уже тринадцатый год, и случилось то, что навсегда изменило его жизнь.
