Выпускной прошел донельзя отлично. Одновременно приглашенные Логан, Шон и Кастор было гвоздем программы; с Шоном я ушла выплясывать все танцы, а от этих было невероятным медом для моих ушей выслушивать глухие звуки ударов и крики, что я пригласила его, а не его. Вообразив из себя невинную овечку, и сказав, что если они будут себя так вести, то я вообще на них наплюю; такой исход был бы и так, но мне хотелось в последний день школы посадить их еще на пару недель на колени передо мной.
Мы с Шоном – король и королева выпускного бала; все апплодируют, отворачиваются или завидуют, что не умеют ни танцевать, ни пить, и никогда даже не видели ничьих половых органов кроме своих.
Ах, как бы я хотела восстановить тот момент! Якобы лучшая подруга Сара подошла ко мне и со слезами на глазах сообщила мне, что не может больше со мной дружить, так как завидует мне. Если бы эта тупая тварь не убежала, я бы рассмеялась. Прямо ей в лицо.
Корона подошла мне, как влитая, как будто зная заранее королеву, корону отливали из дешевого пластика на мой размер головы; может, так оно и было.
Я пришла домой пьяная, усталая, зато довольная. При виде моего красного лица эта шавка поджала губы, но ничего не сказала – не стоит портить доченьке праздник. Эта шавка никогда не напивалась. Эта шавка даже травки никогда не курила. Ей не понять. Ничего.
На следующий вечер я выслушивала поздравления от самых разнообразных людей – вплоть до моего дальнего родственника Оуэна, внука Аделаиды, которого я не видела никогда. Как и Аделаиду. Как и ее дочь, редкостную идиотку по слухам.
Но в этом мире есть всего две личности, которые портят мое настроение на весь день. Это – мама и Юна.
- Собирайся, - поджала она губы опять (это ее любимая физиономия, видимо, при виде которой так и хочется оторвать ей губы и выкинуть в ведро). – Ты едешь в университет. И Юна тоже. Вас зачислили.
Ах ты ж черт! Я-то думала эта нудная блюстительница порядка шутит, но зная, что чувства юмора у нее нет, довольная улыбка моментально сошла с моего лица. Чертовы подготовительные, подача документов… А ведь шавка обещала мне, что я не пойду в университет. Как оказалось, она переменила свое решение. Что взять с ЭТОЙ.
Юна тоже поджала губы-ниточки, вылизывая задницу матери. Завидует, дрянь такая. Завидует, что сумма ее стипендии такая же, как моя. Я не виновата, что она такая придурочная, что не смогла сдать больше экзаменов.
Это конец всего, черт возьми. Конец карьеры и свободного времени. Это время прогулов. Ненавижу. Мне надоело курить в подъездах, ожидая, пока в школе прозвенит звонок. А теперь мне пережидать пары.
В каком-то смысле я была рада, что сваливаю отсюда к чертовой матери на четыре года. О да. Одно омрачало всю мою жизнь – это эта монашка Юна, сидящая со мной рядом и читающая книгу в своих дебильных очках. Я буду жить с этой мразью в одной общаге, в соседних комнатах, среди тупых позерш и эмо. Ооо, ну почему мы не можем жить раздельно? Мама обнимала и целовала Юну, а мне змеино улыбалась, будто и универ, и жизнь с ней под одной крышей еще много лет – это наказание мне.
Я вообще перестану появляться в общаге. Даже лекции интереснее, чем… чем все это.
Ненавижу. Все ненавижу. Мне хотелось убить кого-то и убиться, садясь в такси. Конец футболу у школы, конец спорту, конец недавно начавшейся карьеры теннисистки. «Сама виновата», - сладко улыбается мамаша и желает удачи в дороге. Я улыбнулась как можно мерзже и громко захлопнула дверь, представляя, что это я даю ей пощечину. Она попляшет. Она попляшет.
Дорога в молчании – я уже привыкла к такой ерунде. При мамке материться с папой было неловко, да еще и обсуждать наши дела при этих фиалках – то еще удовольствие. Всегда, когда мы куда-то ехали, мы молчали. Юна старалась вытащить у меня из ушей наушники, пытаясь всучить «Ромео и Джульетту». О, как сладостно я выдирала ей по волоску ее сальные патлы у себя в фантазиях! Сначала я начинала осторожно, медленно, затем ускоряла темп, а затем выдирала ей целые пряди вместе с корнями. А заканчивалась вся эта волна экстаза расцарапыванием лица.
Я и не заметила, как мы приехали. Общежитие «Дейли Миррор» - самое кошмарное, что могло со мной произойти. Родители вгробили половину своего заработка не столько в наше обучение, сколько в проживание в этой общаге, полной понтов и идиотов. Какого хрена Юна делает у меня в комнате?! Одетая с иголочки умница, строгий костюм, белая блузка, галстук, черный низ… И каблуки. Что они делают на ней?!
Сволочь, все отпускает ехидные шуточки по поводу видных трусов. Я иногда всерьез задумываюсь над реализацией моих фантазий, которые смешиваются с желанием убить ее, как ингридиенты в тесте для пирога. Почему, ну почему когда нормальные люди с дороги подводят глаза и причесываются, ОНА идет выбирать себе эту чертову специальность и сию же минуту делать домашние работы на год вперед?! История. Она сравнивает себя с собакой – верная, преданная и умная. Я же сравниваю ее и свою мамашу с шавкой. О, как они обе любят полаять на меня! Юна для мамы доченька и умница, маленький солнечный лучик. А игрушек-то всегда больше было у меня. Завидуй, идиотка.
Хрен знает, что ждет меня в этой жизни и куда меня заведет карьера. Но актерское мастерство – нечто универсальное, и всяко лучше, чем в классе за мизерную зарплату водить указкой по карте мира, наблюдая за сонными учениками с бананами в ушах. Я всегда ненавидела профессию учителя. Она – всегда обожала.
Балконы в комнатах – пусть завидует, у нее такого нет. А если и есть – до элементарное везение. Я живу в общаге, а не в отеле, но перспектива второго вполне меня устраивает. Фигура балерины, идеальное зрение, во всех местах все прекрасно – губастые жирные идиотки из общаги, едва скрывающие линзы, смотрят на меня и капают слюнями. Как будто я этого не вижу. Мне приходится одевать их за их бабки, подбирать им гардероб, скрывать жир черной одеждой. Ни у кого нет такого чувства вкуса.
Лицемерные твари, которые готовы обнимать меня и едва ли не затащить в постель в знак благодарности, набиваются ко мне в друзья. Будет забавно посмотреть, как исказится их лицо, когда я спрошу по телефону у какой-то из них, если не у каждой: «А ты кто?». Смеется. Хорошо смеется тот, кто смеется последний.
Тереза стоит над душой, когда я пишу курсовую. Я смотрю на Тер пристальным взглядом. Она думает, что я прикидываю, какую помаду ей посоветовать. Но нет, я просто представляю ее шею в собственных кишках.
Зато теперь Тереза – моя свита. Носится за мной, как хвост, и обижает уничтожить всех, кто посмеет прикоснуться к «моему высочеству». Чувство собственного величия взлетает до предела. Надо бы как-нибудь действительно подобрать ей такого же ботаника, как она. Считает себя великой поэтессой? Пусть не надеется. Я читала ее стихи, лишенные какой-либо логики и смысла. Количество слова «ты» зашкаливает, мозг взрывается на первой минуте чтения. Она захлебывается от восторга, видя мои картины, показательные выступления в аудитории, куда обязательно приглашать друзей, видя то, как я всех отделываю на поле и корте. Мне же приличия ради приходится поддельно зачитываться ее стихами, которые в порыве графоманства она дает мне почитать стопками.
Кто бы вспомнил о том, что у нас есть… эта. Я не помню ее имени, но черт, эта жирная губастая корова в перманентной ночнушке ужасает меня. И, кажется, она просиживает у Юны все больше и больше. Интересно, чем они там занимаются... А порой мне кажется, что сие чудо выходит от нее только под утро. Мозги взрываются от передозировки информацией.
Эта (хоть убей не помню ее имени) живет в мрачной готической комнате с домашним сухим деревом. Там все абсолютно черное. От такой тоски хочется блевать.
Интернет здесь, мать его, такой же медленный, как мама, когда собирается на работу. Мы долго мучаемся, меняем позиции и кряхтим, пытаясь добиться совместного экстаза; но увы, удовольствия и компромисса – по нулям, и вместо десяти часов за компом я сижу все двадцать. Топик уже начинает мешаться, но вспоминая шевеления в штанах у каждого проходящего мимо, вынуждена надевать его по вечерам снова и снова.
Такси здесь – дерьмо. Пьяные водители-студенты опредленно не довозят меня дальше своего дома. На их уловки клюешь, выпиваешь с ними шампанского, пива, вина, лакаешь всякую дрянь, которую они предложат, а затем, на шелковых простынях от их папаш-олигархов, занимаешься всем, чем предложат и выделываешь такое, что в трезвом уме и здравой памяти и в голову не придет. Под утро ты возвращаешься домой, зато с такими познаниями в деле, что весь мир у твоих ног.
Юне не понять всей прелести университета. У нее и прелести-то другие. Сидит за домашней работой, как дура, с преподами едва ли не на «ты». Они буквально плачут от счастья, когда видят Юну; о да, однажды я застала их милый разговорчик. Юююна, ты такая замечааательная, я верю, что у тебя будет отличный муж и куча детишек… Была бы твоя сестрица такой же…
Они обожают ее. А я их ненавижу.
Костер осени медленно, но верно, сжигает нас всех, топя всех нас в огненных листьях. Чертова осенняя хандра заставляет меня лечь в уютную постельку на целый день и запереться к чертовой бабушке. Но эта знает, что я храню ключи под ковриком. Как она так все предусматривает?! Вламывается ко мне и давай пилить – у меня сегодня четыре пары, как я вообще смею прогуливать все и не делать при этом домашек… Я вежливо послала ее куда подальше. Она же вежливо стащила мои сигареты. Умница.
В общагу заселилась новая студентка, но отвращение к ней растет с каждой секундой; розовая Барби с абсолютно черным цветом кожи. Вокруг меня – одни брюнетки, но этими брюнетками весьма неплохо пользоваться. Таким образом я неделю бесплатно для себя питалась в Макдаке и Сникерсами. Они любят, когда им все разжевывают и зад подтирают.
Свободное время проходит все скучнее и скучнее. Я ненавижу его все больше и больше. На матан я не ходила уже черт знает сколько дней, но и фиг же с ним, не жалко.
В этой общаге все слишком спланированно. Даже шесты с бейсбольными кольцами слишком современные. Ну или замаскированы под современные. Мне иногда хочется все уничтожить здесь, а всем хочется мне вколоть навокоин лошадиной дозы. Прыщавые дуры.
О, я проклинаю тот день, когда мама притащилась с «радостной» новостью о поступлении в университет! Такое ощущение, что прошло уже месяца три, а прошло всего две недели. Я припомню ей все, что она когда-либо мне делала не так. Все.
- Мейз. Подойди.
- Чего тебе? – Неохотно подхожу, борясь с ногой, которая очень хочет дать добротного пенделя Юне.
- Я тут почитала в твоем компьютере твои записи… - Даже спрашивать не буду, какого черта она полезла ко мне в комп. – И узнала много нового о нашей маме.
В сердце екнуло. Мне совсем не хотелось, чтобы Юна читала то, что я иногда изливаю компу. Как хорошо, что у меня хватило мозгов не писать там про нее – благо, я начала это дело недавно. Стараясь сдерживать спокойствие, я хладнокровно спросила:
- И?..
- И я отправила это маме.
