4.3 Худшая тюрьма в мире
День премьеры. Тёплый весенний день, конец учебного года; занятия уже прекратились, у многих впереди экзамены, но сегодня все могут позволить себе прийти на выступление школьного театрального кружка. Всем интересно – ведь будут песни и танцы, сентиментальные барышни смогут достать свои платочки и дать волю вполне уместным слезам – подростковая постановка «Ромео и Джульетты» никогда не смогла бы обойтись без подобного…
Я сидела дома и из окна наблюдала за тем, как старшеклассники, разбившись на группки, то и дело появляются на дороге и почти сразу же исчезают за поворотом… Мне не хотелось идти. Уткнуться в книжку? Протереть пыль? Съесть несколько бутербродов и подремать?..
..Не помню, как я оказалась там. Зал был битком набит народом, все копошились, шевелились, то и дело задевая меня плечом или наступая на ноги. Мне было неуютно и жарко; к тому же я пришла слишком поздно, и свободных мест к тому времени не осталось. Одиноко прислонившись к стенке, я молча ждала, стиснув зубы, не обращая внимания на людей, этих скольких рыб, что то и дело проскальзывали рядом. Вскоре всё вокруг стало раздражать меня, на лбу выступили капельки пота – жара конца мая давала о себе знать, – но я упрямо стояла, вжавшись в стенку. Наконец, погас свет, и я с трудом поборола желание кинуться к двери и убежать далеко-далеко, спрятаться, чтобы никто не нашёл…
Премьера, в которой должна была участвовать я. Которую я ждала с нетерпением каких-то месяца четыре назад; день, заранее заботливо отмеченный аккуратным кружочком в календаре.
Сюзи в роли Джульетты и Джефф – впервые в главной роли, – Ромео… Специфический союз; хочется отрицать, но мне правда понравилось. В конце Сюзанна улыбалась широко-широко, несмотря на весь трагизм последней сцены. И все улыбались ей в ответ, аплодировали, кричали что-то одобрительное. Джефф, казалось, был смущён таким вниманием, но вполне доволен и счастлив. Скай где-то на заднем плане весело смеялась, и даже издалека я слышала её отвратительный сладкий смех…
Занавес, Роузи. Концерт окончен.
- Значит, ты не собираешься туда возвращаться, я правильно тебя поняла? – мама приподняла одну бровь и уставилась на меня пытливым взглядом больших сине-зелёных глаз. Я устало сомкнула веки, потому что отвечать совершенно не хотелось…
- Нет. – вечерняя прохлада ворвалась в комнату вместе с порывом ветра из приоткрытого окна. Я жадно вдохнула свежий воздух, желая избежать этого допроса.
- И чем ты объяснишь своё решение? – мама не знает о Скай и не знает о том, что меня выгнали. Я не хотела скрывать, скрываться, врать, притворяться, выдумывать что-то… Но в то же время я не могла признаться ей, ведь это было бы унизительно. Я тысячу раз пожалела о том поступке и постоянно проклинала свою гордость, излишние амбиции, поспешность решений, но ничего не предпринимала – боялась опять ошибиться… Я предпочла делать вид, что ничего не случилось, вежливо игнорировала ребят из кружка и ждала чего-то, что поможет мне хоть как-то. Но ничего не происходило, тянулись дни, недели, а мне было скучно и одиноко; поговорить было не с кем. Эмилин бы осудила меня. Мама бы осудила меня. Я сама осуждала себя. Нельзя, нельзя так злиться!.. Никогда больше, никогда!
- Я хочу провести лето с бабушкой и дедушкой, - тихо проговорила я и, подумав, добавила – Пожалуйста.
Австрийское лето я любила куда меньше зимы и не находила его столь же особенным; наверное поэтому я никогда раньше не проводила летние каникулы у бабушки. Обычно мы с мамой выбирались куда-нибудь далеко-далеко, где никогда ещё не были, веселились и тратили все заготовленные для отпуска деньги. Хоть на неделю, хоть на два дня – но выбирались всегда, и ни разу ещё не пренебрегали этой традицией, закрывая глаза даже не мамину загруженность на работе. Но этим летом мне не хотелось ничего подобного; я страстно пожелала пожить с бабушкой, узнать её получше, послушать рассказы деда, помочь им с ресторанчиком… Пожить вдали от Сан-Франциско и его вечных проблем.
У бабушки хорошо и тихо. Непривычно-зелёные горы, сухие асфальтированные дорожки, витающие в воздухе запахи пряного шоколада, свежей выпечки, полевых цветочков на тонких блёкло-зелёных стебельках.… Извилистые дороги увлекали за собой, петляли, кружили, подступая то к горам, то к крохотным домишкам, разбросанным по местности. Я думала о том, как хорошо здесь живётся, когда шла по бессмысленным тропинкам, даже не представляя, куда забреду сегодня.
Бабушка научила меня готовить. Она месила тесто, нарезала яблоки дольками, чистила лук, а её доброе смуглое лицо всегда растягивалось в ласковой улыбке, когда у меня что-то действительно получалось. Именно поэтому, вернувшись осенью домой, я ощутила, как мне не хватало, пожалуй, просто пиццы и газировки в стакане, как мне не хватало высоких балконов и печально-грозового хмурого неба, готового вот-вот разразиться ливнем…
Дожди в Сан-Франциско зарядили сразу же, как только я вернулась домой. Редко выдавались солнечные жаркие дни, когда солнце не пряталось за тучами, а высоко парило на безоблачном небе. В один из таких я решилась заглянуть в зал, где регулярно теперь проходили репетиции театрального кружка… После весеннего концерта их популярность возросла настолько, что теперь вся школа с нетерпением ждала следующего выступления, а некоторые даже предпочли тоже записаться. Очевидно, что дела у мистера Формана и его детища пошли в гору.
Зал немало изменился. У левой стенки теперь возвышался огромный белоснежный рояль, на подоконниках сетью разрослись комнатные цветы, а на сцене уже начали сооружать декорации какого-то леса… Наверное, для следующего спектакля. Помимо этих заметных изменений, к свободной от окон стены приставили большое зеркало. Я неуверенно подошла к нему и посмотрела на себя на фоне этого обжитого, уютного зала, где всё говорило об идущих репетициях и доброй дружеской атмосфере…
Внезапно стало грустно. Я вспомнила, что при мне здесь не было этого уюта, не было какой-то… устроенности. Словно до меня здесь царила разруха и неведение.
Что сделало театральный кружок популярным? Последнее выступление, в котором я так и не оказалась, вылетев ещё на отборе? Но ведь его изменили практически полностью только из-за моей наводки. Это я подняла «бунт», обратив внимание руководителя на проблемы театра, это благодаря мне Сюзи стала Джульеттой, как всегда мечтала, а Джефф впервые понял, зачем он здесь. Мне стало необъяснимо обидно, словно я должна была получить какую-то благодарность за свой опрометчивый поступок, о котором сейчас уже жалею… Я рассматривала зал в зеркале и ловила взглядом отчего-то больно ранящие детали – недопитую бутылку воды, оставленную кем-то расчёску на рояле, ярко-жёлтую лейку с кремовой удобной ручкой… Кто-то оставил всё это здесь. Здесь теперь всегда звучит смех, в воздухе больше нет напряжения и молчаливого упрёка.
- Подумываешь над возвращением? – я стремительно обернулась и увидела Корда. Он сидел, облокотившись на рояль, и испытующе смотрел на меня. Странно, почему я не заметила, как он вошёл, и даже не увидела в зеркале?
Я молчала, не зная, что ответить. Я вновь жалела. На этот раз не о том, что когда-то плеснула Скай воды в лицо, нет… теперь мне стало невыносимо грустно, что я не смогла перебороть свою проклятую гордость и не вернулась в театральный кружок, пока ещё могла. Теперь они уже не нуждались во мне, и об этом говорило всё – недопитая бутылка, забытая расчёска, ехидная улыбка Корда, который отрастил за лето шевелюру и перестал носить галстуки.
- Сюзи говорила, ты в детстве играл на рояле. – сказала я, лишь бы прервать отвратительную тишину. Он усмехнулся и медленно кивнул.
- Хочешь, чтобы я сыграл? – я кивнула, словно неживая, и медленно опустилась рядом. Он полистал страницы нот, нашёл, кажется, нужную, и поставил листок перед собой. Я не осмеливалась смотреть на него, поэтому уставилась в одну точку – противоположную голую серую стену.
Корд играл и вправду очень красиво, музыка из-под его пальцев лилась чарующая, завораживающая, но мне хотелось сбежать отсюда. Стало невыносимо душно, и моё дыхание участилось. Я внезапно поняла, зачем он пришёл сюда, увидев, как я крадучись ныряю в зал – хотел посмеяться, подчеркнуть, что я осталась в пролёте, что я сама виновата и получаю теперь заслуженно и сполна... Это становилось невыносимым, отвратительным; новые и новые всплески мелодии, словно цепкие лапы, сдавливающие мою шею!..
Я встрепенулась, с силой захлопнула крышку рояля, которая тотчас больно хлестнула Корда по пальцам.
- Зачем ты так поступаешь со мной?! – взорвалась я, чувствуя, как он схватил меня за руку, не желая отпускать. – Отпусти, Корд! Довольно, я уже расплатилась за свою ошибку!..
- Роузи, зачем ты убегаешь? – несмотря на то, что хлопок по пальцам оказался для него действительно болезненным, он продолжал с силой сжимать моё запястье, - Я не имел в виду ничего плохого. Дай мне закончить! Ты ни разу не говорила ни с кем из нас, не обсудила ничего даже с Эмилин! Твоё умение зарываться с головой в песок и закрывать глаза на проблемы поражает, но можешь ли ты хоть кому-нибудь доверять?
- Это не твоё дело, - прошипела я, отчаянно пытаясь вырваться. – Постой… откуда ты знаешь Эмилин?
- Она записалась к нам ещё весной. Сказала, что ей очень понравилось наше последнее выступление, что предыдущие были неинтересными, а это её поразило…
Изловчившись, я укусила его за руку. Он вскрикнул и отпустил меня, а я, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, бросилась к выходу.
Дома, едва за мной захлопнулась дверь, я опустилась на диван и отдышалась, запыхавшись после быстрого бега… Что он говорил? Эмилин и театр? Это шутка? Неужели она не могла ничего сказать мне? Чем темнее становилось на улице, тем сильнее я начинала злиться на неё. И на себя. И на всех, чёрт, на всех, потому что мне всё надоело! Скрыться бы где-нибудь, чтобы никто не видел и не трогал… Даже мама… Никто…
С того дня паршивое настроение меня не покидало, а ежедневное копание в себе не давало результатов. Я уже перестала понимать, где оступилась, а где сама стала жертвой чьей-то ошибки. Эмилин не пыталась даже объясниться, из чего я сделала вывод, что ей плевать на меня. Впервые за столько лет мы были не вместе, а ведь я когда-то думала, что мы всегда будем подругами, до самой глубокой старости… Наивные детские мечты.
Но с течением времени, пока ничего не происходило, моя злость постепенно стала утихать. Я ощущала, что жизнь преподала мне какой-то урок, и это было невыносимо осознавать … Я уже почти ненавидела себя, каждый прошлый поступок казался настоящей глупостью, детской обидой. Я чувствовала себя разбитой и ужасно глупой, словно меня больно хлестнули по щеке, и эта пощёчина отрезвила меня, дала понять, что что-то не так. Я уже перестала быть уверена в том, что сама не виновата… Ведь в итоге страдаю только я, выходит, это я делала что-то не так? Как глупо было ненавидеть Скай, как глупо было не запрятать эту ненависть глубоко в себе, а показать её всем… Теперь я, кажется, понимаю, какой дурой себя выставила и как потом отвратительно вела себя – задирала нос, не желала возвращаться, а ведь это был мой единственный шанс всё исправить… Который я упустила, и потеряла на этот раз всё. Разговаривать с Эмилин не хотелось. Корд больше не проявлял попыток к общению или налаживанию контакта. Я оказалась в угнетающем одиночестве.
***
В воскресенье вечером раздался звонок моего мобильного. Я с недоверием потянулась к нему, молчавшему уже столько времени, и взяла трубку. Голос Корда звал меня на прогулку.
«Приходи», - торопливо сказал он и бросил трубку, не дав мне ответить.
Почему-то я решила прийти. Он встретил меня взглядом нашкодившего щенка, и это внезапно развеселило меня. Я заулыбалась, слушая, как он просит прощения, хотя и была на самом деле ужасно удивлена…
- Прости, Роузи. – виновато оправдывался он, - Я не знаю, зачем всё это затеял, зачем хотел ранить тебя ещё больше… Я злился на тебя за Скай, она хорошая, правда, и не заслуживает такого обращения с собой. Она просто… беззащитная, я точно знаю, что она очень расстроилась из-за случившегося и… из-за того, что… не стала Джульеттой… Она очень ранимая, понимаешь? Мне казалось, что ты должна ощутить то же, что и мы все, когда Скай так грустила, а мы не знали, чем её утешить. Наверное, я перегнул палку.
- Всё в порядке, Корд. – я грустно улыбнулась, - Я тоже не знаю, что на меня нашло и тоже прошу прощения и у тебя, и у всех ребят.
- Так ты вернёшься к нам? – в его глазах загорелся огонёк надежды, удививший меня ещё больше… Я и так была обескуражена его извинениями, потому что за время молчания успела обвинить себя даже в том, в чём уж точно не была виновата… И вот теперь он просит прощения, умоляет меня вернуться обратно. Почему он не мог сделать этого раньше? Почему, ну почему люди такие глупые, нерешительные, гордые? Такие... разные! Один подставляет тебе подножку, а второй помогает подняться, ждёт, пока ты придёшь в себя, и толкает ещё сильнее. Ты начинаешь доверять кому-то, он предаёт, ты перестаёшь доверять, но приходит другой и делает вид, что он - твой спаситель... Идёт время, ты ждёшь подвоха, но ничего не происходит. Но стоит тебе только расслабиться, как в незащищённую сторону обязательно вонзится острый нож... И таким образом ты снова в одиночестве, уже в ожидании третьего, кто снова поможет подняться и спустя время снова разочарует тебя. И так постоянно. То ли замкнутый круг, то ли я ничего не понимаю.
Я вздохнула и покачала головой, давая ему понять, что не хочу больше возвращаться. Он понурил голову. Мы медленно брели куда-то и молчали, а когда снова заговорили, больше ни разу не коснулись этой темы…
Когда наша прогулка подошла к концу, он вызвался проводить меня до дома.
- Вот мы и пришли, - весело заметила я, кивая головой на стальные плотно закрытые ворота. – Я живу здесь в одной из квартир.
Несколько секунд мы простояли молча. Я чувствовала, что он хочет сказать что-то ещё, но не решается, поэтому молча ждала. Внезапно Корд сделал шаг вперёд и заключил меня в тесные объятия. Я опешила, но не стремилась отстраняться сразу. Когда он наконец отпустил меня, в его глазах я прочитала странную надежду и внезапно поняла, зачем он пригласил меня сегодня…
- Роузи…
- Не надо, Корд… – сразу же прервала его я, не желая слышать этих слов. Я подавила в себе порыв сорваться с места и скрыться в квартире, запереться на несколько замков, лишь бы не…
- Почему? – он был удивлён, но настроен решительно. – Неужели ты меня так и не простила?.. Роузи, я действительно никогда не хотел ранить тебя или задеть. Это вышло случайно… Ты мне очень нравишься.
- Нет, Корд, ты не понимаешь… - я сделала шажок назад и наткнулась спиной на ворота. Он думает, что я обижаюсь, и поэтому не желаю слушать его признаний? Но он мне совершенно не нравится! В конце концов, мы друг друга почти не знаем!
Корд, видимо, решил не считаться с моим мнением и мгновенно потянулся к моим губам. Я увернулась, и ему, не ожидавшему такого поворота, пришлось вовремя схватиться руками за железные прутья, чтобы не разбить о них же нос.
…Позднее я лежала на своей кровати и негодовала, морщась от осознания того, что снова попалась на удочку, заброшенную насмешницей судьбой.
- Роузи, да что с тобой такое?! – в сердцах крикнул он, хватая меня за руки. – Всё же в порядке!
- Ничего не в порядке! – взорвалась я, пытаясь высвободиться, как тогда, когда оказалась в зале, а он пришёл поиздеваться, - Оставь меня в покое!
- До чего же ты бурная, - разозлился он и, отпустив мои руки, больно сжал плечи, плотно прижимая меня к решётке. – Я не думал, что ты будешь так отчаянно сопротивляться!
Ноги у меня дрожали. Я испугалась, что не выдержу и расплачусь. Было страшно и противно – ведь я почти поверила ему, почти позволила себе считать его другом… Я напряглась, пытаясь высвободить плечо от больно сжимавшей его руки, и проговорила слабым голосом:
- Отпусти, Корд. Ты меня напугал.
Пару мгновений он смотрел на меня тяжёлым неотрывным взглядом, а я пыталась совладать с собой, заставить коленки не так дрожать. Внезапно тиски его пальцев разжались, и он медленно убрал руки. Я замерла от неожиданности. По правде говоря, я уже продумывала меры самообороны, собиралась воспользоваться замешательством и врезать ему посильнее… Я растерялась, внезапно обретя свободу, но быстро взяла себя в руки. Мгновенно вывернувшись, я изо всех сил оттолкнула его от себя. Толчок, видимо, оказался неслабым, потому что Корд отлетел куда-то в сторону и врезался спиной в ближайшее дерево.
- Сволочь! – прошипела я, свирепо сверкая блестящими от подступивших слёз глазами. И, кинув на него последний взгляд, полный горечи, обиды и презрения, поспешила скрыться внутри дома.
Оказавшись там, я хотела было перевести дух, но из глаз хлынули предательские слёзы. Хотелось выть от обиды и разочарования, ведь - подумать только! - я была почти готова раскаяться во всём, плюнуть на гордость и вернуться!.. Я почти поверила, что ничего не кончено, и меня снова опустили с небес на землю, заставив забыть обо всех глупых мечтаниях! Я заперлась в своей комнате и долго скулила там, уткнувшись в подушку, словно брошенный под проливным дождём щенок.
Я казалась себе ужасно жалкой. Глупая ничтожная девчонка, возомнившая себя не пойми кем!..
Горделивая Розмари, ты думала, что всегда сможешь всё исправить? Никого не боялась и полагала, будто никто никогда не сможет причинить тебе боль, словно никто не посмеет тронуть тебя. Вот ты и осталась одна, когда никого нет рядом, когда некому уткнуться в жилетку и рассказать о своих проблемах. К кому ты пойдёшь теперь? К Эмилин, о которой забыла, как только у тебя появились проблемы? К «друзьям» из кружка, с которыми обошлась так гадко? Может быть, к матери, которой не нашла смелости даже признаться, что тебя выгнали из театра?..
Я плакала всю ночь, сжимая подушку в руках и не смела пожаловаться даже самой себе на то, что жизнь несправедлива… Я была одна в эту ночь, совсем одна, и никто не пришёл, чтобы меня успокоить.
Бывает, случаются в жизни моменты, когда проблемы надо встретить в одиночестве, неважно, в каком состоянии – с высоко поднятой головой или съёжившись на кровати, прижимая к груди мокрую подушку… А потом, пережив это, я-то уж найду способ впредь постоять за себя. Горький опыт - тоже опыт.
