[Veneziana]

dream=)

dream=), мы обе мазохистки)) Я - потому что пишу, ты - потому что вычитываешь, пинаешь, когда вдохновение рассыпается прахом, поддерживаешь, когда "все плохо" и нет настроения что-то делать. Спасибо тебе за то, что ты рядом!!
От Майкла отдельное спасибо))

Саундтрек к серии. Тату - Gomenasai
Да, а как выяснилось, не только под Вагнера читается хорошо))

5 серия. Принятие.
Пятая стадия терминальной болезни - принятие.

ДНЕВНИК
Оливер сидит напротив меня, в кресле, за последние полгода ставшем его любимым, привычно закинув ногу на ногу и пристально глядя в мои глаза, опухшие от слез. Я, привычно свернувшись клубочком и спрятавшись под одеялом до самого подбородка, лежу на кровати. В своей комнате. Наши еженедельные встречи в его кабинете самым немыслимым образом трансформировались, превратившись в тихие беседы, изредка прерываемые моим всхлипыванием или его смехом, они перенеслись в мою квартиру, в мою спальню… Кажется, мы даже не поняли, каким образом это произошло… Или это я не поняла, а он сделал это специально, чтобы уберечь меня от окружающего мира, чтобы не вытаскивать меня силой, сдирая ногти, из моей раковины, в которую полгода назад превратилась моя спальня. Он сделал это, хотя теперь, для того, чтобы каждый четверг успевать приехать ко мне, ему пришлось пожертвовать несколькими пациентами и перерывом на обед. И вот сейчас он снова сидит напротив меня, вглядываясь в мои глаза, опухшие от слез.
- Этот огромный шрам… - Боже мой, я умираю… Неужели все, что меня волнует, это то, что я не смогу больше носить умопомрачительные бикини на модных пляжах в Рио и Ницце? Изо всех сил я закрываюсь, я все еще пытаюсь отогнать от себя мысли о смерти.
У Оливера есть ответ и на это:
- Мы сделаем татуировку…
От этого неожиданного «мы» я даже на секунду перестаю плакать. Я поднимаю на него расширившиеся от удивления глаза. Чертов психиатр, он тут же хватается за эту паузу, чтобы ошарашить меня еще больше:
- Точно тебе говорю, шрам даже не будет заметен. Знаешь, такая нежная веточка вереска на фоне надписи курсивом «Forever and Ever»… Или надпись на фоне веточки тебе нравится больше?
Он ставит меня в тупик этим вопросом. Минуту назад я билась в истерике, а сейчас я всерьез готова задуматься о цвете и шрифте татуировки.
- Я никогда не думала об этом… Почему именно вереск?
- Можно не вереск, а сакуру… Хотя, признаюсь, вереск мне нравится больше, - он говорит так много и быстро, что у меня нет времени опомниться. Нет времени опомниться, нет возможности опротестовать его слова. И самое главное – у меня нет ни малейшего желания делать это.
- Ты даже не спрашиваешь, почему именно эта фраза… Я скажу тебе, хотя ты даже не спрашиваешь. Песня.
Я не понимаю. В моей голове сейчас такая мешанина из обрывков истерики, осколков мыслей о смерти и обломков веточек сакуры и вереска, что мне точно не до «именно этой фразы». Чтобы сказать хоть что-то, я задаю вопрос:
- Песня?
С готовностью, как будто с самого начала разговора он только и ждал возможности сделать это, вместо ответа он поет. Точнее, пытается петь. Боже мой, у него совершенно нет ни слуха, ни голоса, но его, похоже, это совершенно не смущает. Если для того, чтобы лишить человека слуха, на ухо ему нужно было наступить медведю, то у Оливера на ушах парочка медведей наверняка танцевала сарабанду*. Очень долго танцевала… На моих губах невольно появляется улыбка, когда я слышу, как он безбожно фальшивит:
Ever and ever, forever and ever
You'll be the one
That shines in me like the morning sun,
Ever and ever, forever and ever my destiny
Will follow you eternally*
И тут же поясняет:
- Песня Деми Руссо «Вовеки веков» - моя любимая.
И я, сама того не желая, включаюсь в игру. Мы начинаем обсуждать, чем именно ветка сакуры будет лучше ветки вереска, и лишь через несколько минут я, спохватившись, задаю вопрос, который крутится у меня в голове:
- Ты сказал «МЫ»… Что это значит?
Его лицо вмиг становится серьезным. Улыбка мгновенно пропадает, глаза темнеют, а линия губ становится пугающе жесткой. Он берет меня за руку.
- Ты и я. Лил, я буду с тобой. Всегда. Вовеки веков.
Я отдергиваю руку. Вырываю свои пальцы из его ладоней, чтобы закрыть лицо руками. Я отчаянно трясу головой, повторяя:
- Нет! Нет, нет, нет… Зачем тебе это? Ты не должен… Ты не должен жалеть меня. Ты делаешь это из жалости, я знаю…
Но его руки настойчивы. Гораздо более настойчивы, чем мои. Может быть потому, что мне больше всего хочется поверить в то, что его слова – правда? Он снова накрывает мои ладони рукой, и повторяет:
- Я. Буду. С тобой. Всегда, - все именно так. Четко и ясно. Едва ли не по слогам. Если бы он мог, он бы сказал по буквам. Но и этого хватает. Я верю ему. Неожиданно плотина прорывается, и я снова начинаю плакать. Я рыдаю, прижавшись к его плечу. Я так много плакала за последние несколько месяцев, но сейчас это другие слезы. Нет больше безнадежности и одиночества. Я сбивчиво что-то говорю Оливеру, сама не понимая смысла своих слов. Я люблю его, я верю ему, я буду с ним. Он что-то отвечает. Я не понимаю смысла и его слов тоже, кроме одного – он будет со мной. Я поднимаю к нему мокрое от слез лицо, когда слышу вопрос:
- Ты выйдешь за меня замуж?
И перед тем, как меня затопит очередная волна рыданий, успеваю пробормотать:
- Только при одном условии – ты больше никогда не будешь мне петь…

Лиллиан поставила на пол дорожную сумку и подняла трубку:
- О, Эндрю, здравствуйте! Вы поймали меня как раз перед выходом…
- Лиллиан, вы уверены в том, что делаете? – его голос звучал обеспокоенно. Он знал, что не сможет переубедить ее, но не попытаться в очередной раз не мог.
- Абсолютно уверена, - с улыбкой заверила его девушка, - Я так благодарна вам, Эндрю… Вы так много для меня сделали. Вы не могли бы сделать больше, даже если бы захотели. Все остальное я должна сделать сама, - голос Лиллиан едва заметно дрогнул, на долю секунды, не больше. Затем она с улыбкой продолжила, - Я позвоню вам из Палм-Спрингс, обещаю. Первый звонок миссис Рассел будет вам.
Она повесила трубку и повернулась к терпеливо ожидающей у двери женщине в деловом костюме.
- Ну вот, миссис Томпсон, мы освободили квартиру. Она полностью в вашем распоряжении, - Лиллиан протянула ключи риэлтору и взяла сумку, собираясь выходить.
- Мисс Стюарт… - женщина на секунду замялась, - Вы не могли бы оставить автограф для моей дочери? Ее зовут Катрин. Она обожает вас. Когда она увидела вашу фотографию в газете с этой новой короткой стрижкой, не успокоилась, пока не сделала себе точно такую же. Старается во всем вам подражать…
На лице Лиллиан мелькнула тень, когда она взяла протянутую ей авторучку.
- Не стоит, Эрин. Не стоит мне подражать…
Девушка уже вошла в лифт, когда Эрин Томпсон открыла блокнот с автографом. Посреди страницы витиеватым почерком было написано: «Для Катрин. Девочки, которая найдет СВОЙ путь».

Казалось, что солнце, медленно уходящее за горизонт, тонет в океане, окрашивая его в розовый цвет. Двое мужчин стояли на берегу, время от времени перебрасываясь короткими фразами и изредка поглядывая на часы. В руках одного из них, одетого в черный костюм с глухим воротничком, была Библия, второй же бережно держал букет белоснежных орхидей. Их нежные лепестки, подсвеченные закатом, тоже отливали розовым, как и все, чего касались солнечные лучи в это мгновенье. Лицо мужчины с букетом осветила широкая улыбка, когда он заметил женщину и ребенка, медленно идущих к ним. Обе рыжеволосые, в кружевных платьях кремового цвета, они были удивительно похожи. Малышка лет трех, пыхтя, переступала ножками по песку, старательно поддерживая рукой край слишком длинного для ее возраста, платья. Женщина, улыбаясь и поддерживая платьице дочери с другой стороны, что-то говорила ей.
- Ты сегодня самая красивая… - Оливер засмеялся, увидев, как личико Алиссии расцвело довольной улыбкой от слов матери.
- Ты тоже, - снисходительно кивнула малышка.
- Вы обе прекрасны, - заверил их Оливер, когда Лиллиан с Лисси остановились рядом.
Он повернулся к священнику:
- Мы готовы, отец Фаррелл. Можно начинать церемонию.

ДНЕВНИК
На этот раз не было огромной церкви, сплошь увитой цветами, названий которых я не могу вспомнить сейчас, как бы я не старалась… Не было пышного платья с длинным шлейфом от знаменитого дизайнера, чьего имени я не могу вспомнить сейчас, как бы я не старалась… Не было множества гостей, мужчин в смокингах и женщин, увешанных бриллиантами, как рождественские елки – имена многих из этих людей тоже напрочь стерлись из моей памяти. Лишь тихий шепот океана, мягкий песок под ногами и нежный запах цветов. И мы. Мы трое.
Мы, я и Оливер, повторяли за священником слова клятвы. Эти слова, вечные, как океан, как песок, как запах цветов, окутывающий нас, мы произносили их, не размыкая переплетенных пальцев, не отводя переплетенных взглядов.
- … чтобы любить тебя и заботиться о тебе в горе и в радости, в болезни и в здравии, отныне и навсегда… - и лишь слова «пока не разлучит нас смерть» мы так и не произнесли. Словно открытую книгу, мы читали сердца друг друга, эхом закончив, - всегда и вовеки веков.
Название любимой песни Оливера, обещание быть рядом, обещание быть рядом до самого конца – всегда и вовеки веков - эти слова оказались как нельзя более к месту именно сейчас. И кольца, бережно-нежно надетые на наши безымянные пальцы, подтвердили это. И поцелуй, бережно-нежный, когда мое лицо покоилось в его ладонях, подтвердил это. С этих слов все началось, и именно они стали самым естественным продолжением. И окончанием. Моего неверия в людей. Моего одиночества. Моего горя. Отныне не было МЕНЯ. Но были МЫ. И у НАС не могло быть одиночества, неверия или горя. У НАС была любовь, доверие и безоблачное, абсолютное, восхитительное в своем совершенстве счастье.

Прошел почти год с тех пор, как мы женаты. И этот год был самым счастливым в моей жизни. Все, чего я сейчас хочу – это чтобы каждый следующий день был похож на предыдущий. Наши дни наполнены покоем и любовью. За этот год я так привыкла к крикам чаек, будящим нас по утрам… К неспешным прогулкам с Лисси по побережью океана, с именно таким голубым пластмассовым ведерком, наполненным ракушками, о котором я когда-то так мечтала… К тихим семейным ужинам с изредка навещающими нас мамой, Карен или Эндрю Келлером. Я так привыкла ко всему этому за год, что мне кажется, что вся моя жизнь прежде была такой. Или должна была быть именно такой, просто я этого не знала. Или не понимала? Как хорошо, что теперь я осознала это, и ничто больше не мешает мне быть счастливой.
Теперь я безошибочно могу сказать, что такое счастье. Счастье – это покой. И это ощущение покоя дарит мне Оливер. Теперь я с уверенностью могу сказать, что я счастлива. Счастлива, несмотря на болезнь, все еще дремлющую в недрах моего организма. Счастлива, несмотря на воспоминания о предательстве когда-то близких мне людей. Счастлива, несмотря ни на что.
Я не жду смерти. Ждать можно чего угодно...
Автобуса на остановке. Зябко кутаясь в легкий плащ, и пытаясь удержать зонт, вырывающийся их рук, под порывами ледяного ветра. С надеждой, что автобус все же успеет прийти, пока пальцы окончательно не превратились в ледышки…
Рождества. Заботливо приготовив носки для подарков, и отыскав в пухлой потрепанной кулинарной книге рецепт имбирного печенья. С надеждой, что над дверью вот-вот звякнет медный колокольчик, и войдет Санта-Клаус. Пусть даже им окажется сосед-почтальон, невесть зачем прицепивший ватную бороду и напяливший красный колпак, ведь он совершенно не похож на Санту. Совершенно не похож…
Подарков на день Святого Валентина. Коробку шоколадных конфет в форме сердечка. С необязательной копеечной открыткой впридачу, в виде него же. С надеждой, что и конфеты, и открытка окажутся именно от ТОГО человека, которому ты сама заботливо подписала открытку, такую же копеечную, ценную лишь аккуратно выведенной фразой на развороте «Люблю тебя…»…
Ждать можно чего угодно. Но не смерти…
Теперь я просто живу. Живу, наслаждаясь всем тем, чего не замечала раньше.
Первый солнечный луч, робко пробирающийся по доскам паркета к кроватке Лисси, чтобы, нежно поцеловав ее в выпуклый округлый лобик, поспешить дальше. К другим кроваткам и другим лобикам на другом краю земли… Это чудо. Маленькое чудо.
Лист клена, боязливо оторвавшийся от ветки, в восторге первого полета планирующий вниз. К другим листам, уже совершившим это путешествие, и теперь терпеливо ожидающим на земле… Это чудо. Маленькое чудо.
Дуновение ветра, заботливо приносящего запахи свежеиспеченной сдобы из соседней булочной. Приносящего, чтобы добавить этот запах к нежному аромату цветов с уличного лотка и соленому запаху океана, что-то тихо шепчущего. Это чудо. Маленькое чудо.
Их много, этих чудес… если присмотреться. Не нужен микроскоп, лупу можно оставить в ящике стола, да и очки преспокойно могут дальше дремать на прикроватном столике. Лишь остановиться на мгновенье, отбросив все менее важное… И они тут же услужливо окажутся прямо перед глазами. Окажутся, чтобы вновь испуганно исчезнуть, едва лишь раздастся звонок сотового телефона. Окажутся, чтобы, вздрогнув, раствориться в выхлопах бензина дорогого автомобиля. Окажутся, чтобы вернуться, стоит только захотеть…
Как жаль, что эти маленькие чудеса я начала замечать лишь, оказавшись перед лицом смерти. Когда она уже задела меня своим крылом, оцарапала, небрежно скользнув им по моей щеке: «Пора…»
Что я смогу взять с собой?
Воспоминания о любимом фильме «Украденные поцелуи»? Нежный, нежный, бесконечно-нежный…
Воспоминания о любимом танго «Por una Cabeza»? Нежное, нежное, бесконечно-нежное…
Воспоминания о руках Оливера, обнимающих меня? Нежные, нежные, бесконечно-нежные…
Воспоминания об улыбке Лисси, освещающей все вокруг? Она озорная, ласковая, нежная. С белоснежными полупрозрачными зубками, выглядывающими из-за чуть приподнятой верхней губки.
Никогда не думала, что найду столько нежности вокруг…
И чтобы не потерять все эти воспоминания, я делаю альбом. С фотографиями Лисси и Оливера, смеющихся, светящихся от счастья… С билетами, оставшимися после похода в зоопарк – «Мама, мамочка, это ведь жираф? Мы с папой вчера читали про него, правда, пап?»… С цветами из моего свадебного букета, высушенными и заботливо вложенными между страниц… И с надписью, аккуратно выведенной моим почерком на первой странице – «Всякий раз, когда я смотрю на тебя, мое сердце переполняет нежность…».

*Сарабанда – старинный испанский народный танец. Исполнялся очень темпераментно.
*Всегда, вовеки веков
Ты будешь той единственной,
Что светит мне лучом утреннего солнца,
Всегда, вовеки веков моя судьба
Будет навсегда связана с тобой.