[Hyacinth]

89. Спасите наши души

САУНДТРЕК К ЗАПИСИ: FLЁUR, 'КТО-ТО'

— Как Джереми?
— Ненавидит меня. Ненавидит жизнь. Ненавидит то, что мы даже пообедать не можем так, чтобы перед десертом никто не умер!

Лучше бы я взяла водки. Приправленной старой доброй травкой. Под этим коктейлем все стало бы галлюцинацией, отрывом воспаленного воображения. Но нет. Самое невероятное порой бывает чистой правдой.
Малдер был прав, икнув, сказала Кэтрин. Мне было лень напоминать, что старик Фокс сделался правым еще лет пятьдесят назад. С тех пор, как у нас появились они. Эмма и дядя Ник говорят: полукровки. Страдающие переизбытком религиозности называют их отродьями Сатаны. Зеленые человечки. Наполовину люди, наполовину черт знает кто. Этническая родня Веранке Террано. И, по правде говоря, никто не хочет знать, как они появляются.
Одной бархатно-синей южнофранцузской ночью наш братец Деймон обхаживал девицу-астрофизика. Крепость сдалась быстро, прямо на рабочем месте, а потом, мурлыкая, удалилась в душ. Скучающий Деймон направил свои удовлетворенные стопы на крышу и узрел телескоп.
А через линзу телескопа его узрело нечто.

Если верить Кэтрин, которой все в подробностях слил дядя Ник, еще не отошедший от шока, а тому собственно участник событий… Белая вспышка застлала небо, пол ушел из под его ног, и гравитация перестала существовать. Дальше он ничего не помнит. Или говорит, что не помнит. Лучше бы не помнил. Лучше бы дядя Ник сделал для него препарат, стирающий воспоминания. Меня начинает трясти при мысли, что Деймон может с собой что-то сотворить из-за этого.
Вот же черт... Ладно, продолжаем. Деймон очнулся на том же месте, через секунду на крышу поднялась недоуменно хмурящаяся француженка. Приборы зафиксировали что-то. Неидентифицируемое. Их показания сочли сбоем, ничего особенного, такое случается.
Завершились занятия в школе поваров, и, прихватив диплом, Деймон вернулся домой. Две недели спустя его скрутило в первый раз. Он пришел в себя в больнице под испытывающим отцовским взглядом. Врачи ничего не нашли, но дядя Ник истинный параноик от науки, к тому же у него на тысячу и одну возможность больше, чем у других. Он увидел то, что искал. Нечто, устроившееся внутри его сына.

Выговорив это, Кэтрин залпом осушила стакан. Папа работает над этим, пробормотала она; мы обнимались, вцепившись друг в друга, как два ребенка, боящихся грозы. Папа работает над этим, повторила Кэтрин. Снаружи сипло, надрывно залаяла собака.
… Деймон запретил к нему приезжать. Даже маме. Долго-долго повторял, что так будет лучше для всех, а она отвечала «не говори ерунды», а потом с полудетским удивлением смотрела на папу. Никто из нас до конца не смог осознать то, что случилось. Все воспринималось, как ночной кошмар, скользящий на грани абсурда.
Я перепугалась до смерти, когда он позвонил и попросил приехать. Было уже за полночь; я кое-как оделась и металась по спальне в поисках ключей от машины. Нейт впихнул в меня валиум и сел за руль. Его распроклятый супербыстрый «бугатти» ехал чудовищно медленно. Я забралась с ногами на заднее сиденье, прижалась лбом к стеклу. Мелькавшие здания казались обгорелыми черными остовами.
Но дом дяди Ника был полон света; он лился из окон, оранжево-белый, растекался кляксами. Никто не спал.
- Добрый вечер, милая, - Эмма тепло улыбнулась мне, еще более подтянутая и собранная, чем обычно. Дядя Ник адресовал жене нечитаемый взгляд. Она перестала улыбаться и сказала просто: - Он наверху.
- Хелена? – голос Деймона, какой-то странный. И его и не его. О Господи Боже… Я взлетаю по ступенькам, чуть не рухнув вниз, зацепившись каблуком. Впереди выступает силуэт, бесформенный, нечеловеческий…
- Осторожнее, - сказал он.

Большой круглый живот, выступающий под футболкой с идиотским рисуночком. Привычная щетина смотрится неправильно вместе с кругами под глазами. Ох, Деймон… Кажется, я говорю это вслух. И не могу отвести взгляд от его живота.
- Эта штука, - произносит он, улыбаясь. Жутко улыбаясь. Неподвижно. – Эмма считает, что её нельзя вытащить. Если попытаться, то она убьет меня.
- И что теперь будет? – спрашиваю я почти спокойно.
- А что происходит с женщинами после сороковой недели беременности?
- Но…
Он протягивает руку, гладит кончиками пальцев мое лицо. Как в детстве. Горло сводит, сжимает, но вечность спустя я все-таки говорю:
- Маме скажешь сам.
Еще через бесчисленные миллилитры и миллиграммы успокоительного и таблеток в дом дяди Ника вместе с кошкой Деймона Аллегрой приезжает Веранке. Удлиненное узкое лицо её спокойно, но ясный стеклянный взгляд затуманен.

У них странные отношения. Нехарактерные, я бы сказала. Он с ней не спал и, наверное, даже не потому, что она такая. Нет, я не хочу углубляться в эти отношения. Не самая подходящая тема для размышлений.
Но лучше думать об этом, чем о том, что случилось дальше.
Кэтрин сказала: папа работает над этим. Но куда хуже, если работает её мама. Она занимается всем, что невозможнее. Опаснее. Непредсказуемее. Доктор Эмма Вальтерс принялась за дело. Через двадцать пять недель после той французской ночи началось.
Если бы Эмма не пообещала маме, то она бы разнесла дом.
Я бы ей помогла.
Оно… оно чуть не убило его. Чуть не разорвало изнутри моего брата! Крошечная уродливая тварь с громадными зелеными глазами на половину безносого лица. Я видела её мельком, но и этого мне хватило. Мерзкое отродье оказалось мужского пола. Зеленый, черт бы его побрал, мальчик.
Когда состояние Деймона стабилизировалось, я все равно осталась в лаборатории. Не находила в себе сил встать или позвонить.

Мимо меня прошла Веранке; тонкие зеленые губы её потемнели – кусала она их что ли? Переживала. Сопоставив Веранке с чудовищем, вылезшим из Деймона, я чуть не задохнулась от отвращения. Она это заметила и посмотрела на меня. Как обычно, прямо, внимательно, своими немигающими глазами рептилии.
- Мой родитель умер, - произнесла вдруг Веранке. – В нем было два эмбриона. Он не пережил.
- Сочувствую, - интонация вышла вопросительной.
- Я тоже родилась в лаборатории. Но мое зачатие было запланированным. Эксперимент, - её губы сжались в линию, став незаметными. Я застыла, увидев эмоцию на этом бесстрастном лице. – Я была слабее, чем моя сестра. Однако умерла она.
Наверное, ей хотелось выговориться. Этой странной полукровке, подруге моего брата. Вечно равнодушной. Беспокоящейся о нем. Чувства выходили на поверхность, и зеленый лед в её глазах таял. Что-то внутри меня сжалось.
- Нас много, Хелена, - продолжила Веранке. – Есть даже специальный приют для таких, как я. Террано не фамилия, а опознавательный знак. С Земли, вот что это значит, если поиграть с языками. Но мало кто выживает. В приюте я знала одну девушку, Стеллу, её уже отпускали, когда мы познакомились. Она была самой человечной из нас. Homo sapiens в теле… - она не договорила, застыв.
Я осторожно коснулась её руки. Длинные пальцы, теплая кожа, тонкие, четко выступающие косточки. Веранке вздохнула – рвано, на грани слышимости.

- Нас много и это неправильно. Наше рождение отнимает жизнь, такова статистика. Деймон чуть не умер.
Жалость рвала меня изнутри. Веранке, отмерев, сжала мою руку в ответ. Тихий ровный голос её сделался громче, налился огнем:
- Я бы убила тех, кто с ним это сделал. И убью, если выпадет шанс. Но пока я помогу ему с мальчиком. Это мой долг, мы одной крови.
- Мы справимся, - выдавила я, только сейчас заметив свои слезы.
Мальчика – не ребенка, о нет, не ребенка – назвали Детрит. Первые месяцы своей жизни он провел в лаборатории под неусыпным контролем. Он рос чертовски быстро, и в полгода уже выглядел двухлетним. Пока Деймон восстанавливался, пока его тело перешивали заново, все заботы о Детрите взяла на себя Веранке. Она сдержала свое обещание.

Кажется, это было ей в радость.

~*~

Умерла Сталин. Задремала, свернувшись седым клубком, и больше не проснулась. Истошный мяв Феликса, её извечного соперника в играх и драках (и во всем остальном; а еще он был отцом её котят, у кошек такие знакомые отношения) бередил все, что только можно и нельзя.
Мама рассказывала, она пришла из ниоткуда. Что ж, в ниоткуда она и ушла. Прощай, дорогая. Мы всегда будем по тебе скучать…
Старые миски остались на своих местах, подранные игрушки по-прежнему лежали по углам. Никто не смел их убирать.

Папу переизбрали на очередной срок, он шутит, что будет баллотироваться в губернаторы штата. В Бостоне ему слишком тесно. Мама попала во вторую десятку богатейших граждан США по мнению Forbes. Она шутит, что и первая не за горами, а потом и весь наш милый маленький шарик. Стоит ли упомянуть, что свежевышедший второй альбом группы «Мэдрокс» смел с вершин чартов прежних победителей?

Кошка Аллегра, которую Деймон зачем-то взял из приюта, а потом оставил соседке, этот огромный пушистый клубок с синими глазищами, подружилась с Билли-Борманом. С дикими воплями они носились по дому, сшибая все на своем и чужом пути, а потом слились в пароксизме страсти на заднем дворе.

Сливались они, видимо, неоднократно, хотя кто этих котов разберет. В положенный срок, на рубашках дяди Ника, Аллегра родила котят, двух крошечных черных копий своего папеньки. Мальчик и девочка. Смерть Блох и Смерть Крыс. Желтоглазую девочку забрала Кэтрин, единственным постоянным жильцом в свои апартаменты. Посовещавшись, мы решили взять Смерть Блох. Феликсу он приходился родным внуком, но в роли дедушки тот пробыл недолго.

~*~

Из жара, душного, липкого – в холод. Лед и свежесть, мурашки по коже. Ветер обжигает, Нейт держит меня за руку. Он смеется; растрепавшаяся челка похожа на иглы дикобраза, воротничок рубашки влажный от пота. У него глаза – светлые, чистые, кристаллы под прямым светом лампы. У него крошечная царапина на подбородке, след от бритья, бледно-алая.
Я прижимаюсь к ней губами.
Нейт смеется. Ветер льется под кожу, щекочет, поглаживает.
- Хочу еще куда-нибудь, - шепчу я.
Мы идем в ресторанчик. Маленькие, уютные залы, где едят. Еще более маленькие и уютные залы между ними, где делается все остальное. Я толкаю Нейта на диван, представляя, как мягко пружинят подушки под весом его тела. Как жарко ему, еще жарче, чем в душной тесноте клуба.
- А как же дверь?
- К черту, - отвечаю я и опускаюсь на колени.

И мы снова вываливаемся во внешний мир, влажный и холодный от ночной сырости, в ветер и симметрично расставленные фонари. Зелень растений мягкая на вид и на ощупь, но веселье в кустах не входит в сегодняшнюю программу.
- Хелена.
- М?
- Выходи за меня.
Я открываю рот, вдыхаю воздух… но так и не могу ничего сказать, а только таращусь на Нейта. Он смотрит в упор, взгляд его пробирает глубже костей, до самого сердца, до самой последней клеточки застывшего сознания.
- Это потому что я так классно от… - я пытаюсь пошутить, но давлюсь словами. Неожиданная паника холоднее ветра, холоднее всех ветров на свете. Я вдыхаю так глубоко, как только можно. До рези в легких. До убийственной серьезности.
- Я люблю тебя и хочу, чтобы мы всегда были вместе, - Нейт улыбается мягко, чуть смущенно, как ребенок, но взгляд у него прежний. – До самой-самой смерти.
- До самой-самой смерти, - повторяю я. Зная только один ответ, единственно возможный и единственно правильный. Потому что иначе быть уже не может. Я говорю:
- Да.
(В носу предательски щиплет).

~*~

Итак, после полутора лет совместной жизни я – невеста. На моем пальце кольцо, тонкий ободок белого золота с восхитительным овальным бриллиантом. Оно идеально, оно лучшее на свете, но лучше него, в миллион раз, один взгляд Нейта, обращенный ко мне.
Я заказала подписку на десяток свадебных журналов и бесконечно их перелистываю, изучая платья. Готовые варианты мне не нравятся, поэтому я нанимаю Милли. Она работает в доме мод, название которого лучше не произносить вслух. И они сделают мне платье!
Мы с Нейтом официально объявили о своей помолвке, перетерпев изнурительную съемку для светской хроники, дали интервью одному журналу, следящему за жизнью богатых и знаменитых Восточного побережья. Все в лучших традициях. Мама говорит, что такого у нас не происходило со времен её деда Джеймса, с особенной интонацией говорит, но она не любит сборища и шумиху, ей простительно не одобрять.
А вскоре в наш дом явилась гостья.
Свой совместный свободный вечер мы с Нейтом проводили в гостиной за шахматами, которые мне все не давались. В середине демонстрации Поцелуя Смерти появилась Ханна, дочь Джоанны. Мисс Хелена, пролепетала бедняжка; из-за её спины вышла женщина.
- Натаниэль, милый, - произнесла она тягучим медовым голосом.
Я сразу узнала это холодное лисье лицо. Нейт поднялся так резко, что чуть не опрокинул стул.
- Ребекка, - он вложил в это имя столько брезгливости и злобы… Мне стало не по себе.

- Когда-то ты называл меня мамой, - сладко пропела Ребекка Брукс, сложив губы в улыбку. Её пронзительно-голубые глаза так и впились в Нейта.
- Тебе показалось. Зачем пожаловала?
- Это грустно – узнавать о помолвке своего сына из газет, - пожурила его Ребекка. Меня внутренне передернуло от её тона. – Неприлично даже.
- Зачем явилась? Деньги закончились? Считаю до трех. Если не скажешь правду, я вышвырну тебя отсюда к чертовой матери. Раз…
Маска доброй мамочки вмиг пропала с лица Ребекки.
- Я вас оставлю, - сказала я, гонимая инстинктом самосохранения, и на ходу беззвучно проговорила: прости. Нейт кивнул.

Я закрыла дверь и прислонилась спиной к косяку. Эта женщина будто выпила все хорошее, что было в доме. Даже кольцо показалось вдруг тяжелее… Тяжелым, как железный обруч и обжигающе горячим.

ТЕХНИЧКА