II - III. Монстры в моей жизни
Пролог
В резервном генераторе что-то постукивало, монотонно и раздражающе, - признак неисправности. Услышать это, в прочем, теперь было некому. Слабо гудели лампы дневного света и гасли одна за другой по мере того, как убывало оставшееся в генераторе электричество. Операционный стол – прочнейший сплав и ремни по бокам – толстым слоем укрыла пыль. Серое, пушистое, даже уютное мелкодисперсное одеяло – задохнёшься под ним. Таким мог быть смешанный прах тех, что оставляли ногтями царапины на металле стола. Что не выжили. Щупальца проводов протянулись – аккуратно, без путаницы - к стеллажам у стен, к рядам продолговатых прозрачных контейнеров на полках, через клеммы закачивая в них жизнь.
Учёный был осторожен, Учёный был дальновиден – он сделал копии всех своих исследований и надёжно спрятал их. Учёный был амбициозен, Учёный был ненасытен. Учёный был мёртв. Лаборатория тоже ждала смерти, притаившейся в треске потемневших ламп. Генератор надрывно стукнул в последний раз. Темнота, тишина – взрывной волной немого крика отозвались иссякшему электричеству контейнеры. Так кричат нерождённые дети.
Вдруг что-то странное, чужое, чего не должно было быть здесь, вклинилось в темноту, сворачивая спёртый воздух пыльной спиралью. Полыхнуло синее пламя, осветило закручивающееся в воронку время-пространство. Сияющий водоворот завис над полом… И из его бешено вращающегося центра показался магический посох, весь в рунах и драгоценных камнях, с массивным крюком – чёрный металл, не отражающий свет – на конце.
Посох слепо потыкал в разные стороны. Смёл на пол ряд сложных приборов, включая обошедшийся Учёному в чёртову прорву денег микроскоп. Крюк с мерзким скрежетом вспорол гладкую поверхность операционного стола. Где-то там, на другом конце посоха почувствовали неладное – движения стали осторожней, замедлились. Крадучись чёрный крюк приблизился к одному из стеллажей и почти с нежностью – на другом конце затаили дыхание – подцепил случайный контейнер («Десмера Фишер» - блеснула в магическом свете гравировка на основании). Посох втянулся в воронку, и та пропала с негромким хлопком.
Двадцать один год назад.
---
Мариан
Раз. Царь и бог жутковатых марионеток, изображающих героев и принцесс из классических сказок, я завершаю спектакль в кукольном театрике соседствующего с кампусом Университета городка. Летняя практика. Призываю метлу и лечу в студенческий клуб играть в бильярд – июнь потоками воздуха откидывает чёлку со лба. Я и там, как герой баллады, рыцарь без страха и упрёка, только ристалище покрыто сукном. Разноцветные шары бегут, прячась по лункам, от деревянного меча. Рыжая девчонка в университетской куртке подмигивает и берётся за кий. Рядом парень в цветастой рубашке – слегка пьян и выглядит случайным пришельцем из параллельного мира – сокрушенно рассказывает, что девушка, на которой хотел жениться, бросила его ради бывшего.
Два. Уже темно, и я, зевая, пешком возвращаюсь в общежитие по дороге вдоль парка. Мимо лениво ползёт пустое такси. Светит жёлтым значок телефона-автомата. Девушка появляется из ниоткуда и натыкается на меня, будто ничего перед собой не видя. Невысокая, полноватая. Знакомое лицо с пухлыми щеками. Тара, подруга брата. Смотрит затравленно, опускает голову и хочет уйти поскорей.
- Постой, - беру её за локоть, останавливая, - Тара, как ты здесь оказалась? Не узнаёшь меня? – Боги, да она выглядит, словно из Каньона пришла пешком! Одежда в грязи, в волосах земля и… веточки? На неё напали или что-то вроде того?
Три. Девушка вырывает руку, пятится и что-то неразборчиво бормочет. Безумная. Вдруг задирает голову, уставившись в небо. Ничего не понимая, тоже поднимаю глаза – взошедшая луна выбирается из облаков. А потом Тара прыгает. Валит меня на землю, вцепляясь зубами в левое плечо. От боли всё мутнеет – разве может человек так кусаться?! Только Тара - уже не Тара, и лицо – морда – у неё пёсья, а зубы - волчьи.
Вервольф, проклятый вервольф! Она. Меня. Убьёт. Страх пересиливает боль – я не могу закричать, из горла выходит только какой-то жалостливый писк. Ноги беспомощно шаркают по асфальту. Пальцы правой руки сжимают пустоту в кармане куртки: волшебной палочки нет! Вон она, выпала, откатилась. Далеко. Далеко! Далеко!!! В голове стучит: «Убьёт-убьёт-убьёт», - монстр вгрызается сильней; я слышу, как трещат кости, и наконец-то кричу. И Тара, то, что было Тарой, отпрянув, кричит тоже. Визжит, ревёт. Горит.
Непроизвольно я выпустил пламя. Вервольф – не человек, не девушка по имени Тара! - превратилась в факел. Её вопли переходят в тонкий вой и затихают. Огонь исчезает, тело валится на землю. Запах палёной плоти ударяет в нос, и меня выворачивает.
Тяжело дыша, стою на четвереньках, никак не могу унять дрожь и подняться. Она убила бы меня. Сожрала заживо, а потом, сытой, продолжила веселье с кем-то ещё, просто потому что вервольфы любят рвать людей на куски. Но я… не хотел… её… сжигать. И тут я замечаю, что опираюсь на левую руку, которая должна бы висеть на лоскутах. Боли почти нет. С трудом сглотнув, скашиваю глаза (мне страшнее, чем только что на пороге смерти). Срастаются сухожилия; выплёвывая сукровицу, натягивается над раной новая розовая кожа. Я понимаю, что произошло, и успеваю всхлипнуть, прежде чем метаморфоза ликантропии выгибает тело дугой.
В облаках серебрится полная луна.
*
- Комиссия посчитала применение «Нутра Крематория» допустимой и обоснованной самозащитой. Девушка шла от Сухого каньона, видимо, надеясь на северные леса, и всюду оставляла трупы. Её всё равно ждала казнь, так что, - почтенная Тамара, главная ведьма Бесовой Ямы, издала нелепый смешок, - за её смерть не казни себя.
- Де-ушка… - «в» давалась с трудом.
- Что? – Ведьма удивлённо замолчала.
- Не называйте её де-ушкой. Она была чудовищем! – До чего гадким казался мой голос.
- И девушкой при этом. Её звали Тара, ей недавно исполнилось двадцать два. Ты сам это знаешь и не в твоём праве, Рэд Мариан, – в тоне Тамары зазвенело раздражение, - отрицать это.
Я знал, знал. Кто она была, сколько ей было лет. Что любила кошек, глупые шутки и печенье с лимоном. Что здорово пела и дружила с Мором, несмотря на то, что была старше. Что не виновата: её превратили в монстра против воли, – создатель не найден – и она не хотела превращать меня. А я не хотел её убивать.
Почтенная Тамара была тогда недалеко от Университета, почувствовала всплеск бесконтрольной магии, мой огонь. Ведьма нашла меня, заражённого ликантропией, корчащегося в муках первой трансформации, и телепортировала в Бесову Яму, где я провёл последние месяцы. Не человек, не зверь. Постепенно облик пришел в норму: в растущую и убывающую луну я оставался человеком, в полнолуние превращался. Я должен был научиться сохранять человеческий разум в зверином обличье, сдерживать сущность вервольфа, как когда-то клокотавшее внутри волшебство. Сегодня мне удалось в первый раз.
Клыки мешали говорить, а ботинки ужасно жали из-за когтей.
- Что… мне делать теперь? – Выдавил, помолчав.
- Жить дальше. Проклятье ликантропии не свело тебя с ума, так что считай себя счастливчиком.
Ш-шерсть на затылке стала дыбом, из груди вырвался короткий низкий рык. Считать счастливчиком?! Я навсегда останусь чудовищем, кровожадным монстром, а эта тощая тварь в остроконечной шляпе говорит о!.. Рука взметнулась вверх сама собой, обнажая лезвия когтей, - снести к чертям белобрысую голову ведьмы!
Тамара небрежно махнула рукой – меня отбросило в сторону. Пружинисто согнув колени, затормозил, едва-едва коснувшись лопатками окружающих ведьмин трон железных кольев.
- Но работы тебе, Рэд Мариан, конечно, много предстоит.
*
Отец задействовал кое-какие связи и выбил мне академический отпуск в Университете. Домой я не поехал: пустыня вокруг Каньона – не лучшее место для саморазвития в жизни молодого монстра. Я снял дом, бывший охотничий коттедж, в глубине леса, оставив цивилизацию на безопасном расстоянии десятков километров.
Ночи полной Луны были… упоительны. Слушать и понимать язык леса, видеть запахи. Бежать, не зная усталости, взрывая когтями хвою и палую листву; легко, в два – три прыжка пересекать целые овраги, прыгать с верхушек деревьев и приземляться мягко, как кот. Струящая в мышцах сила пьянила, заставляла желать, жаждать… применить её. На осознании смысла желания удовольствие обрывалось. Сколько раз я останавливался слишком близко к чьей-то сломавшейся машине или разбитым у костра палаткам, заставлял себя повернуть в противоположную сторону и в ярости (не от голода) вырезал каждое животное на пути, упиваясь резким, пряным его страхом. Вскоре от меня не бежали лишь волки: они следовали попятам, будто стервятники или слуги.
Поначалу, когда не было Луны, не было и сил. Тело после превращения обратно в человека казалось неловкой куклой из того самого театра, – как давно это было! – а на плечах сидело, пригибая к земле, моё второе «я», нашептывая, не замолкая, как любит оно… то, что любят вервольфы.
Но так не могло продолжаться вечно, и я всё возможное делал, чтоб справиться с тем, что ликантропия поселила в голове. Преимущество было не на стороне чудовища: я-человек учился контролю с детства. Не позволял себе-монстру ночами Луны действовать самостоятельно, подавлял, подчинял… и победил. Нелегко и нескоро, но победил. Вервольф – это я. Но я – Мариан Рэд. Не чудовище.
В очередное полнолуние на утоление зверского аппетита ушёл поднос свиных отбивных с кровью. А труднее всего было застегнуть рубашку когтистыми пальцами.
*
Так прошёл год. Я вернулся в Университет и вновь поселился в кампусе, но по-прежнему уединённо, в отдельном домике. Учёба давалась куда трудней, чем прежде: за это время просто разговаривать-то с людьми разучился, ха-ха, одичал. И кропотливо познанное сценическое искусство ускользало, пропадало в ставшей частью характера нелюдимости. Самостоятельно ничего не мог поделать, и одно проваленное выступление перед преподавателями следовало за другим. Становилось до того обидно, хоть вой. Только воем делу не поможешь: в конце семестра я оказался среди кандидатов на исключение за неуспеваемостью.
Переход на другой факультет выглядел самым разумным и очевидным выходом, ведь с обычными предметами у меня не возникало проблем (прожив год в лесу в полном одиночестве, выучишь наизусть учебники за пару курсов). Но, чёрт возьми, я для того душил в себе зверя, чтоб вот так отказаться от профессии мечты?.. То есть, вообще-то, конечно, чтоб не поубивать кучу народа из любви к искусству, но всё равно. Так, ради возвращения актёрской формы без риска получить «не зачёт», я нашёл работу, идеально соответствующую к тому же моим новым, хм, специфическим качествам.
Сила и ловкость, быстрота и точность реакций, умение обращаться с опасными животными и звучный рык. Плюс раз в месяц мне не требовался грим, чтобы выглядеть устрашающе. Гвоздь программы в странствующем цирке.
*
Мы гастролировали по стране, собирая полный шатёр в каждом новом городе. Не могу сказать, что подобная жизнь особенно нравилась мне, зато дела в Университете, куда я посылал свою проекцию во время важных зачётов, улучшались раз от раза. Вскоре представления вывели цирк за пределы Южного Побережья, и караван пёстрых трейлеров и фургонов двинулся на Восток, ища таланты. Горы деревни Такемицу встретили нас, раскрыв объятья. Выступлений в этом месте я ждал с нетерпением, рассчитывая поселиться в принадлежащем Рэдам доме, забыв хоть на время жёсткую лежанку в трейлере, который вечно приходилось ставить рядом с клетками. Вонь ото львов мешала не слишком, однако ламы пахли… так аппетитно! Это нежеланное испытание на прочность сводило с ума, а Такемицу обещала долгожданный отдых: не выспаться ведь на насквозь обслюнявленной подушке.
Представления давали по вечерам, так что днём я был предоставлен себе. Медитировал в саду камней, укрепляя умение усмирять гнев; помогал в огороде столетней, наверное, бабушке, присматривавшей за домом в отсутствие хозяев. В благодарность она угощала меня свежими овощами - с обострившимся чувством вкуса каждое выращенное без химии растение казалось чем-то неземным.
Кроме того я пил чай, любовался видами гор и вёл счёт выражениям на очаровательном лице прелестной помощницы иллюзиониста (моей), которая часто оказывалась привязана ко мне на целый день из-за репетиций сложных номеров.
Палитра выражений была богата, и каждое, от сарказма до скепсиса, ущемляло самолюбие, как дверью хвост. Но девушка была по-настоящему красива. Из тех, чьи лица переносят на мрамор, изображая светлых ангелов над могилами детей. Из таких, которых хочется… узнать поближе, когда на них надето платье по фигуре, а я ведь каждый вечер видел мисс Фишер в обтягивающем трико. Даже имя было красивое, редкое, созданное, чтобы его произносили с чувством. Десмера.
Она ехала с нами от самой границы Побережья. Циркачи предпочитали не смотреть в её глаза, красные, словно раскалённые угли, а я упивался их необыкновенным цветом. Какая-то часть меня находила мерцающие радужки знакомыми и близкими: таким же алым горело «Нутро Крематория», самое смертоносное моё заклятье, отнявшее две жизни и одну спасшее. Другая же просто была безнадёжно влюблена. И каждый раз, снимая сияющее улыбкой манежное выражение-маску, Десмера кривила манящие губы и отворачивалась от меня.
Это злило, приводило в бешенство и заставляло желать внимания ещё отчаянней. Это было опасно, для меня-человека прежде всего (Красные Глазки, я тебя съем). В итоге, в очередной раз велев заткнуться соблазнительным мыслям о применении силы в сердечных делах, я решил, что стоит забыть. О Десмере и женщинах вообще. По крайней мере, до тех пор, пока не буду уверен, что, сжав избранницу в порыве страсти, не переломаю ей рёбра. Обстоятельства, в прочем, вскоре сделали моё решение малозначимым.
Полнолуние застало цирк в выходной, и я, довольный возможностью провести ночь со своей природой, а не пугая детишек под сводом шатра, готовил ужин из мяса, мяса и мяса. И сжёг всё до чёрноты.
С восходом Луны, госпожи и хозяйки, меня скрутил голод, который в столь поздний час в деревне утолить было или нечем, или кем-то. Неодолимый инстинкт охотника вывел из дому, но, к счастью, я сумел уйти в горы, прежде чем изголодавшая по свободе сущность вервольфа ненадолго взяла верх. Зверь настиг горного барана и нескольких коз, но убивал, лишь пока был голоден.
Вернулся в деревню с рассветом, ещё в нечеловеческом обличье, неудачно выбрав время. Луна заходила рано утром, и превращение, по-прежнему болезненное, застало меня во дворе дома. Я стоял, привалившись к стене, на трясущихся ногах, когда за спиной раздался едва слышный вздох:
- Верф… - Десмера придерживала калитку одной рукой, другой прикрывая рот. Красные глаза были очень круглыми – вид забавный, только мне не хотелось смеяться. Она не видела меня-зверя прежде, возможно, даже не знала, потому что в цирке не любили сплетни (у всех свои секреты). От мысли о криках, оповещающих мирных селян, что в деревне волк, - в смысле, верф - и пора браться за виллы, замутило. Я артист, у меня была сложная ночь и только перепуганных пастушек - то есть помощниц - не хватало.
- Десмера... - из голоса ещё не пропали рычащие нотки, а ноги не перестали дрожать. Отклеившись от стены, я протянул к ней руку, готовый поймать девушку за платиновые кудри, если вздумает убегать. Предатели ноги подкосились. Протянутая рука опустилась на её плечо, пышущее жаром из-под белого вязаного платья. Десмера улыбнулась довольно жуткой, учитывая обстоятельства, улыбкой и помогла доковылять до крыльца, где я тяжело опустился на ступеньки. В первые минуты после превращения я-человек всегда походил на сыплющую песком мумию.
- Я хотела начать репетировать пораньше, потому и пришла, а тут ты… - Она не переставала говорить. Какая-то странная радость в её голосе раздражала, и я почти не слушал. - Не знала, что ты вервольф, но это здорово. У нас же может теперь что-нибудь получиться! – Внезапно слова девушки обрели волнующий смысл. – Я сама не верф, но вот, смотри! – И Десмера с улыбкой смяла металлическую ручку входной двери. Рукой. В крошки.
Ой, мамочка…
*
- Меня вырастили маги в восточном Дворце света, - девушка заправила за ухо прядь светлых волос и чихнула. Вечером после представления мы сидели на диване в гостиной. Десмера сменила трико на пёстрые шаровары и свободную блузку и вся прямо сияла. Я нервно улыбался и не знал, куда деть руки.
- Во время экзамена на проникновение в параллельный мир студент зацепил меня волшебным посохом. Ну, то есть не совсем меня, а контейнер с эмбрионом. Мир выбирался случайный, без точных координат, так что вернуть обратно, - Десмера тихо рассмеялась, - не получилось. Отец (тот студент, он верховный маг Дворца сейчас) говорит, что я человек, но… с особенностями.
- Понятно… - всё думал о сломанной дверной ручке. Мне бы такое даже в обличье зверя не удалось. Бегать и прыгать – пожалуйста, но голыми руками металл крошить? Хотя заливший фарфоровый щечки румянец порядком отвлекал от грустных мыслей.
- Мне из-за этого очень трудно строить отношения с людьми, особенно… с мужчинами. Понимаешь? Они так быстро ломаются! А ты вервольф, значит, тоже сильный и быстро регенерируешь, вот я и подумала… Мы могли бы… То есть, я ведь, кажется, была небезразлична тебе, правда?
Не находись слова «ломаются» и «регенерируешь» в соседних предложениях, я бы уже расплылся в пошлейшей улыбочке и распустил руки. Однако девушка только что сообщила, что у неё не клеились отношения с противоположным полом, потому что он (пол) недостаточно быстро излечивал физические повреждения. Да что она, проклятье, делала с парнями?! Я попятился (насколько это возможно, когда сидишь), но изящная рука уже обвила мою шею, длинные ресницы томно прикрыли красные угли глаз, а губы сложились в ту самую жутенькую улыбку.
Боги, спасите меня.
*
Я честно пытался её убить, полагая, что явно одержимая неведомым злом девушка не должна ходить по земле, безнаказанно оставляя позади тех, кто «быстро сломался». Но Десмера, по-моему, попытки умерщвления даже не заметила.
И однажды подумалось, а так ли всё плохо?.. Да, в прошлом она, похоже, натворила дел, но ведь я тоже не без греха: две отнятые жизни всегда за плечами; знаю, не оборачиваясь. А где ещё найдёшь женщину, которая поддержит тебя, когда должна бы испугаться и сбежать?
И которую можно обнимать без оглядки, так крепко, как только захочется?
В общем, хотя всё равно было не по себе, я решил, что попробовать стоит. Кто знает, может, у нас с Десмерой Фишер действительно что-то получится.
Техническое С Тарой Котейко, городским вервольфом, Мариан познакомился, потому что я потеряла надежду на волков. Девушку задружили и таскали в гости и на общественные участки, пока она не соизволила-таки напасть. Не судите строго за её смерть: укусив Мариана она, как это бывает с симской нечистью, потеряла стыд и совесть, начав "дичиться" на всех подряд. Только успевала излечивать. Так что пришлось, увы.(
