- Ну что вы, милостивые государи, - успокаивающе произнес Верамон, улыбаясь самой любезной улыбкой, - Какие пленники? Вы – наши дорогие и почетные гости. Мы готовы оказать вам самый радушный прием. Просто, мы не терпим оружие, не держим его в доме и сами вооружены лишь охотничьими луками. Прошу вас, господа, отдайте мечи, и покончим с этим досадным недоразумением. Вас ждут ваши комнаты, горячая ванна и сытный ужин.
Парни обменялись взглядами, потом неохотно отстегнули клинки от ремней и протянули их ослепительно улыбающемуся хозяину.
- Мы принимаем ваши правила, - сказал Дан, - Но у нас есть встречное условие: мы с моим другом будем ночевать в одной спальне.
- Ах, какие странности! – воскликнул Верамон, который единственный из всех братьев участвовал в разговоре, - У нас очень просторный дом, зачем же тесниться? У каждого из вас будут удобные апартаменты.
- Благодарю Вас за заботу, - лукаво улыбнулся вер, приобняв опешившего Яна за талию, - Но мы с ним неразлучны.
- Что это ты такое наплел? – возмущенно спросил юноша, когда их оставили одних в мрачноватой спальне с огромной кроватью из темного полированного дерева и незажженным камином, - Теперь они будут думать, что мы с тобой любовники.
- А почему бы и нет? – Дан вопросительно поднял бровь, но, увидев вытянувшееся лицо Яна, онемевшего от такого заявления, громко захохотал, - Расслабься, Младич, я пошутил. Я предпочитаю женщин. Не мог же я сказать Верамону, что ни на грош не доверяю его фальшивым улыбочкам.
После горячей ванны жизнь уже не казалась такой мрачной, и повеселевшие друзья отправились в огромный пиршественный зал, стены которого украшали оленьи рога и чучела голов диких животных, а дальние углы терялись во мраке. За длинным столом, уставленным аппетитными блюдами и бутылями с вином, расселись все шестеро хозяев во главе с Верамоном, который предложил парням сесть по обе стороны от него.
Умиротворенный Дан налегал на вино и болтал без умолку, ни мало не смущаясь тем, что беседа за столом больше походила на его монолог, лишь время от времени разбавляемый репликами Верамона. Яна бил озноб, и он пытался согреться горячим глинтвейном с пряностями и лимоном. Ланс, продолжая механически улыбаться, рассеянно отвечал веру и попеременно бросал взгляды то на красное от заката небо за окнами, то на своих гостей. Остальные мужчины, так и не проронив ни слова, угрюмо уткнулись в тарелки с почти нетронутой едой.
- Кажется, Ваши братья не очень-то нам рады, - обратился к Верамону осоловевший от тепла, сытной еды и вина Дан, - За весь вечер мы так и не услышали их голосов.
- О, не обращайте на это внимания, милостивые государи, - привычно сладко запел Ланс, - Мы – люди деревенские, живем в глуши, гости у нас – большая редкость. Не сочтите их молчание за невежливость, мы все вам очень рады, вы даже не представляете насколько мы рады вашему присутствию. Но я прошу нас извинить, мы привыкли рано ложиться, уже поздно, солнце вот-вот сядет, так что, если вы не возражаете, мы отправимся по своим комнатам. Да и вы утомлены, так что спокойной ночи.
Вскоре и парни отправились в спальню, причем Дан прихватил с собой большую оплетенную бутыль с вином. Ян отметил про себя, что на двери не было никаких внутренних запоров, и этот факт немного встревожил юношу.
Вер улегся на кровать прямо в сапогах, закинув ногу за ногу, и время от времени прикладывался к горлышку бутылки.
- В моей богатой биографии много чего было, события моей жизни вполне тянут на авантюрный роман, - куражась, разглагольствовал он, - Но проводить ночь в одной постели с мужчиной – такого еще не было. Надеюсь, ты не слишком сильно храпишь, Младич?
Солнце село, и в узкие стрельчатые окна, забранные крепкими решетками, бесстыдно заглянула полная яркая луна, залив комнату голубым светом. Ян зажег свечи в громоздком бронзовом подсвечнике, стоящем на каминной полке. В этот самый миг дверь с грохотом распахнулась, и в носы парней ударил резкий запах псины. С низким злобным рычанием в дверной проем ворвались шестеро хозяев. Они выглядели почти так же, как и днем, но на их плечах сидели собачьи головы с оскаленными пастями и с капающей с клыков слюной.
- Проклятье! – выкрикнул Дан, вскакивая с кровати, - Это кинокефалы. Ян, не дай им себя укусить. Спрячься где-нибудь, я возьму их на себя.
Тело вера окуталось дымкой и через мгновение барс, как белая молния, прыгнул на собакоголовых. Клубок их сплетенных тел покатился по полу, оттуда слышались рык и собачий визг и мелькали когти и клыки.
Два монстра, отделившись от остальных, двинулись в сторону безоружного Яна. Юноша, не раздумывая, швырнул вперед подсвечник и схватил чугунную кочергу, которую он обнаружил возле камина. Тяжелый канделябр врезался в голову оказавшегося впереди кинокефала и проломил его височную кость. Существо коротко взвизгнуло и, как подкошенное, рухнуло на пол, разбрызгивая кровь и мозги. Пламя свечей, вывалившихся из держателей, затрепетав, погасло, и комната погрузилась в полумрак, разбавленный неверным сиянием бледной луны. Ян, забыв про недомогание и высокую температуру, встал в боевую стойку, держа в руках кочергу, как меч. Эта мера оказалась своевременной, потому что второй монстр, издав угрожающее рычание, бросился в его сторону.
Глаза кинокефала мерцали в темноте желтым светом, и в них не было ничего человеческого. Зверь бросался на юношу, как бойцовый пес, пытаясь вонзить клыки в незащищенную плоть, его глотка издавала низкие раскатистые звуки, а шерсть на загривке встала дыбом. Ян не подпускал к себе противника, защищаясь кочергой, и наносил ею чувствительные удары. Животное скулило, его ухо было разорвано, обильно кровоточа, но враг не сдавался, продолжая стремительно нападать. Наконец, исхитрившись, юноша оглушил тварь, и в следующий миг раскроил ему голову.
Ян взглянул в сторону двери, готовый придти на помощь Дану, но тот уже справился сам: барс стоял, придавив к полу огромной лапой последнего кинокефала, бьющегося в агонии.
Ирбис окутался туманом, и появившийся вер хрипло воскликнул, тяжело дыша:
- Мы справились. Ты жив, Младич?
Едва договорив, он пошатнулся и стал оседать на пол. Ян успел подхватить его подмышки и отволок на кровать. Юноша зажег свечу и в ее неверном свете увидел, что Дан бледен, как полотно, и на его белой рубашке расплывается багровое пятно, словно распускающийся ночной цветок.
Распахнув на друге сорочку, Ян увидел несколько страшных рваных ран в области плеча и груди. Он с помощью скомканного покрывала остановил кровь и наложил повязку, пропитанную бальзамом Луарвика, затем на руках отнес вера в конюшню и привязал его к седлу.
Ян побоялся ночевать в этом странном доме, не зная, какие еще сюрпризы он таит. Юноша вывел лошадей в лес, по памяти держа путь в сторону деревни. Не прошло и получаса, как рощица поредела, и впереди показались крайние дома деревушки. Ян даже не удивился этому, поняв, что со смертью кинокефалов рассеялось и их чародейство.
- Срочно позовите ведунью, - прокричал он, вваливаясь в избу с Даном на руках. Увидев, что его не поняли, он пояснил, - Ну, знахарку, кого-то, кто умеет лечить травами.
Через несколько минут в дом вошла пожилая женщина, назвавшаяся матушкой Мириллой. Она пощупала лоб Яна, который нетерпеливо отстранился, указывая на вера, затем осмотрела раненого и сказала, покачав головой:
- Для тебя, добрый господин, у меня есть отвары, твоя простуда пройдет через пару дней, но твоему другу я помочь не в силах. Это укусы собакоголовых, от их яда у меня нет снадобий, и от них невозможно поправиться. Мне очень жаль.
- Кто они такие? – спросил юноша, – И почему они не трогали вашу деревню?
- Они наши бароны. Большую часть времени они похожи на благородных господ, - ответила матушка Мирилла, - Но в полнолуние у них отрастают собачьи головы и они жаждут человечины. Они умеют наводить морок, так что в роще можно долго блуждать и так и не найти выход. В нескольких лигах пути отсюда проходит торговый тракт, и они заманивают оттуда к себе в дом беспечных торговцев. А нас они не трогают, потому что мы их крестьяне и мы снабжаем их продуктами. Их укусы смертельны, никто после этого не выживает.
Ян не поверил травнице, он сам принялся лечить друга, меняя повязки, густо смоченные бальзамом. Через несколько дней раны значительно уменьшились и выглядели совсем нестрашными, но Дан не приходил в себя и по его телу расползался пугающий холод. Вер в начале болезни метался в постели, жалобно стонал и не очень разборчиво кричал:
- Нет! Я не хочу! Вы меня не заставите! Я не буду делать это! О, какая боль! Нет!! Я не сдамся! О!
С каждым днем он становился все тише, он даже перестал стонать, и его смуглая кожа покрылась смертельной бледностью. Ян сидел возле его постели, держа его за руку, и с болью смотрел на угасание друга.
На девятый после ранения день Ян, как обычно, сделал веру перевязку. Раны почти затянулись, и больной выглядел спокойным, будто спал. Внезапно тело Дана выгнулось дугой, из его горла вырвался хрип. Вздохнув в последний раз, он безвольно обмяк, и Ян больше не слышал его дыхания.