Это - единственный выживший кусок всей династии. Половина скринов убрана, как и концовка. Это все, что мне не стыдно оставить.
__________________________________________________ ____
Хагуро, преодолевая боль, терпеливо ждал, пока опустится занавес. Как только Dоу пропал из вида аудитории, лениво выдавливавшей из себя скудные аплодисменты, он поплелся к гримерке; тут, не в силах более сопротивляться боли, Хагуро грохнулся на диван. В этот раз приступ был особенно сильным.
Внезапно боль разлилась по всему телу и выплеснулась наружу вместе с сухим, дерущим горло кашлем. Оправившись, Хагуро медленно сделал глубокий вдох и осмотрел непривычно пустую и тихую комнату. Обычно тут было довольно шумно, однако сегодня все разбежались пораньше, дабы не попасть под дождь. Здесь участники труппы готовились к выступлениям: приводили в порядок свои одеяния и накладывали макияж; тут же проводили они и свой досуг. Иногда просто отдыхали, иногда спорили, чье выступление было лучшим, но чаще всего их можно было застать за игрой в карты. Требовалась немалая сноровка, чтобы как можно дольше скрывать свое жульничество. Последний оставшийся игрок, так и не попавшийся на обмане, выходил победителем и был обязан раскрыть остальным свой секрет. О честности и речи не шло, ведь смысл этой игры был показать свое мастерство, и, охваченные азартом молодые люди порой часами засиживались в заполненной сигаретным дымом комнате. Иногда доходило до того, что в радиусе двух метров едва можно было что-либо разглядеть. Dоу не принимал участия в подобных забавах, и большой редкостью было, чтобы он соизволил остаться просто понаблюдать за игрой.
Пожалуй, стоит сказать пару слов о составе труппы. Всего в ней семь участников.
Первый – Фернандес, который, собственно, и является владельцем театра. Он редко показывается и сам никогда не выступает. На данный момент Хагуро мало что о нем было известно, да и виделись они только раз – когда Dоу впервые оказался в театре. Обычно же Фернандес предпочитает доносить сведения до членов труппы через жену, Оул.
В отличии от мужа, Оул - открытая и дружелюбная девушка. В ней столько энергии, что, кажется, она просто не умеет уставать. Она располагает к себе людей, и ребята ласково зовут ее Оли, но порой ее чрезмерная активность действует на нервы, хоть такое случается крайне редко. У Оул нет собственных номеров, она предпочитает участвовать в постановочных сценках. Помимо нее в них обычно принимают участие Мартин, Грейс и Каллисфен, реже – Эфир.
Эфир специализируется на пантомиме и полностью отдает себя любимому занятию. Обучался основам драматического искусства самостоятельно. С детства обладает крайне гибким и пластичным телом; два года занимался танцами, но, потеряв всякий интерес к исполнению примитивных, на его взгляд, движений, бросил. В девятнадцать лет, выполняя упражнения, получил серьезную травму, которая могла поставить крест на его карьере: денег на лечение просто напросто не хватало. Но ребята скинулись, и вскоре нужная сумма была набрана. После лечения какое-то время травма еще давала о себе знать, но даже это не заставило Эфира бережнее относиться к своему телу, и он до сих пор тренируется, не жалея себя. Погруженный в работу, не часто контактирует с кем-либо.
Конкуренцию в трудолюбии Эфиру может составить лишь Грейс. Она в меру сдержана, в меру общительна, ответственна, и никогда не навязывает кому-либо свое общество. Зато, если кому-то посчастливилось стать ее другом, то скучать ему точно не придется. Грейс обладает отличным чувством юмора, хотя чаще всего этот юмор попадает под разряд «то, над чем не стоит смеяться». Но все ценят ее за умение разрядить обстановку в нужный момент. Обычно Грейс выступает в роли ассистента Каллисфена, а с недавнего времени и в роли ассистента Dоу. О своей жизни вне театра ничего не рассказывает, как, в общем-то, и остальные артисты. Работа – единственное, что их объединяет, а дружеские отношения заканчиваются за порогом этого старого здания.
О Мартине и Каллисфене Хагуро знал не так уж и много.
Мартин – фокусник, однако сам он не столько интересуется фокусами, сколько огненными шоу. Поначалу члены труппы с опасением относились к идее создания фаер шоу, но после первого же представления изменили свое мнение. Зрелище было действительно захватывающим – Мартин знал свое дело, а огонь был его стихией. Любимым реквизитом фокусника являются девилстик, иначе говоря, металлический шест, приводимый в движение парой специальных палочек, и огненные пои. Артисты уважают Мартина за его профессионализм, однако особой любви к нему не питают. Он часто раздувает скандал из ничего, придирается к малейшим промахам и выходит из себя, если кто-то посмеет намекнуть на его недостатки или раскритиковать его выступление.
Каллисфен - ответственный за декорации и костюмы. Поэтому, как и Оул, личных номеров не имеет, а лишь выступает в роли второстепенных персонажей. В детстве мечтал стать дизайнером, но, как это часто бывает, исполнению этой мечты не способствовали ни средства, ни место, где жил Каллисфен. Так, окончательно похоронив все надежды, он решил попытать счастья в этом театре. Каллисфен производит впечатление мрачного и задумчивого человека, но в кругу друзей ведет себя раскованно и дружелюбно.
Сам Dоу оказался в театре по воле случая. Слоняясь в очередной раз по улочкам Стренжтауна, он обратил внимание на здание, манившее своей необычной для того района архитектурой, и, засмотревшись, остановился чуть поодаль калитки.
- Здравствуйте, - где-то сбоку послышался женский голос. – Вы по поводу работы?
Хагуро обернулся. Напротив него, приветливо улыбаясь, стояла молодая девушка. И хоть парень ни малейшего понятия не имел, о какой работе идет речь, он не преминул воспользоваться так удачно подвернувшимся шансом. Как позже выяснилось, труппа нуждалась в актерах и была готова взять кого угодно, иначе следующее выступление грозило стать для них последним. В тот день они как раз ожидали возможного сотрудника, за которого девушка и приняла Хагуро.
Скептически настроенную публику удивить было весьма трудно. Все эти люди в зале были чужды и безразличны Dоу, но какая-то тоска сковывала душу от осознания того, что, хоть зрители предельно напряжены и сосредоточены на действиях иллюзиониста, не мистики и не волшебства жаждут они. Глаза их скользят по реквизиту, по одеянию Грейс, внимательно изучают каждое движение Хагуро; каждый взгляд в сторону вызывает у зрителей подозрение. Эти люди не верят в чудо. Они убеждены: все вокруг – ложь, обман, выдумка. Так они и пытаются уцепиться за малейший промах и вскочить с места, вскрикнув: «Шарлатан!»
Со временем Dоу привык к равнодушию публики. Конечно, детский восторг перед тайным и неизвестным был незнаком ему так же, как и зрителям. Но едва ли от этого становилось легче.
То, что к каждому выступлению придется готовиться основательно, стало ясно сразу, поэтому Хагуро пришлось проштудировать немало книг, позаимствованных у Грейс и Мартина, и провести приличное количество времени, практикуясь изученному, прежде чем движения стали уверенными и быстрыми. Но секрет успеха заключался не в одной лишь ловкости рук. Представления требовали полной концентрации, равновесия души и тела. Все это в совокупности с десятками устремленных на тебя глаз выматывало и опустошало. И иногда это заканчивалось как сегодня. Приступом.
Dоу накинул куртку и вышел на улицу. Холодные порывы ветра ударили в лицо, отчего глаза сразу заслезились, и всю оставшуюся дорогу пришлось идти с опущенной головой. Конец октября никогда не отличался дружелюбием, но в последнее время погода стояла просто мерзкая. Так и сегодняшний день ничем не отличался от предыдущих: слякоть, мороз, пробегающий по телу неприятной дрожью, и сильный ветер. Единственным ярким пятном на этой серой и хмурой улице был светофор. Не дожидаясь, пока красный свет изволит смениться на желтый, Dоу перебежал на противоположную сторону. Внезапно раздался раскат грома, Хагуро ускорил шаг. Небо плотно облепили тяжелые тучи, временами прорезаемые вспышками молний, но оставалась призрачная надежда добраться до дома не промокнув.
За поворотом показался Мемориал. Район, к которому приближался Dоу, как нельзя лучше подошел бы для съемок криминального триллера. В каждом крупном городе есть кварталы, куда лучше не соваться. Конкретно этот район славился царившим в нем беспределом. Каждый занимался тем, чего желала его душа: будь то торговля нелегальными товарами или наркотиками, грабежи или убийства. Казалось, длинные руки закона просто не дотягивались до этого небольшого, живущего своей собственной порочной жизнью мира.
По мере приближения к Мемориалу жилые дома редели, и на смену им приходили заброшенные здания с побитыми стеклами и разрушенными стенами; асфальт, испещренный сухими трещинами, украшали неглубокие ямы и строительный мусор, заботливо разбросанный кем-то из местных обывателей. Сегодня эта улица была особенно пустынна: за все время Dоу встретил всего пару-тройку прохожих, да и те спешили убраться из неблагоприятного района.
Тучи тем временем сгущались, и Хагуро уже спускался в метро, когда с неба упали первые капли.
Поезд затормозил, и, наконец, остановился. Двери открылись, и Dоу вошел внутрь. В вагоне, как и обычно, было грязно; в углу тихо сопел, укутавшись в старый дырявый плед, какой-то мальчик; стекла были исписаны не совсем приличными фразами. Хагуро облокотился на перекладину и закрыл глаза. Следующая станция была конечной, а путь до нее предстоял долгий.
Прошло уже три года с момента окончания института. Получив аттестат, Dоу окончательно убедился, что его мнимое превосходство более не способно доставить ему радости. Возможно, так было всегда, возможно - нет, однако первые десять лет жизни Dоу имел прекрасную возможность наблюдать, что если ты не лучший, ты – никто. Да и мир за стенами Лаборатории не сильно отличался от мира за ее пределами: ты все еще оставался никем, разве что свободы у тебя становилось больше.
Потеряв интерес к самосовершенствованию однажды, Хагуро не смог приобрести его вновь. Так и получилось, что тянулись эти три года бесконечно долго, а мир казался таким пустым и унылым, что Dоу потерял счет времени, а реальность и вымысел слились для него в одно целое. Галлюцинации продолжали преследовать Хагуро. Причем появиться они могли когда угодно и где угодно: от номера мотеля до вагона метро. Предвестником особо серьезных приступов являлся тот самый голос, такой хриплый и тихий, что порой Dоу замечал его, только когда шепот раздавался прямо за спиной. Но чаще парень успевал заметить его задолго до появления видений. В какой-то степени это помогало позаботиться о том, чтобы не упасть в обморок посреди улицы, но постоянное напряжение изнуряло, что отрицательно сказывалось не только на настроении, но и на трудоспособности. На работу устроиться просто не представлялось возможным, и терпеть внезапные припадки и без того вялого работника никто не собирался.
- Эй, сынок, не найдется чего пожевать?
Хагуро открыл глаза. К нему обращался пожилой мужчина в драных обносках, со стертыми в коленях джинсами и длинной, слипшейся бородой, похожей на вату.
- Сынок? Да я тебе в правнуки гожусь. – бросил Dоу. Старик покряхтел, и, видимо, приняв слова Хагуро за оскорбление, пошел попрошайничать к следующему. Когда мужчину в очередной раз проигнорировали, он вернулся обратно и встал рядом с Хагуро; подумал немного, легонько пнул лежащего на полу мальчика, и тот недовольно застонал, но все-таки подвинулся; тогда старик сел рядом.
- Комфортно? – не сдержался Dоу. В вагоне было много свободных мест, однако старик предпочел скамье грязный пол.
- А с чего бы и нет? – Дед кротко посмотрел на Хагуро, отчего парень отвел глаза. Как может взгляд быть таким тяжелым и дружелюбным одновременно?
Заметив смятение ‘сынка’, дед поерзал на полу, усаживаясь поудобнее, и произнес:
- Можешь смеяться. Это даже хорошо, что ты умеешь смеяться. Я люблю, когда люди смеются, пусть даже и над другими. Значит, у них есть надежда. Пусть даже она крохотная, но она есть.
- Надежда? –Dоу и не рассчитывал, что через грохот поезда старик услышит его.
- Надежда на то, что есть тот, кому еще хуже. – Хагуро с интересом посмотрел на деда. – Я даже уверен, что еще природой заложено в человека свойство больше радоваться чужому горю, нежели своему счастью. И чем сильнее второе чувство, тем сильнее и первое.
Дед закашлялся, а Dоу опустился на пол, оперевшись о стену.
- И как же человек поймет, что он самый никчемный?
- Конечно же, через жалость. Жалость к самому себе. Странно, что это чувство не является восьмым смертным грехом. Будь моя воля – обязательно бы его туда включил.
Хагуро поморщился и отвернулся. Он узнал себя, но не нынешнего, а себя лет двадцать назад. Люди, попавшие в Лабораторию много позже своего появления на свет, только и говорили, что о жизни там, снаружи. Естественно, маленький мальчик, наслушавшись этих историй, начал завидовать и поневоле проникся сочувствием к самому себе, не знавшему свободы. Но Пятьдесят Первый не только быстро отбил у Хагуро желание жалеть себя или окружающих, но и внушил ребенку отвращение к всякому, кто не ценит то, что имеет. Даже если избранный путь извилист и тернист, дОлжно пройти его полностью. Сет дал Хагуро мечту, утопию, которой не суждено было свершиться: быть совершенным, особенным. Быть тем, из-за кого умерли сотни обычных людей, быть избранным, дабы оправдать их смерть, а главное – доказать себе, что все они погибли не зря, и Dоу действительно является лучшим. И если это и есть избранный им путь, то нести это тяжелое бремя нужно до конца. Однако чем старше становился Хагуро, тем быстрее рассеивалась эта иллюзия.
Dоу вздрогнул. Похоже, он уснул, а голос по рации, объявляющий о прибытии на конечную станцию, разбудил его. Парень приподнялся, отряхнул джинсы, и собирался было выходить, как вдруг заметил, что ни старика, с которым он разговаривал пару минут назад, ни мальчика нигде нет. И все бы ничего, если бы не тот факт, что и очнулся Хагуро не у стены, где сидел дед, а у перекладины, около которой Dоу остановился вначале.
Неужели его опять накрыло?
Dоу покинул вагон и подошел к автомату с газировкой. Как ни странно, деньги оказались на месте, и вскоре Хагуро уже открывал баночку с какой-то ядерно-желтой, но вполне сносной на вкус жидкостью. Как он и предполагал, дождь на улице лил так, что по тротуару бежали целые потоки мутной воды. Денег на такси не было, а дожидаться автобуса – себе дороже. Поэтому Dоу покинул станцию и побежал к дому, оставляя от луж и грязи одни брызги.
В квартиру Хагуро вернулся окоченевший, промокший и в грязи по колено. Сбросив прилипшую к телу одежду, парень завалился на кровать. Сил не хватало даже на то, чтобы натянуть на себя одеяло.
Вид у квартиры, где с недавнего времени проживал Dоу, оставлял желать лучшего: через порванные обои просвечивали голые стены, вода была почти такой же ржавой, как и трубы, из которых она текла, раковина засорялась с завидной периодичностью, а у кухонных шкафов то и дело отваливались дверцы. Собственно, за те деньги, что Хагуро платил лэндлорду, большего ждать и не стоило. Крыша над головой есть, отопление тоже, да и замок на двери пока еще держится. Этого достаточно.
После нескольких минут, проведенных в безуспешных попытках уснуть, Dоу попытался занять себя чтением, но и это не помогло. Тем временем желудок взбунтовался и не давал покоя, а в холодильнике, как назло, не нашлось ничего, кроме заплесневелого хлеба. Dоу выглянул в окно. На улице по-прежнему лил дождь. Маркет располагался прямо напротив дома, поэтому Хагуро, промокнув под ливнем второй раз за день, но набрав полуфабрикатов, через двадцать минут уже выходил из магазина. У самой двери дома Dоу почувствовал сильное недомогание и, зайдя в квартиру, рухнул на пол.
Хагуро приоткрыл глаза и, зажмурившись от ударившего в них света, обнаружил себя лежащим на полу незнакомой комнаты. Сильная боль давала понять, что парень неслабо приложился головой о каменную плитку. Dоу приподнялся с пола и осмотрелся. Постепенно сознание возвращалось, и Хагуро начал узнавать обстановку. Комната была копией помещений Научного Архива с верхних уровней Главного Исследовательского Корпуса, за исключением хлама и грязи, обильно покрывавшей стены, пол и оборудование.
Хагуро вышел из комнаты и пошел вдоль коридора. Куда бы Dоу ни сворачивал, в итоге он все равно возвращался на прежнее место. Устав от безрезультатных прогулок по бесконечному лабиринту, Хагуро вернулся в комнату. Еще раз осмотревшись, парень чертыхнулся. В самом углу, скрытая тенью огромного железного контейнера, находилась еще одна дверь, а Хагуро, пребывая в полной уверенности, что в каждой комнате возможна лишь одна дверь, как это было в Лаборатории, забыл учесть, что сон совершенно необязательно должен соответствовать реальности.
Замок поддался не сразу, но дверь все-таки открылась, и взору Хагуро предстал еще один длинный, но необычный для Лаборатории коридор: он вел не прямо, а по спирали, постепенно уходя вглубь Корпуса. А в конце этого тоннеля Dоу ожидал…тупик?
Хагуро собрался было вернуться назад, но позади него, там, где еще пару секунд назад был проход, выросла стена, и Dоу оказался запертым в этой прямоугольной коробке. Но стоило ему нечаянно дотронуться до одной из стен, как та начала осыпаться, пока и вовсе не превратилась в пыль. Хагуро очутился в месте, напоминавшем отдел Центра Управления, но установки, находившиеся в этой комнате, были Dоу незнакомы. Компьютер не подавал каких-либо признаков жизни, и Хагуро переключился на койку, накрытую плотным одеялом.
- Нарцисс… - Послышался над самым ухом знакомый голос. Dоу моментально обернулся на звук, но увидел лишь свой обезумевший взгляд в отражении монитора. Парень ударил кулаком по панели и, замявшись на пару секунд, быстрым шагом направился дальше. Что бы ни встретилось ему в стране его воображения, Хагуро было уже все равно.
Открыв следующую дверь, Dоу не удивился увиденному. В этот раз за ней был выход на кладбище. Лавочки и надгробия утопали в рыжеватом сумеречном тумане, а листва деревьев едва слышно шелестела, и Хагуро никак не мог отделаться от ощущения, будто тоненькие сухие ветви шепчут ему: "Нарцисс..."
Dоу мельком посмотрел на свое отражение в озере и перешел небольшой мостик. Внезапно раздался свист и с дерева слетел саджа с выколотыми глазами.
- Испугался, Семьдесят Девятый? – послышался сбоку чей-то голос.
- Сет?..