Если уже знакомый читателю по предыдущим главам Кроличий холм претендует на звание самого романтичного и красивого места в Вересковых Пустошах, то расположенный в предгорьях Холлинских гор Фазаний распадок вполне заслуженно считается одним из самых живописных.
Без преувеличения можно сказать, что в настоящее время всё внимание глав кланов, монархов, сената, Совета старейших да и, пожалуй, всех жителей Сидонии так или иначе приковано к этому месту. Дело в том, что в Фазаньем распадке находится зимняя резиденция императора, так называемый Охотничий замок, и сейчас всё императорское семейство перебралось жить сюда, подальше от шума и толчеи Тирина.
Но не этот факт вызывает такой повышенный интерес к императорской резиденции. О том, что над правящим домом довлело заклятие и до сего дня императрицы рожали только дочерей, известно каждому жителю Сидонии. И вот свершилось!
Одна из жен наконец-то подарила императору наследника, долгожданного сына.
Эта весть облетела Сидонию со скоростью курьерского поезда, и в Фазаний распадок потянулись послы от правящих домов, чтобы выразить радость и восхищение.
Бесспорно, что искренность некоторых глав кланов была вызвана усилившимся влиянием Ордена Праматери и успехами имперской армии, в пух и прах разгромившей Лигу пяти королевств, но факт остаётся фактом - из тихого патриархального уголка Фазаний распадок единым махом превратился в одно из самых значимых и важных мест Сидонии.
Если вы пожелаете добраться туда и своими глазами увидеть Охотничий замок, то прежде всего вам следует позаботиться о добром коне. Его можно взять в любом из постоялых дворов, которых великое множество на окраинах Тирина - столицы этих земель, ранее известной как Чёрный Холм. И, конечно, не забудьте прихватить с собой в дорогу что-нибудь из еды и питья.
Если вы не хотите тратить время на поиски, то спросите первого же встретившегося жителя города, где можно найти доброго коня и хорошую еду в дорогу.
Клянусь Праматерью, что он первым делом посоветует обратиться к хозяину "Толстого хорька", папаше Сидиусу. Только не советую задерживаться там долго, ибо в своём гостеприимстве и радушии старый эльф порой явно перегибает палку.
Тёмный эль, который варят тут же, в таверне постоялого двора, чертовски вкусен, но предательски крепок, а жаркое из поросёнка ароматно и сочно. А уж если вспомнить о копчёном, одуряюще аппетитном, истекающем жиром угре, которого тут подают, да ко всему этому прибавить радушие самого папаши Сидиуса, то уверенно можно сказать: если вы по незнанию задержитесь в таверне чуть дольше, чем седлается выбранный вами конь и собирается заказанная дорожная снедь, то выберетесь отсюда очень нескоро.
Давайте представим, что вам повезло, и в тот момент, когда вы входили в ворота "Толстого хорька", его хлебосольный хозяин в сопровождении слуги отлучился по каким-то своим делам, в результате чего вам не пришлось, очнувшись от алкогольного забытья в одной из комнат гостиницы, проклинать своё обжорство и клясться всеми богами, что больше ни капли, ну, ни капли в рот.
Итак, под вами крепкий и достаточно бойкий конёк, к седлу приторочена двойная кожаная фляга, наполненная чистейшей родниковой водой или холодным рутом, в седельной сумке покоится чистый холщовый мешок с буханкой свежеиспечённого хлеба, добрым шматом натёртого чесноком и специями сала, кольцом копчёной колбасы, свёртком с полосками вяленого мяса. Там же и небольшие мешочки с сушеным черносливом и обжаренным миндалём, пара головок лука и головка чеснока. Ну и, конечно же, немного соли.
Ах, да! Перед выездом у вас всенепременно поинтересуются, каким путем вы намерены ехать, по Джарскому тракту или по Бельфорской дороге. И если вы скажете, что спешите, и назовёте более короткую Бельфорскую дорогу, то не удивляйтесь, если к вам тут же подбежит румяная пышногрудая голубоглазая дива в чепце и белом передничке и, одарив вас самой светлой и обворожительной улыбкой на свете, протянет своей пухленькой ручкой крепко надушенный белый платочек. Только не вздумайте возомнить, что эта хрестоматийная сцена, столько раз описанная в рыцарских романах, имеет под собой какую-то пикантную подоплёку!
Румяная дива - это Эстель, жена самого папаши Сидиуса, и уж поверьте, никаких видов на ваш счёт у этой женщины нет, она просто передала вам надушенный платочек.
Впрочем, примерно через час пути вы поймёте, что означает этот странный дар, и - я уверен на все сто - вспомните предусмотрительную мадам Эстель самым добрым словом.
Повздыхав о роскошных формах жены хозяина, трогаем своего коника и направляем его резвый бег на север.
Наша дорога плавно огибает предместья Тирина, делает небольшую петлю между двух фрименских ферм и далее змеится по склонам пологих холмов, тут начинаются виноградники семьи О' Нилонов. Проехав через каменный мост, соединивший берега довольно бурной безымянной речки, мы въезжаем под сень небольшой живописной кленовой рощи.
Кстати, а вам никто не рассказывал, что некогда именно в этой роще мать короля Патрика, леди Гражина, сразила Хагенского гуля? Да-да! Это произошло именно тут, на этой самой дороге.
Нонче ни о каких гулях, конечно, не слышно и помина, но ещё лет десять-пятнадцать тому назад встреча с подобной тварью в Хагеновой роще была делом обыкновенным.
Резво протопав копытами по лесной дороге, неутомимый буланчик выносит нас к пустошам. Тут-то и находится развилка с установленным на ней камнем, украшенным резными эльфийскими рунами.
Это указатель. Тут дорога расходится надвое.
Налево уходит Джарский тракт, а направо петляет полоса Бельфорской дороги - нам туда. Дорога полого сбегает в низину. Уже отсюда видна гладь небольшого озерца и красные черепичные крыши каких-то строений. И тут...
Вы помните о надушенном платочке, который предусмотрительно дала заботливая мадам Эстель? Достаньте его, ибо сейчас он ну очень пригодится.
Черепичные крыши - это кожевенные мастерские идиша Дан-Аминара.
Кожа - замечательный и универсальный материал. И именно в этих мастерских выделываются самые знаменитые и высококачественные кожи Аминара, пользующиеся заслуженно высоким спросом не только в Вересковых Пустошах, но и в других граничащих с королевством Терэнастэ-Фэнумме землях. Но какие запахи сопряжены с этим производством, лучше не знать, а посему пришпоривайте вашего резвого скакуна и, прикрыв нос надушенным платочком, постарайтесь проехать это место как можно быстрее. На скаку вы всё же успеете увидеть, что выше, на склоне холма, стоит каменный дом хозяина мастерских.
На возвышении довольно ветрено, и отвратительный запах, исходящий от кожевни, не доставляет обитателям дома никаких неудобств, но вам предстоит промчаться по дороге, пролегающей между мастерскими и складами.
Ну вот, вы преодолели низину, и смердящая непередаваемыми миазмами кожевня осталась позади. Тут уже можно умерить резвый разбег коня, в очередной раз помянуть добрым словом заботливую мадам Эстель и убрать в карман её дар - больше он не пригодится. Ну, разве что достанете его из кармана, взглянете да вздохнёте, вспомнив обворожительную улыбку на премиленьком личике добрейшей женщины по имени Эстель.
Так! Не отвлекаемся.
Теперь, когда отвратительный запах до вас больше не доносится, можно оглянуться и рассмотреть мастерские издали. Поверьте, оно того стоит.
Это, конечно, не шедевр архитектуры, и ничего выдающегося в сложенных из серого камня безликих строениях нет.
Но вокруг мастерских раскинулся чарующий пейзаж с небольшим озерцом, плакучими ивами, склонившимися над водной гладью, и аккуратными квадратами небольших полей, темнеющих ровными рядами заботливо подрезанных и пока что безлистных кустов. Как раз между живописным озером и полями пролегает дорога, по которой вы только что, закрывая нос платком, гнали своего скакуна.
Кстати, своей тучностью эти поля и обязаны кожевне. Видите вон то уродливое квадратное сооружение под навесной крышей? Это большая компостная яма. В неё работники свозят отходы кожевенного производства, смешивают их со специально доставляемыми сюда с лесопильни Сахэма опилками и пересыпают всё это землёй и соломой. Не вдаваясь в технологию производства компоста скажу, что через несколько лет это деревянное строение будет разобрано и перенесено в другое место, а там, где оно стояло, появится небольшое поле, как раз соответствующее размерам некогда стоявшего тут здания. Вы спросите, что тут такого интересного?
А то, что помимо великолепнейшей кожи Дан-Аминар известен всем, особенно женскому населению Сидонии, как крупнейший поставщик наилучшего розового масла, ибо как раз на этих, невзрачных в зимнюю пору полях и выращиваются знаменитые на всю Сидонию розы сорта «Бетанис». Попади вы сюда летом, платочек добродетельной Эстель вряд ли пригодился бы, ибо над долиной стоит такое благоухание роз, что аромат заглушает жуткий смрад кожевни.
Ну, всё. Полюбовались, поехали дальше, благо, осталось совсем недалеко.
Советую сделать остановку на вершине холма и перекусить, заодно дайте передохнуть и буланчику. Уверяю вас, что все постоялые дворы в Фазаньем распадке сейчас забиты до отказа, вплоть до того, что некоторые постояльцы вынуждены, смирившись с неудобствами, спать на сеновалах и в сараях, а в тавернах камню упасть негде. Поэтому будет лучше, если вы подкрепитесь сейчас.
Вон там как раз лежит огромная каменная плита, на которой можно расположиться. Устроились? Слушайте дальше.
Раньше Бельфорская дорога заканчивалась у кожевни, но десять лет назад, когда шли работы по восстановлению Охотничьего замка, для подвоза материалов из ближайшей каменоломни срочно потребовалось эту дорогу продлить.
Вообще с восстановлением Охотничьего замка связана одна достойная отдельного рассказа история, но я не стану утомлять вас подробностями и расскажу всё вкратце.
До какого-то момента об Охотничьем замке никто даже не вспоминал, и на радость летучим мышам он столетиями оставался тихим и заброшенным. Но в какой-то момент деятельный и хлопотливый характер одной из нонешних иператриц во время очередной охоты на гулей занёс её в Фазаний распадок, где правительницу и сопровождавших её дочерей застала сильнейшая гроза. Заночевать им всем пришлось на одной из фрименских ферм, а там радушные хозяева и поведали своей знатной гостье о том, что возвышающиеся на скальном выступе руины некогда служили зимней резиденцией первым императорам Сидонии и, по сути дела, до сих пор принадлежат императорскому дому.
Весь следующий день императрица провела на развалинах и только под вечер, кликнув своих дочерей, умчалась с ними в Тирин.
А примерно через неделю в Фазаний распадок нагрянули созванные по всей округи строители, и закипела работа по восстановлению замка.
Вот тогда-то и была продлена Бельфорская дорога.
Надо признать, что зимняя резиденция императора занимает крайне выгодное геополитическое положение. Джарский тракт - это главная дорога Сидонии. Он, словно нить ожерелья, соединяет важнейшие религиозные и политические центры этого мира.
Например, вот там, на востоке, находится главный храм сестёр-послушниц ордена Праматери, где располагается резиденция Преподобной. Тракт, который когда-то назывался Императорской дорогой, делает большой крюк, соединяя летнюю резиденцию императора, которая находится, как и в прежние времена, в цитадели Чёрный Холм, храм Праматери и Охотничий замок, который как раз и расположен в конечной точке нашего небольшого путешествия, аккурат в Фазаньем распадке.
Кстати, если в ясный солнечный день взобраться на каменную плиту, на которой вы сейчас сидите, повернуться на восток и внимательно присмотреться, то можно увидеть шпили и большой купол главного храма Сидонии. Если двигаться отсюда по прямой, то потребуется всего полдня, чтобы до него добраться, ну а до Фазаньего распадка нам осталось ехать всего часа два.
Если вы решите не задерживаться в Фазаньем распадке и проследуете по бывшей Императорской дороге дальше на запад, то через два дня неспешного пути она выведет вас к Минас Тириту. Именно в Минас Тирите заседает сенат Сидонии. Если же направиться по тракту в противоположную от Фазаньего распадка сторону, миновав храм Ордена, а затем и Тирит, который вы покинули сегодня утром, то через три дня окажетесь у подножья величественного Альта-Тауле, громаднейшего дерева-храма.
Но, кажется, нам пора. Заканчивайте свою трапезу - и поехали дальше.
Дорога, плавно петляя между невысокими, поросшими смешанным лесом холмами и монументальными выступами скал, упорно влечёт нас своей неизвестностью.
Постепенно холмы и перелески остаются позади. Дорога плавно огибает подножье древнего как мир, заросшего лишайниками и плющом утёса, и перед вами открывается потрясающий вид на Фазаний распадок.
С севера возвышаются величественные вершины - это Эмдамская гряда – и темнеет бескрайнее море дубовых лесов. А на востоке вы видите подёрнутые туманной дымкой вершины Сумеречных гор. А вон там, среди небольших ферм и хуторов, змеится лента Джарского тракта. Обе дороги вновь сходятся у стен Охотничьего замка.
Пожалуй, вы будете несколько разочарованы более чем скромным обликом этого сооружения, что и понятно, ибо при слове «замок» наша фантазия рисует некое величественное сооружение, обнесённое зубчатыми стенами и украшенное островерхими сторожевыми башенками с развевающимися на них флагами.
Тут же ничего подобного нет. Отсюда, с дороги, видно только довольно коренастую, сложенную из тщательно обтёсанных гранитных глыб башню и черепичные крыши пристроек. Если подъехать ещё ближе, то взору предстанет не блещущее архитектурными изысками, но довольно симпатичное и добротное строение, своим видом более напоминающее усадьбу зажиточного фермера, чем императорскую резиденцию.
Впрочем, тут следует оговориться, что любой строитель в Сидонии отдаёт предпочтение функциональности и надёжности возводимого им здания. Зодчего прежде всего интересует добротность, и только в самую последнюю очередь он думает об изысканности и внешней красоте сооружения. На то существуют свои, весьма серьёзные причины, которые коренным образом отличают технологии строительства, да и всю архитектуру Сидонии, от того, что привычно людям. И самая главная причина - продолжительность жизни сидов.
Если люди возводят дом, то в лучшем случае они предполагают, что в неизменном виде он простоит столетия. Сто лет в восприятии человека огромный срок. Сто лет для сида - всего лишь некий отрезок времени. Строя для себя дом, человек рассчитывает, что родовое гнездо послужит не только ему, но и его детям и внукам. Примерно так же думает и любой сид, с той лишь разницей, что проживёт он не семьдесят-восемьдесят лет, как среднестатистический человек, а тысячу.
Неудивительно, что в любых деревне или городе Сидонии можно увидеть жилые дома, построенные задолго до того, как были возведены Парфенон или римский Колизеум.
Гранит, песчаник и морёный дуб - это основные строительные материалы, используемые местными зодчими. Отсюда грубоватая простота и нарочитая основательность в облике жилых зданий.
Но это вовсе не означает, что в Сидонии нет роскошных, потрясающих своим величием и великолепием отделки зданий. Достаточно одного взгляда на блистающий своей величавой помпезностью главный храм ордена Праматери, тысячеколонное здание сената или императорский дворец в Тирине, чтобы понять, что зодчим Сидонии далеко не чуждо стремление к прекрасному. В любом мало-мальски крупном городе можно увидеть величественные и потрясающие изысканностью архитектурного гения здания, которые смело можно отнести к шедеврам архитектуры.
Конечно же, по сравнению с ними Охотничий замок смотрится гадким утёнком. Но несмотря на свою внешнюю неказистость и какую-то сельскую простоту, это увитое плющом здание, пожалуй, самое важное место во всей Сидонии, ибо императорская семья сейчас находится тут.
Здесь и сейчас принимаются все самые важные для жизни Сидонии решения.
* * * * *
- Превосходнейшее вино! Отличный букет! - покачав в руке бокал и принюхавшись к терпкому аромату, произнесла Ленор.
Она отпила и задержала напиток во рту, наслаждаясь вкусом.
- Отличный был урожай. Дождей было мало, то лето выдалось жарким, солнечным. Виноград набрал достаточно высокое содержание сахара, вкус у напитка яркий, насыщенный. Превосходный букет! Чувствуется цветочно-медовое послевкусие с ярко выраженной миндально-фруктовой ноткой и лёгким оттенком шоколада и ванили. Уверена на все сто, эта лоза росла на южном склоне. Замечательное вино, роскошный букет, - констатировала она.
- Я бы сказала, что в нём присутствует немного вяжущий привкус граната. На мой вкус, оно несколько переигрывает по содержанию сахара, но это придаёт ему некую дерзость, в нём есть вызов, - подала голос Лилит.
Императрица-мать восседала в удобном глубоком кресле, поставленном возле широко распахнутого окна, и неспешно смаковала роскошный напиток, согревая в ладонях бокал с красным вином.
Рядом с ней, вальяжно присев на широкий подоконник, расположилась Хелена. Молча следя за диалогом Лилит и Ленор, она с явным удовольствием потягивала вино.
Ленор отпила из своего бокала и утвердительно кивнула.
- Согласна, со сладостью слегка переигрывает, но лёгкая горчинка в сочетании с вяжущей терпкостью придаёт ему неповторимый, немного агрессивный характер. Эдакое вино для мужчин-победителей. Оно будет роскошным дополнением к жаркому. У нас ведь сегодня на ужин жаркое? - спросила она, взглянув на стоящую возле двери Люси.
- Да, сударыня. К ужину будет подана зажаренная с кедровыми орешками вепрятина в пивном соусе с розмарином и овощное рагу.
- Отличный выбор вина, дорогая. У тебя безупречный вкус.
- Благодарю, госпожа.
- Можешь идти, милая, - кивнула Ленор.
Сделав лёгкий книксен, Люси вышла.
Отпив ещё немного вина, Ленор поставила бокал на стол и, подойдя к столику с курительными принадлежностями, взяла одну из своих любимых черешневых трубок.
- Отличное вино! Но хватит расслабляться, давайте переговорим о делах. Какие у нас виды на Милисентию? - уже деловым тоном спросила она, набивая трубку и поглядывая на расположившихся возле окна Хелену и Лилит.
- У тебя-то самой какие на этот счёт есть идеи? - поинтересовалась Хелена и, облизнув губы, долила в свой бокал вина.
Ленор неопределённо пожала плечами.
- Если честно, то никаких идей. Дурацкое положение, - попыхивая трубкой, продолжила она. - Ситуация такая, словно тебе преподнесли дорогой подарок, а ты не знаешь, что теперь с ним делать: и выбросить вроде как жалко, и понимаешь, что он тебе совсем не нужен. Мне её даже немного жаль. Какая бы она ни была, но мне не по душе и дальше держать её в темнице.
- Дорогой подарок с бонусом в образе свихнувшегося Меленгорда, - усмехнулась Лилит. - Чего это вдруг в тебе такая забота о ближнем проснулась?
- Бонус не в счёт. Этот бонус похрипел-похрипел, ножками на виселице посучил- посучил, да и издох. Только я уверена, что не просто так Боккаж выдал нам Меленгорда. Это не знак доброй воли. Уверена, что он что-то задумал, - ответила Ленор.
- Ленни права. Боккаж непрост, очень непрост! А девочку и вправду жаль. Ведь, по сути дела, её просто предали и дали нам на откуп, - вмешалась Хелена.
- Просто! Да андаланский упырь выбросил её, как ненужную вещь! - зло произнесла Ленор. - Эй! Императрица-мать! А как тебе такая идея: взять да отдать её в качестве наложницы нашему Торриру? Ну, пока парень не найдёт себе невесту, пускай катается на этой лошадке.
- У тебя табачок-то с чем? - приподняв брови, поинтересовалась Хелена и, переведя взгляд на Лилит, кивнула головой в сторону Ленор. - Ишь чего удумала! Парня совращать!
- Почему совращать? - удивилась та. - Я не вижу в словах Ленни ничего предосудительного или странного. Алл вообще имеет полное право забрать Милисентию себе или подарить её любому отличившемуся на этой войне бошару. Она дочь врага, она принимала активное участие в подготовке к этой войне, и теперь она трофей. Пусть скажет спасибо, что её не отдали на потеху сурдурукарам или не повесили, как этого пса Меленгорда!
Слушая слова Лилит и попыхивая своей трубкой, Ленор одобрительно кивнула головой.
- Принцесса Селеста тоже дочь врага, но тем не менее сейчас она жена Патрика, и Гражинка не нарадуется на свою сноху, - как бы невзначай бросила она.
- Когда её отец, король Лакои, строил свои козни, - невозмутимо продолжила Лилит, - Селеста была наивной юной соплячкой, видевшей мир только в розовом цвете. Селеста была чиста и невинна. Дитя, что с неё взять? Милисентия - зверь иной породы. Она не певчая птаха-Селеста. Милисентия - гиена, зверь умный, хитрый и коварный. Её следует держать на коротком поводке, иначе она много зла ещё может принести. Алексу она не нужна. Что проку от неё? Как женщина она его не привлекает, держать её при дворе в качестве не пойми кого глупо. Пусть уж будет наложницей наследника. Хотя бы какая-то польза от неё будет. Да и с политической точки зрения это разумный ход.
- Сирены, складно поёте, - усмехнулась Хелена. - Ну ладно Ленни, от неё можно ожидать всего, чего угодно, но ты-то?! Ты мать! Кого ты собираешься уложить в постель сына? Враждебно настроенную девку?
- Да чтоб я сдохла! Враждебно, не враждебно настроена она! Какая, к дьяволу, разница? Торрир с ней в постели не политическими дебатами заниматься будет.
- Сговорились!
- Ну ты же у нас ясновидящая, вот и покопайся в своих видениях, может, что и есть там интересного на этот счёт, - подойдя к камину, Ленор присела, выбивая трубку.
- Да есть кое-что.
- Ну?! - в один голос воскликнули Ленор и Лилит.
Хелена усмехнулась.
- Алекс уже всё давно и без вас решил.
- Как это?! Как это без нас? - вскинулась Ленор.
- Да она же мне ровесница! - поддержала её Лилит.
- Да так, решил, и всё тут! Он отдаст Милисентию сыну в качестве наложницы. Во всяком случае, он намерен объявить об этом факте официально. Я всегда говорила, что вы с Алексом в одну сторону думаете.
Убрав трубку в ящик комода, Ленор взглянула на Хелену.
- Ну, я предложила первое, что на ум пришло. Тор ещё совсем мальчишка, а эта кобыла более чем зрелая девка!
- Торрир дважды рождённый. Сегодня он мальчик, а завтра зрелый мужчина. Разве не вы посылали вестового к Санди за зельем из молока единорога? - сказала Хелена. - Я вам удивляюсь. Только что вы говорили о том, как будет здорово отдать Милисентию Тору, но как только узнали, что Алл уже принял на этот счёт решение, тут же обе взъерепенились! Бабья солидарность?
- Взъерепенились! Почему он нам-то ничего не сказал?! - возмутилась Ленор
Лукаво прищурившись, Хелена усмехнулась.
- Он и мне ничего не говорил. Вы спросили, я ответила.
- Но!..
- Что – «но»? Можно подумать, что вы характер Алекса не знаете! Да и не тот он, каким был раньше, - покачав головой, вздохнула Хелена. - Никаких «но»! Он император! С чего это вы взяли, что по каждому вопросу Алл непременно должен советоваться со своим гаремом? Привыкайте, милые, привыкайте. Сегодня он нам объявит о своём решении.
Сплюнув в огонь камина, Ленор тихо выругалась.
- Да ладно заводиться-то! Думаешь, ему самому всё это по душе? - вскинув брови, спросила Хелена. - Вот вы вспомнили про Меленгорда. Ленни правильно заметила, что не просто так Боккаж выдал его нам. Милисентия просто шавка. Именно Миленгорд был главной фигурой во всей этой партии. Эта андаланская сволочь ведёт большую игру. В отличие от вас обеих Алл понял это сразу же.
Лилит, слегка прищурившись, взглянула на Хелену.
- Он объявит, что мы похитили короля Миленгорда и без всякого суда повесили его, тем самым...
- Тем самым он устраняет всех возможных конкурентов на главенство в оппозиции, и именно он на сегодняшний день остаётся единственным правопреемником лидера в Лиге пяти королевств! - прервала её Ленор. – Твою ж мать! А ведь выходит так, что, по сути дела, мы ему помогли, устранив всех глав Лиги!
- Умная девочка, сегодня ты заслужила шоколадку!
Лилит покачала головой.
- Боюсь, что теперь у Боккажа развязаны руки. Есть угроза того, что в свете произошедших событий подавляющее большинство сенаторов одобрит его действия. А бывшие вассалы погибших лордов и баронов рано или поздно с радостью присягнут ему на верность. Одним махом этот андаланский упырь из аутсайдеров выбрался в лидеры! Я тоже шоколад люблю.
- Умничка ты моя, и тебе будет шоколадка к чаю!
- Сенат! Но у нас имеется послание от Боккажа, и мы можем его предъявить сенату, - несколько неуверенно произнесла Ленор.
- "... Нам известно о той жестокости, что проявили войска барона Нан-Марог при вторжении в земли Вересковых Пустошей, и как любой здравомыслящий правитель я не разделяю этих кровавых злодеяний. Волею судеб барон потерпел жестокое поражение, и в знак того, что я, король Мелиолана, следуя духу благородства и рыцарства, не приемлю подобных преступлений, я выдаю на суд и законное порицание дочь покойного барона, баронессу Милисентию, ибо данная особа самым тесным образом связана с деяниями своего отца и брата..." - наизусть процитировала Лилит.
- И заметь, в письме нет ни слова о заключении мира и ни слова о короле Меленгорде! Вот и вопрос: что мы можем предъявить сенату? Боккаж уверен в своей силе, он и не собирается вести переговоры о мире. Предъяви мы это послание, сенат посчитает, что мы слабы и вместо честной борьбы пытаемся таким образом очернить и оболгать нашего врага.
- Да чтоб я сдохла, это же значит, что...
- Что до конца войны ещё ох как далеко! – вздохнув, констатировала Хелена.
- Поцелуй Иуды, - зло процедила сквозь зубы Лилит. - Бойтесь данайцев, дары приносящих! Надо срочно переговорить с Алексом.
Хелена отрицательно качнула головой.
- Не надо. Только что вы озвучили его соображения. "Почему он ничего не говорит нам?!" Да потому, что мы с вами говорим об этом только сейчас, через несколько дней после прибытия пленников и этого проклятого послания!
* * * * *
Тихо, тускло и холодно - как в склепе.
Тихо потрескивающая, плюющаяся горячими каплями сальная свеча слабо освещает каменные стены камеры.
Поджав под себя озябшие ноги и кутаясь в одеяло, Милисентия сидит на грубо сколоченной кровати. Рядом с пленницей на набитом соломой холщовом матраце лежит изрядно потрёпанный толстый том - "Книга бытия", единственное развлечение, призванное скрасить томительное одиночество узницы.
Трижды в сутки угнетающее уединение юной затворницы прерывается. В массивном замке поворачивается ключ, и тяжёлый стальной засов с противным лязгом отъезжает в сторону.
Окованная толстыми полосами железа, потемневшая от времени дубовая дверь открывается, и в мрачную камеру входит облачённая в груботканую чёрную сутану пожилая, мрачного вида женщина с грубыми чертами лица, на котором не отражаются никакие эмоции.
Когда Милисентия увидела её в первый раз, то по крепко сбитой фигуре, по этому почти мужскому лицу и бледной, с серовато-зелёным оттенком коже узнала в своей тюремщице представительницу расы орков.
Ежедневный ритуал повторяется без особого разнообразия.
Женщина молча ставит на вделанный в каменную стену щербатый столик глиняную миску с овсяной кашей, деревянную плошку с несколькими толсто нарезанными ломтями ржаного хлеба и корчагу с тёплым таном. В обед всё это добро разнообразится пучком перьев зелёного лука, парой варёных и уже очищенных от скорлупы куриных яиц или несколькими ломтиками обжаренного бекона.
Вылив из медного кувшина в проделанное в каменном полу отверстие туалета остатки воды для умывания, женщина заменяет кувшин и полотенце, после чего выходит, чтобы примерно через час вернуться и забрать пустую посуду.
Чем кормят и как обращаются с другими узниками имперской тюрьмы, Милисентия не знает, но за срок, проведённый в этом каменном мешке, её никто не обидел ни словом, ни делом. Она словно бы выпала из этого мира. Совершая свой ежедневный молчаливый ритуал, её тюремщица словно не замечает обитательницу камеры…
Только благодаря этим визитам Милисентия не теряла счёт течению времени, и по её приблизительным подсчётам провела в своём узилище уже две недели. За это время её четыре раза выводили из камеры, чтобы она могла помыться, вернее сказать, чтобы помыть её.
Благодаря таким банным дням Милисентия смогла составить некое представление о своей темнице.
Её каземат находился где-то в глубоком подземелье и явно не предназначался для содержания обычных пленников, ибо был невелик и представлял собой узкий, освещённый несколькими факелами коридор с расположенными по обеим его сторонам камерами. Всего таких камер было шесть, что несвойственно для обычных застенков. Милисентия томилась в одной из самых дальних камер этой небольшой, но мрачной тюрьмы и, как она поняла, оказалась здесь единственной узницей.
Для того чтобы совершить омовение, Милисентии приходилось в сопровождении всё той же молчаливой тюремщицы и ещё двух орков-охранников проходить через небольшое караульное помещение и дважды подниматься вверх по крутым узким лестницам, высеченным в скальном массиве, на котором был возведён замок. Далее следовал проход по длинному коридору - и новый подъём по лестнице, ведущей в довольно просторную комнату в одном из подвальных помещений, ибо через расположенные у самого потолка зарешеченные окна просматривалась часть внутреннего двора замка, и Милисентия могла видеть только ноги тех, кто проходил мимо. То, что эта комната являлась прачечной, девушка поняла сразу же, как попала сюда.
Тут и происходила унизительная для достоинства юной девы процедура.
Когда Милисентия попала сюда впервые, она испытала такой жуткий стыд и унижение, что готова была скорее расстаться с жизнью, чем раздеться донага перед своей надзирательницей и ещё двумя такими же молчаливыми женщинами-орками. Невзирая на отчаянные протесты и слёзы стыда пленницы, эти три фурии раздели баронессу быстрее, чем повар оприходовал бы курёнка. Заливаясь слезами и пытаясь хоть как-то прикрыть свою наготу, Милисентия стояла перед бесцеремонно разглядывающими её прачками, в то время как суровая тюремщица, пожалуй, в первый и в последний раз уделила тогда своей подопечной непосредственное внимание.
Крепко схватив девушку за плечи, она заставила Милисентию несколько раз повернуться, при этом одобрительно кивая головой и цокая языком. Тюремщица с видом знатока-коневода придирчиво ощупывала её живот, бёдра и грудь. Под конец этого унизительного осмотра, когда от пережитого позора и стыда Милисентия буквально теряла сознание, старая фурия удовлетворённо крякнула, легонько шлёпнула девушку по заду и что-то быстро сказала двум своим помощницам. Заливаясь грубоватым смехом и что-то приговаривая, прачки сноровисто принялись намыливать и окатывать водой беспомощно стоявшую перед ними баронессу.
В тот день она испытала не только чувство стыда и позора, но и ужас, ибо решила, что её готовят к тому, чтобы отправить в качестве дара какому-нибудь отличившемуся на войне сурдурукару, и ей суждено стать его наложницей. Но ничего жуткого с ней не произошло.
Взамен роскошного, но запачкавшегося в пути платья, Милисентию одели в чистый, почему-то мужской наряд и препроводили обратно в камеру.
Пожалуй, это чувство стыда, которое изнеженная жизнью во дворцах, привыкшая к изысканному обращению Милисентия пережила в тот день, она не забудет никогда. Впрочем, будучи девушкой весьма рассудительной, она прекрасно понимала, что если бы всё это происходило в иных, более привычных условиях, например, в обставленной благоухающими цветами ванной комнате или в купальне, и вместо двух грубых прачек её обмывали бы нежные, заботливые руки служанок, а вместо угрюмой надсмотрщицы при этом присутствовала доверенная фрейлина, то всё происходящее воспринималось бы иначе.
Но даже не эти унизительные, заставляющие краснеть от стыда процедуры причиняли Милисентии душевную боль. Так или иначе они разнообразили отягощённое постоянным пребыванием в замкнутом пространстве, исключающее нормальное общение, давящее неизмеримым грузом одиночества течение монотонных будней.
Душу девушки разрывала неизвестность.
Во время подневольного путешествия в замок Чёрный Холм богатое воображение Милисентии рисовало ей самые ужасные картины будущего, в которых она всходила на эшафот, или, заживо замурованная, погибала от голода, или, что ещё ужаснее, сильные руки имперских сурдурукар тащили её в переполненную пьяной солдатнёй казарму. Но действительность оказалась иной.
Имперские сурдурукары, встретившие их караван на границе и принявшие под свою охрану телеги с узниками, оказались сдержанными и на удивление дисциплинированными вояками. По прибытии к месту назначения никто не рвался повесить или обезглавить дочь мятежного барона. И тем более никто не собирался отдавать её на потеху солдатне. Милисентию без лишних разговоров препроводили в эту проклятую камеру и оставили в полном покое.
Про неё словно бы все забыли, будто котёнка бросили в плотный холщовый мешок, разом оторвав от привычного мира.
Её дальнейшая судьба была покрыта мраком неизвестности.
Куда подевался доставленный сюда же король Меленгорд, для Милисентии также было тайной. Впрочем, юная баронесса разумно предполагала, что его уже нет на этом свете, ибо ещё по пути сюда несчастный самым банальным образом сошел с ума.
В отличие от Милисентии, которую везли в крытой утепленной повозке, поставленной на мягкие рессоры, короля Меленгорда, словно дикое животное, затолкали в деревянный ящик наподобие тех, в которых фримены возят на базар поросят, и водрузили это грубо сколоченное сооружение на обычную фермерскую телегу.
Ещё до того, как их обоз покинул Эфхесис, пленник повёл себя самым недостойным для короля образом. Он, словно дикое животное, бился о стенки своего узилища и сыпал проклятиями в адрес правителя Андалана.
Во время этого путешествия он так надоел всем своими воплями, что когда на третий день пути обоз достиг границы, конвоировавшие его воины короля Боккажа были по-настоящему рады передать пленников поджидавшим их имперцам.
В отличие от воинов Андалана сурдурукары не стали церемониться с венценосным истериком, и как только тот начинал донимать их своими завываниями и воплями, брали в руки крепкие палки и начинали что есть силы барабанить по стенкам и крышке ящика, в котором был заточен нарушитель спокойствия. Эта довольно шумная процедура продолжалась до тех пор, пока оглушенный грохотом крикун не умолкал. После нескольких таких экзекуций было достаточно одного удара палкой по крышке ящика, чтобы начавший было орать благим матом пленник надолго заткнулся.
По отношению к Милисентии сурдурукары не проявили никакой агрессии и были с ней предельно корректны, но в то же время бошар, командовавший отрядом, как-то сразу дал понять что юная баронесса находится на правах пленницы и никто не намерен делать поблажки лишь потому, что она женщина.
Из всего отряда конвоиров, пожалуй, только этот сурдурукар и запомнился Милисентии. В его внешности было что-то необычное, что как-то сразу привлекло внимание девушки. Несмотря на чин бошара, он был явно моложе всех остальных конвоиров-имперцев. Это выглядело немного странно, ибо Милисентии было известно, что такой чин присваивался только за личное мужество и выдающиеся воинские заслуги. Но этот юноша как-то не вписывался в образ лихого рубаки.
Стройный, можно даже сказать, хрупкий. Его движения были изысканны и полны кошачьей грации. Аристократические черты лица, чувственный рот со слегка пухловатыми губами, выразительные карие глаза и длинные, как у девушки ресницы. Ухоженные рыжие волосы собраны на затылке в длинный, свисающий до талии хвост и перехвачены чёрной шелковой лентой.
В общем, этакий женоподобный юноша, герой тайных эротических мечтаний недозрелых дев. Но больше всего Милисентию поразили его руки - это были руки менестреля и любовника, но никак не воина. Узкие ладони, длинные тонкие пальцы, пожалуй, больше привыкшие ласкать тела юных любовниц и перебирать струны лютни, чем сжимать рукоять меча.
Но, несмотря на такую странную внешность, вёл он себя крайне уверенно. Со своим конём Нордиком управлялся настолько лихо, что порой могло показаться, будто между всадником и животным существует некая невидимая связь.
Сурдурукары из конвоя беспрекословно подчинялись каждой его команде и, насколько Милисентия могла заметить, подчинялись не просто из-за того, что он их командир - его явно уважали. Сама же баронесса в его присутствии испытывала смутное и, в общем-то, необъяснимое чувство страха. Все шесть дней, что занял их путь по имперским землям, Милисентия внимательно присматривалась к этому странному юноше, причём с каждым днём он всё больше и больше пугал её.
В изяществе бошара, в каждом повороте его головы, в том, как он держится в седле и как спрыгивает со своего коня, какими жестами сопровождает отдаваемые команды, как поправляет амуницию и как извлекает из ножен свой кинжал, чтобы на привале разрезать куски вяленого мяса, Милисентия улавливала отточенность движений хищной, смертельно опасной кошки. Буквально на второй день девушка поняла, что перед ней вовсе не романтический юноша, а хладнокровный и опытный убийца. Именно тогда к Милисентии пришло полное и ясное осознание зыбкости её теперешнего положения. Она поняла, насколько одинока.
Путь обоза пролегал по землям, опалённым войной, и в окно повозки Милисентия видела сожжённые или брошенные жителями деревни и фермы. Глядя в чернеющие пустыми глазницами провалы окон, пленница яснее ясного сознавала, что все эти разрушения - дело рук солдат армии её отца. Кругом царили смерть и запустение.
От этих воспоминаний Милисентия поёжилась.
До её слуха донёсся звук приближающихся к двери шагов. Лязгнул засов, и холодная рука ужаса крепко сжала её сердце.
В открывшемся проёме двери девушка увидела несколько фигур. В камеру, пятясь задом и кланяясь кому-то, кого Милисентия ещё не могла видеть, вошел один из тюремщиков. Следом за ним - молчаливая надзирательница.
Вошедшие встали по бокам дверного проёма.
Милисентия замерла.
В камеру вошла высокая, стройная, белокурая женщина.
Остановившись напротив пленницы, она смерила Милисентию долгим, холодным, оценивающим взглядом голубых глаз.
- С великим удовольствием я лично придушила бы тебя, но тебе повезло, - произнесла она после томительной паузы. - Тебе очень повезло!
Она замолчала, продолжая сверлить Милисентию испепеляющим взглядом.
- Твои руки не обагрены кровью тысяч убитых эльфов и идишей, ведь ты никого не убивала лично, но именно ты спланировала этот геноцид. Даже если часть того, что написал о тебе король Боккаж, правда, твоё место на перекладине виселицы, рядом со свихнувшемся Меленгордом. Достаточно зачитать это послание на заседании сената, и тебя распнут.
- Сударыня, я готова с покорностью принять любое испытание, уготованное мне судьбой, - понурив голову и содрогаясь от ужаса, едва слышно ответила баронесса.
Милисентия не сомневалась в том, кто стоит перед ней, и понимала, что все, сказанное сиятельной посетительницей, правда. Императрица скривила губы в презрительной ухмылке.
- Милосердие императора мне не по душе, но его воля превыше всего. Он решил отдать тебя своему сыну в качестве наложницы. Сейчас ты поедешь вместе со мной в Охотничий замок. Там тебя приведут в порядок и предоставят тебе комнату. Но помни, сука, я всегда буду рядом, всегда буду приглядывать за тобой. Один неверный шаг, одна маленькая ошибка - и я собственноручно размажу тебя! - она приблизилась к Милисентии и, наклонившись к самому её уху, тихо добавила: - По моему приказу твой братец был посажен на кол, и клянусь Праматерью, у меня руки чешутся проделать это с тобой.
Императрица выпрямилась и отступила на один шаг.
- Ведите эту тварь наверх! - властно произнесла она и, порывисто развернувшись, стремительным шагом вышла из камеры.
* * * * Продолжение следует * * * *