[Hyacinth]

93. Костер в ночи

САУНДТРЕК К ЗАПИСИ: KATETHEGREAT19, 'COME LITTLE CHILDREN' (SARAH JESSICA PARKER COVER)

— Так обстоят наши дела. Все хреново! Но, я думаю, мне нужно просто привыкнуть.

Ночь не бывает черной. В самой глубокой, беззвездной, безлунной её темноте есть свет, отблеск серого в зыбком мраке. Ночь не бывает черной; она синяя, она кутается в индиго и ультрамарин, в сотни полупрозрачных покрывал, наслаивающихся друг на друга. Ей нравятся пурпурные и сиреневые сумерки, мост, перекинутый пылающим красным закатом. Кружево облаков – лавандовое, совсем бледное. Изысканная игра цветов.
На рассвете она облекается в траурное бледно-лиловое, уходя, уступая, сторонясь винно-красного, алого в голубых светлых прожилках, золота, раскаленного и остывающего, от рассвета до полудня, от полудня до заката.
От рассвета до полудня, от полудня до заката абрис церкви то смутный, то ясный. Я различаю очертания черепицы на её крыше, пустоту верхних окон. Спаси и сохрани нас, Святая Катарина, кем бы ты ни была. Прославленная лживая стерва.

Молитвы – пустая трата времени. Судорожное шевеление губ, воззвания к тем, кто никогда не слушает, стылым и равнодушным, точно древние камни.
Как они допустили.
Как они могли – допустить.
Как они посмели допустить, чтобы моего мальчика забрали?! Моего невинного мальчика… Чем он это заслужил? Чем это заслужила я?
Агенты заполнили наш дом, пропитали его своим куревом, своим «здесь место преступления» запахом. Они все спрашивают и спрашивают, и спрашивают, и выдирают когтями оговорки и «не знаю», и на хищных их лицах фальшивое сочувствие.
Агент Брэнд с наслаждением потрошит Ванессу, держит её за горло, и она плачет, плачет, плачет, и я не могу сказать ей, что она не виновата, потому что это ложь. Она виновата, еще как виновата! Она позволила им забрать Майкла! Идиотка зазевалась, так это обычно и бывает. Заболталась, отвлеклась, а потом истерзанные детские тела находят много лет спустя.
И никто их не в силах опознать.
И они остаются – без лиц и семей. Вдвойне мертвые.

Брэнд говорит, что подозреваемая притворилась Ванессой, поэтому никто ничего и не заметил. Это несложно было сделать – яркое платье, яркие волосы. Поэтому продолжили спокойно заниматься своими детьми. Они увидели женщину с красными волосами и не обратили внимания. А эта тварь забрала моего ребенка.
Я отошла купить мороженое для Майкла, на минутку, всхлипывала Ванесса, на одну минутку, он сидел в песочнице, я вернулась, а его уже не было. Я спросила миссис Дин, а она говорит: разве вы его не забрали только что, милочка?
Пятьдесят пять часов, пятьдесят пять часов уже прошло, а я знаю детали похищений. Я знаю, что после первых суток вероятность найти ребенка живым практически нулевая.
Нейт пытается меня успокоить. Как, как я могу успокоиться! Как ты можешь быть спокойным? Как смеешь ты быть спокойным?!
Брэнд расспрашивает его обо всем. Она поджимает губы: у вас есть любовница, мистер Бартон? Она подозревает его, она подозревает меня. Брэнд знает – и я знаю – что если родители разводятся, то похищение ребенка, чтобы не отдавать опеку, организовывает один из них. Она говорит: расскажите о своей матери, мистер Бартон? Как давно вы с ней виделись?
Он отвечает: неделю назад. Он отвечает: вот черт…

Она покрасила волосы, тихо, очень тихо говорит Нейт. Я еще подумал, что она еще больше похожа на шлюху, чем обычно. Короткая стрижка и красные, ядрено-красные волосы.
Брэнд торжествует. Она вся сверкает и переливается, светится посреди нашей гостиной, а мое сердце вырывает из груди. Я хочу кричать, но не могу, связки неподвижны, я хочу кричать, дыра болит и кровоточит, но слова разъедает в горле.
Брэнд диктует кому-то по телефону: да-да, Ребекка Брукс.
(Неделю назад мы снова поссорились, я взяла детей и уехала в летний домик. Нейт приехал за нами на следующий день. Мы помирились. Все было хорошо.)
Я бегу наверх, мне нужно видеть Веспер, я хочу вырвать её из маминых рук, взять и никогда больше не отпускать. Взять малышку и уехать отсюда далеко-далеко, чтобы никто нас не нашел. Да, все правильно. Лучше даже в другую страну.
- Хелена! – Нейт бежит следом, и тянет руку, и я отталкиваю его и кричу, все-таки кричу, голос вырывается сквозь дыру:
- Не трогай меня! Это все из-за тебя! Из-за тебя! Господи, да лучше бы ты никогда не возвращался!

~*~

Я вспоминаю её лицо: точеное, заостренное, клейменное пошлой родинкой на скуле. Звериный хищный разрез глаз с мертвой яркой голубизной радужки, с пистолетными дулами зрачков. Я вспоминаю изогнутый её рот, влажные губы в лживых улыбках, морщины, затертые в совершенную гладкость.
Как восхитительно легко, как сладко представить пули, летящие в это лицо. Как разлетается, дробясь, челюстная кость, как торчат во все стороны острые, залитые кровью осколки, как взрывается красным глазница, и вдавливается вовнутрь скула вместе с проклятой родинкой. Нет, это слишком легкое наказание для неё.
Даже если СимБР найдет эту чертову дрянь, она выкарабкается, умелая дырка. Ребекка Брукс выйдет на свободу, умная стерва. Я хочу, чтобы она не вышла. Я хочу, чтобы она сдохла самой страшной смертью, которую только можно вообразить.
Папа звонит Джеку в Дублин; ничего не значащий разговор, как дела, сынок, все отлично, папа. Джек болтает со своей матерью. Мэри разговаривает с золовкой, а та трясет бывшего бойфренда, Чокнутого Пэдди, вставшего во главе группировки, соперничавшей с папиной.
Когда Брэнд сообщает, что они взяли след, я улыбаюсь так широко, что начинает болеть лицо.

Они нашли его, они нашли его, с ним все в порядке, с моим малышом все хорошо. Если бы она что-то с ним все-таки сделала, если хоть один волосок упал с его головы… Я задыхаюсь. От радости, сдавившей грудь настолько, что трудно дышать. От бешеной огромной радости, заполнившей меня всю.
И когда машина Брэнд, опостылевшая за эти дни серебристая консервная банка, подъезжает к дому, я бегу, не замечая ничего. Ударяюсь ногой об ступеньку, но не чувствую боли. Я вылетаю на крыльцо, почти падаю на дорожку, дышу взметнувшейся пылью, и бегу, бегу, бегу.
Брэнд вылезает наружу вместе с какой-то девицей, держащей моего сына. Он выглядит сердитым, ох, мой мальчик, но когда видит меня, кричит:
- Мама!
Я здесь, Майкл, я здесь.

Я не могу отпустить его, даже просто поставить на пол в детской, чтобы он побежал к своим игрушкам. Меня начинает трясти от мысли, что снова придется расстаться с ним, даже на пять секунд.
- Спокойно, Хелена, все в порядке, - мамин голос. Я пересиливаю себя, я доверяю ей, это ведь моя мама. Она берет его у меня, и в её глазах столько понимания и поддержки, сколько за всю жизнь она мне не выказывала. И я позволяю ей забрать Майкла, иду за ней следом и останавливаюсь только когда от беззвучных слез начинает болеть горло.
Нейта я не вижу довольно долго. Он в доме, я слышу его голос, но он избегает меня. Что ж, так даже и лучше, наверное. Женщина, что когда-то была его матерью, едва не забрала у нас Майкла. Алчное чудовище, возжелавшее денег, завещанных отцом Нейта будущему внуку. На сердце теплеет, когда я думаю о том, что с ней станет.
… Ребекку Брукс находят в Чикаго, недалеко она успела уехать. Её труп обнаруживают в одном из складов. Она лежит на черном бетонном полу, одежда нетронута, на теле нет видимых повреждений. Но внутри у этой твари – кровавая каша, а в глазах – нечеловеческий ужас. Мне передали, как она умоляла оставить её в живых. И как вопила, когда поняла, что вот-вот получит заслуженное за все грехи в своей поганой жизни.

После её похорон Нейт напился; он хлестал алкоголь, как воду, и смех его был смехом безумца. Может, он мечтал сам придушить Ребекку Брукс. Может, он думал, что такой легкой смерти она не заслуживает. (А, может, он душил в себе воспоминания о матери, которой Ребекка была? Матери, любимой слишком давно?)
Я поливала цветы, когда Нейт подошел ко мне. Ни следа прошедшего не было в его лице. Он спросил:
- Ты все еще хочешь быть моей женой?
- Не знаю, - ответила я после долгой паузы. – Я не знаю, Нейтан. Я хочу, чтобы все было как раньше.
Ради этого ты отбил меня у Джаспера? Ради этого я предала все, что могла предать в свои дрянные семнадцать? Ради этого я выбрала тебя – на всю жизнь? Тебя, что ничуть не лучше и не хуже меня самой.

- Просто не уходи никуда больше, Нейт. И… - я уткнулась взглядом в цветы. – Прости меня за то, что я тогда сказала.
Потому что я до одури боюсь понять, что глагол «любить» придется употреблять в прошедшем времени.

~*~

Веспер растет хорошенькой, как куколка, самой красивой девочкой на свете. В её возрасте я, что уж говорить, была страшненькой. Она любит сказки про принцесс в башне, спасающих их рыцарях и ужасных драконов. Веспер сама наша маленькая принцесса, прелестная и, ладно, капризная. Её балуют все – от собственного отца до любого, кто удостоится чести увидеть это милое личико.

Думаю, Нейт любит Веспер. Или мне так кажется, а он пытается компенсировать свой поступок, окружая дочь обожанием. Все равно, какова причина. Я вижу, как он старается, что он хочет. И Веспер, капризная принцесса, в большинстве случаев слушается только отца. Пусть она мастью пошла в меня, но… Даже слепой увидит, что Веспер совершеннейшая папина дочка. И это чертовски иронично.

Я стараюсь проводить с детьми как можно больше времени. Мой более-менее приличный пост позволяет не так сильно заниматься работой. Думаю вообще уволиться из СимБР, с огромным удовольствием бы не видела его агентов. Никогда. Даже по телевизору.
Осесть бы дома на некоторое время, подумать… Недавно с Нейтом и Майклом ездили в Аргентину (муж работал, мы развлекались). Там очень здорово. Может, заняться туристическим бизнесом?

Майкл хочет стать инженером. И конструировать ракеты. И баллотироваться в президенты. И стать самым главным банкиром. И добывать полезные ископаемые. Мой милый смешной Майкл, у тебя впереди вся жизнь и внушительное семейное состояние. Ты все-таки унаследовал деньги своего деда Фрэнсиса Бартона, эти проклятые деньги. (Годы идут, а я все еще во власти кошмара. Годы работы со специалистом. Боже, наверное, я никогда от него не освобожусь.)

Порой я думаю о том, помнит ли Майкл что-нибудь из тех дней? Дом, где Ребекка Брукс держала его? Игрушки, что она ему купила? Её саму?
Нет, я определенно не хочу этого знать. Пусть он ничего не помнит, милосердный Боже, пусть он ничего не помнит. Пусть у моего сына будет нормальная жизнь. Пусть он вырастет, станет кем захочет – президентом, банкиром, кем угодно. Майкл не заслужил всего этого.

А вот я – да.