[Enlil]

В свадебное путешествие мы с Джонатаном отправились почти через год после, собственно, непосредственно свадьбы. Я, нынче безработная, в кои то веки была свободна и полностью принадлежала семье, Джонатана же надо было только поуговаривать. Родители поддержали эту идею с энтузиазмом, сходу решив не мелочиться и, дабы не утруждать ненаглядных отпрысков проживанием в подозрительных гостиницах, приобрели шикарную двухэтажную дачу на самом берегу моря. Лично я подозревала, что Даламар таким образом пытался приучить меня к ведению домашнего хозяйства в отсутствие, по его мнению, жизненно необходимого мне родительского ухода и дворецкого.

Каждое утро начиналось неизменно. Я готовила завтрак, мы садились в просторной, полупустой столовой, где стол стоял у самого окна, открывая совершенно божественный вид на море, и Джонатан что-то рассказывал. В большинстве своем это были возмущения по поводу интриг шоу-бизнесса и бездарных коллег. Рассказывал он живо, с энтузиазмом, размахивая ложкой и брызгаясь слюной. Как это ему есть не мешало, диву даюсь.

Большую часть времени я, пожалуй, проводила в море. С погодой, увы, нам повезло не очень и в первую неделю нашего отпуска было прохладно, меня это не останавливало, а вот Джонатан отказывался лезть в воду наотрез. Он валялся на диване в беседке на берегу, смотрел куда то вдаль и, очевидно, думал о чем то своем, творческом и музыкальном. Когда я, попискивая, выбиралась на сушу, он улыбался, а я неслась в дом за полотенцем, постоянно мной забываемым. Потом возвращалась, садилась рядом, на песок, и, постепенно начиная дремать, слушала шум моря и его голос.

- Старайся аккуратнее, не двигайся лишний раз, - инструктировал он, вдруг взявшись за кисть и краски. Он возвышался, аки капитан корабля, обозревающий свои морские владения, я же, кряхтя, лохматая и кусаемая комарами, корпела над песочным замком. Внимание любимого было приятно, бурное воображение уже представляло мой портрет на фоне моря в нашей спальне. Любимый рисовал. Комары кусали.

По вечерам, когда Джонатан оккупировал телевизор, я отлавливала проходящих мимо нашего дома местных жителей. Большинство из них, конечно, сбегали и, думаю, еще долго по острову будет передаваться из уст в уста страшная легенда о рыжей ведьме, но некоторые останавливались и мы премило проводили время. Я рассказывала им веронские предания и пересказывала сказки прадеда Аствелла, они учили меня местным приветствиям и танцам. Получалось у меня не очень, эдакая кривая каракатица, но аборигены относились ко мне с доброй снисходительностью. Из дома доносились звуки постоянно сменяющихся каналов.

Как только потеплело, мне удалось вытащить супруга на просмотр местных достопримечательностей. А то что это такое, приехали в экзотическую страну, и даже не посмотрели храм какой? Нет-нет-нет. Подхватив ненаглядного под белы ручки, я поволокла его в какие-то лабиринты. В лабиринтах любимый расслабился. Выпытав у местного гида легенду о исполняющем желания источнике, он, пока я невинно бултыхала в водичке ладошкой, извел на источник добрые сотни три симолеонов. Что то горячо шептал про менеджера и басиста, однако что загадал таки не признался.

На рынке я вцепилась было мертвой хваткой в какое то творение местных рукодельников. Какой то жутковатый деревянный утконос на подставке, блестящий, покрытый лаком… я уже видела его на полке даламарова кабинета. Джонатан же внезапно уперся рогом, высказал все, что думает и обо мне, и об утконосе, после чего вцепился в запястье и уволок смотреть какие то кактусы. И еще с неделю после этого припоминал мне несчастный сувенир. Ну да, кактусы, маленькие, сморщенные, страшные, куда лучше и куда более эстетичны. Куда уж мне, глухой деревне…

Утешали меня весьма бурно и прям на лавке в не слишком укромном уголке очередных бань. Хотя кто кого еще утешал, вопрос неоднозначный. Поначалу было раздражающаяся и нервничающая, страшно психовавшая, я вскоре почти в совершенстве освоила тонкое женское искусство хрупкости, беззащитности и дурости. Тут хлопнуть ресничками, тут печально вздохнуть и опустить взор, закусить губу с совершенно идиотским видом, ненароком подскользнуться на камушке, невинно зазвать его на лавочку, сокрытую меж кустов… И вот уже я ерзаю на его коленях, а руки его обжигают талию… и не только талию, конечно. Джастин велся так, что первое время меня подмывало спросить, не идиот ли он, однако потом как то привыкла. Кроме того, утешения в целом и ощущение девичей хрупкости в частности были очень даже ничего.

При посещении пиратского корабля, естественно полностью безопасного и оснащенного всеми возможными удобствами для туристов, я едва не стала вдовой. До сих пор не проявлявший особого авантюрного рвения, Джонатан вдруг полез на пиратскую доску. Как бы там ни было, в ту трагичную минуту я чуть было не лишилась мужа, от верной гибели его спас только местный сторож, маленький, толстенький, но удивительно сильный, судя по тому, как ловко он ухватил моего ненаглядного за воротник.

Душевные раны от близкой гибели Джонатан на этот раз отправился лечить самостоятельно. Самостоятельно, это в смысле без моего участия. Пока я охала и предлагала приложить ко лбу или еще куда, лед, какая то мимопроходящая туристочка совершенно неожиданно признала в Джастине музыканта. Робко выпрошенный автограф исцелил его быстрее любого льда, уколов и нежных ласк. Волшебным образом исцеленный Джонатан тут же перестал реагировать на окружающий мир в лице меня и моих намеков разной степени тактичности. В общем, в итоге он мурлыкал с этой поклонницей, а я яростно крошила бедное чучело бутафорным, вхламину тупым тесаком.

Эйфории от автографа хватило еще на неделю. После знаменательного дня поклонницы почему то валом не повалили, у порога не дрались и вообще, видимо, очень умело маскировались. Джастин снова впал в тоску. Ничего его не радовало, ни море, ни печеньки, ни мое мурлыканье. Жалобы и возмущения прерывались на время приема пищи, после чего снова возобновлялись, желательно трагично, на берегу моря, гордо и одиноко. Желательно в моем присутствии.

Придя к выводу, что словами тут не поможешь, а спально-лавочные утешения уже не имеют прежнего эффекта, я перешла к действиям более решительным. Два билета на экскурсию. Ооо, это должно было быть экзотично и незабываемо. В общем-то незабываемо и оказалось, хотя бодрости Джонатану не добавило, скорее напротив. Странно, странно, а говорили эти насекомые обладают целительными свойствами. Видимо врут, мерзавцы.
Следующие три дня Джонатан стенал лежа, а я, обмазавшись детским кремом, трогательно меняла на его лбу мокрую тряпочку. Судя по его страданиям, мой супруг снова был на волоске от смерти, против которой приехавший врач посоветовал аскорбиночку ему и валерьяночку мне.

Его мучения прекратил тот же вездесущий гид, умудрившийся продать Джонатану карту сокровищ, точное захоронение которых находилось, вот чудо, прям на нашем участке. Тут же забывший про смертельную болезнь, Джонатан вооружился лопатой и перекопал добрую половину нашей, весьма немаленькой, территории.
А я стояла у окна. На плите, отчетливо начиная пованивать, подгорал рис. Часовая стрелка давно перевалила за полночь. А я все смотрела, как за окном, в темноте, что-то копает мой муж. Муж. Мой.

Почти в самом конце отпуска нашу спальню таки украсила достопамятная картина. Повесили ее, как и планировалось, над кроватью, только вот, как не вешай, при взгляде на нее меня посещали смутные сомнения.
- Милый, - устало вопросила я, разглядывая розовое, синее и единственно опознаваемое дерево. – Милый, картина прекрасна, но меня мучает один вопрос… если я не ошибаюсь, где то там должна быть я. Так где?
- Нет, ну что ты придираешься?! Я старался, рисовал! Для тебя, между прочим!
- Я ценю. И глубоко извиняюсь… но… где? Я сидела на пляже в одном купальнике, мне было холодно и меня кусали комары. И, на мой взгляд, я имею право понять, где скрывается сей трагичный сюжет.
- Я решил не рисовать тебя…
- Ага… понятно… - действительно, чего уж тут было непонятного.

В день нашего отъезда я долго стояла на берегу. Снова холодало. Собранные сумки давно уже стояли на пороге, Джонатан все бродил по дому в поисках второго носка, а я улыбалась и, не видя, глядела в голубую даль. Полоска воды сливалась с небом, стирая границы, превращаясь в что-то бескрайнее, нереальное… в которое хотелось упасть, закрыв глаза. Я устала. Кто бы знал, что отпуск может так утомлять.