В течение следующих нескольких лет Эрика не раз чувствовала себя кем-то вроде воплощения шестирукой богини Кали. Правда, если бы не помощь Йоханна, ей, вернее всего, пришлось бы «отращивать» еще несколько дополнительных пар рук, а такими рискованными экспериментами не занимались даже в его лаборатории, исследовавшей следы от высадок инопланетян и теории о Полой Земле. Эрика порой ожидала, когда же ее супруга пошлют с экспедицией в Тибет – разыскивать на благо науки Шамбалу. Это бы вполне вписалось в его послужной список.
Одной рукой новоиспеченная богиня готовила оладьи, благодаря небеса за то, что Йоханн привык завтракать сам, другой – укачивала Лорелей, третьей – мыла бутылочки и пустышки, четвертой – стирала пеленки… ну, а пятая и шестая пригодились ей, когда не то высшие силы, не то заблудшие аисты осчастливили семью Эйберхартов вторично – на сей раз двойней.
Если с Лорелей нередко проводил время отец, обожавший читать ей вслух и умилявшийся ее первым шагам, то забота о совсем еще маленькой Маргарите (или попросту Гретхен) и ее брате Готфриде поначалу целиком легла на плечи Эрики.
Первое время было кромешным адом – особенно если учесть, что все три колыбели за неимением пространства стояли в спальне четы. Неожиданным подарком небес (впрочем, в подарки небес фрау не верила, и предпочитала называть это плодами успешной работы) был грант, полученный Йоханном за его исследования.
Невзирая на то, что определенную часть суммы они поместили в надежный банк, беспокоясь за будущую оплату образования детей, ее львиная доля ушла на небольшую пристройку к дому. В пристройке оборудовали чудесную детскую, отделанную и расписанную, точно коробка французских конфет. Туда поставили узкую кровать с вышитым покрывалом для подросшей Лоры, поместили множество игрушек, столик с цветными карандашами и небольшую тумбочку для книг.
Лора выросла девочкой крепкой, розовощекой и ясноглазой, разве что на удивление курносой.
Она проявляла мало интереса к исследованию окрестных заборов и крыш, а потому могла позволить себе носить светлое узорчатое платьице. Зато она с ранних лет пыталась постичь хитросплетения шахматных комбинаций на отцовской доске и разобраться в подробностях маминой работы.
Привычка занимать себя самой у Лорелей появилась с раннего детства, несмотря на то, что вниманием ее никогда не обделяли. Эрика занималась с ней по мере сил – хотя бы теми же шахматами – однако была премного благодарна дочери за склонность к самостоятельности. Это позволяло матери, уложив наконец двух младших, выделить хотя бы час или два на отдых, наслаждение блаженной тишиной и любительское рисование.
«Дорогие мама и папа», - писала она домой, чувствуя себя вновь не то послушной школьницей, не то прилежной студенткой – «У нас все хорошо. Готфрид ест с невероятным аппетитом. У Гретхен прошла ветрянка, и теперь она все с большим энтузиазмом мучает бывшего игрушечного зайца Лоры».
Детские фотографии могли вызвать умиление у кого угодно – белокурые, голубоглазые, чуть курносые «киндер» наводили на мысли не то о золотоволосых херувимчиках с викторианских открыток, не то о Нюрнбергских расовых законах. Как один, умытые (стараниями матери), любопытные и получающие хорошие оценки в младшей школе, они так и просились на фотографию к очередной оптимистичной статье о молодежи-светлом будущем нации.
