Вернулся в кабинет. Рабочий день окончен, отправляюсь домой, если можно назвать домом помещение, где я, приняв горизонтальное положение, выпадаю на несколько часов из реальности.
Даже не тронула судьба незадачливого Роберта, которому не удалось воссоединиться с более успешной половиной. Хотя его и написали глуповатым и недалёким парнем, но всё же есть у него неплохой шанс найти другую нишу и обрести душевный покой.
Мне в этом плане повезло меньше, меня писал мастер. Именитый, заслуженный-перезаслуженный писатель, книжки которого, были чрезвычайно уважаемы. Правда, в узких кругах. Я был выписан до последней точки с запятой, именно поэтому, обладаю таким незаурядным, но, к сожалению, статичным характером. Иногда завидую этим стихотворным жертвам суицида, им не дали сущность, но дали свободу — они могут быть, кем захотят, их только раз наделили депрессивным состоянием и выбросили. А моя основа всегда будет неизменна.
В «прошлой жизни» я, как ни странно, тоже был врачом. Травматологом. И была у меня тайная страсть — любил писать. Но в моих жалких потугах не было ни капли таланта. Я и не переживал особо, так, графоманил потихоньку, складывая написанное в стол, баловался подражанием Толстому, тому, который мой тёзка, Стругацким (тут у меня совсем фантазии не хватало, просто продолжал их идеи), не обделял вниманием классиков, поглядывал на зарубежных творцов. Иногда развлекался, давал друзьям почитать «секретную распечатку невышедшего издания». Тогда у меня ещё были друзья...
Ещё была жена, которая изменяла мне с главврачом.
Как-то даже и не расстраивался по этому поводу.
А потом надоел я своему писателю, даже приличной сцены ревности со мной устроить не получалось, уж слишком я замкнут. Хотя таким же и создал меня, чтоб под ногами не мешался. Правда, тогда у меня ещё были эмоции...
И вот однажды вечером, мой личный бог меня убил.
Посадил в авто, описал приступ усталости от жизни, главным образом, упирая на то, что именно со страстью писать я так и не смирился, что страдал от непризнанности (хотя его стараниями напрочь лишён амбиций). А потом, моими руками, крутившими руль, сбросил в пропасть, естественно, взорвав машину для пущей убедительности.
Жена, которая и была главной героиней, продолжила наслаждаться жизнью дальше.
Могу ли я забыть свою смерть?
Когда вспыхнул автомобиль, я был ещё жив...
Оказывается, во мне множество эмоций, они, зачем-то проснувшись, беснуются, фонтанируют, заставляя открывать в немом крике рот.
Мгновенный яростный огонь окружает тело... нервные окончания истошно кричат... я захлёбываюсь болью, ужасом, мечусь в раскалённой клетке, охваченный первобытной стихией, и до последней секунды не верю. Он же вытащит меня? Не бросит? Не убьёт? Ведь можно всё переписать, стереть черновик, вычеркнуть. Пускай просто авария! Пусть потеряю память, если так необходимо убрать меня от жены!
Пожалуйста!
Не оставляй меня!
Не отрекайся от меня так...
Я люблю тебя! Того, кто меня сотворил!
Всё бесполезно. И огонь неумолимо доедает моё бездыханное тело.
Говорят, за меня очень боролась комиссия. С одной стороны, писал меня мастер и сделал это великолепно, а с другой, поленился, как следует обозначить мотивацию. С грехом пополам мою жизнь отстояли, шлёпнули штампик «неоправданной жестокости» и пульнули на оживление.
Конец моей истории переписывали четверо. Тогда этим занимались все, кто только мог, и старались, выжимали из себя невозможное. Выживали немногие, все работали исключительно на голом энтузиазме, который, к сожалению, приносил слабые результаты.
Моя коряво прописанная судьба никак не хотела приживаться. Даже не заинтересовался происходящим, и так не хотел жить.
Операция по пересадке проходила крайне неуспешно. Я уже начинал растворяться, становился зыбким, нечётким. Скоро вернусь туда, откуда прибыл. Осталось немного... уже настроился на покой.
Пока один из вытаскивавших, не стукнул уже почти исчезнувшего меня по груди, и не прокричал:
- Ну, давай же! Должен выжить! Жить хорошо!! Ты нужен, ты очень нам нужен!
Вот только на «нужен» я и откликнулся.
Выхватил у него листок с моей новой судьбой, пробежался глазами, речитативом вслух проговорил новую версию своей жизни и выключился.
Это был один-единственный раз, когда созданная с нуля, повисшая в воздухе «запись» сработала.
Не могу сказать, что рад, не могу сказать, что счастлив. Просто живу. Под меня создали должность, которую теперь и занимаю, количество отторжений новых судеб резко сократилось.
Значит, действительно нужен.
Слишком маленькая расплата ждёт тех, кто нас убивает. Юридический отдел, конечно, делает всё возможное, но наш мир литературных отбросов очень слабо котируется в экосистеме межвселенных сообществ. Так, резервация, которой позволяют быть, скорее, из соображений милосердия, чем целесообразности
Авторы, создавшие прецедент, получат, конечно, своё возмездие. Причинно-следственную связь, как я уже говорил, никто не отменял ни в одном из миров. Споткнётся написавший, упадёт в грязь, забудет документ перед важной встречей, сорвётся свидание или сломается компьютер — кто вообще может связать эти досадные, но неважные мелочи с нашими жизнями?
Они не понимают, что расстрелянный словами придуманный человечек - одухотворённая сущность, сотворённая проекция - умирая, приносит в мир частичку боли, отчаяния, кошмара. Чем больше людей это прочитает, тем больше будет черноты. Прямая пропорция. Так ли это нужно? И без того много тьмы в сухом остатке наших душ… их душ.
С этими мыслями ресницы опускаются, чтобы через несколько часов снова взметнуться к бровям.
Новый день. Обычный, ничем не примечательный день. Больница, лестница, кабинет, карточки свежевоскрешённых... Вены, вены, вены (как же достали это вечные депрессивные игры с ножами), сбили автомобилем... О, а это уже что-то новенькое — умер от голода. Это ж кому такое пришло в голову? Заглядываю в конец, где прикреплены листики с текстом. Ого, и написано хорошо... Да, чувствую, предстоят мне весёлые часы, погружённые в излияния слабеющего тела. Впрочем, так интереснее, не всё ж вскрытые кровеносные протоки предотвращать.
- Алексей, - ко мне в кабинет заглядывает взъерошенная Арика. Она всегда какая-то растрёпанная, слегка несуразная, но в ней есть свойство, которое я никак не могу понять — она любит жизнь. Она единственная хохотала после оживления («Что, и воскреснуть можно? Да вы что!!»), радостно выглядывала в окно больничной палаты, махала рукой поднимающемуся солнцу, с удовольствием знакомилась с обитателями теперешнего пристанища, исследовала новый мир. Хотя смерть у неё была та ещё — в течение семи часов её медленно и больно убивал маньяк, в которого она, естественно, в процессе влюбилась. Арика — одна из первых моих пациенток, тогда я был ещё неопытен и гораздо более мрачен, чем сейчас, удивляюсь, как вообще удавалось кого-то вытащить. С моим тогдашним состоянием, логичнее было бы добить несчастных. Но, несмотря на то, что историю я переписал косо и криво, наша влюбчивая хохотушка прекрасно перенесла операцию, исполнилась ко мне нежных чувств, пока я не вышел к другому пациенту, и осталась работать в больнице.
- Лёш! Ку-ку!! - водит ладонью у меня перед лицом, - Чего завис? Я вот почему зашла... Ты в курсе последних событий? Ха, думаю, что никто тебе и не сказал... Наши доблестные психологи придумали очередное мероприятие — знакомство с персоналом. У нас сегодня вечер встреч!! Ты обязательно должен быть! У меня будет такое длинное-длинное голубое платье! Или нет, короткое розовое... А может, то, новое? Ладно, побежала! Сегодня в восемь в главном зале, не забудь!
Терпеть не могу официальные сходки. Какие-то дурацкие идеи, имеющие в основе благие намерения, которые всё равно плавно перерастают в повальную пьянку. Снова на мне будут виснуть наши непристроенные барышни. До сих пор, помню, чем обернулись пьяные поцелуи Николь, от которых было так горячо внутри, но ещё более пусто с утра. Попытки обосноваться в моей запылённой квартире, попытки истерик на работе, попытки приписать мне какие-то качества, и требования немедленно эти качества подтвердить.
Это действительно нужно? Какая разница, будет ли кто-то возле, если всё равно я этого не замечу? У меня нет внутренних сил ни на кого, потому что моя душа неспособна больше к чувствам — даже сам не заглядываю в её глубины, иначе вообще незачем жить.
Ладно. Всё это действо будет нескоро, надо решать проблемы по мере их возникновения.
Иду на обход, сначала, как вы помните, знакомство с новичками. Будто бы мне есть дело до того, как они выглядят, и словно им станет лучше, когда она попялятся на мою «счастливую» физиономию.
Умерший от голода несчастен и жалобен, но в глазах теплится надежда, и это хороший знак — меньше риск отторжения в будущем. Сбитая автомобилем, в ступоре и апатии – ничего нового.
Вены «раз», вены «два»...
А вот вены «три» даже заставили меня очнуться от рутины, выключить автопилот и взять дело в свои руки.
Во-первых, это был парень (обычно, суициды с применением кровопускания популярны в женских произведениях). Во-вторых, с предыдущего этажа было слышно, что апатией там и не пахнет.
- Что это?! Кто вы?! Где я?!! Где мой мобильник, верните мобилу!!! Я вас урою всех тут сейчас!!!
Звон стекла, соприкоснувшегося с твёрдой поверхностью.
Выбежала испуганная медсестра, и я ей не удивляюсь.
Такого здесь не было никогда. Смерть — это отсутствие жизни в теле, а значит, отсутствие сил. После воскрешения, пациенты, как правило, самостоятельно могут лишь, побрести, шатаясь, к санузлу, да и то не сразу, а никак не орать, бросаясь стаканами в стену. Да и знают они всё. Помнят, как умирали, помнят, как по капле их вытягивали из бездонной ненасытной ямы. Никто не удивляется. Значит, что-то пошло не так… Интересно знать, что и почему.
Ощущаю некое шевеление внутри, словно я-молодой-неразочарованный ещё не проснулся, но стал спать гораздо более чутко, принюхиваясь к творящейся реальности.
Захожу в палату.