Эшли Питтс, сочетавший грубоватую фамилию с именем утонченного героя «Унесенных ветром», не был подлецом. Где-то в глубине души он даже искренне считал себя человеком чести, хоть и не вполне понимал, что это красивое определение скрывает. И ему нравилась – очень, очень нравилась – Лора Эйберхарт, тезка рейнской сирены с ее золотыми волосами и яростными малиновыми губами. Он поддерживал – почти до конца поддерживал – то, во что она верила, и был благодарен ей за все, что она ему открыла. Он участвовал с ней в нескольких протестах еще в университетские времена, иногда помогал ей с переводами зарубежных материалов или распространением листовок. Ему нравилось то, чем она занималась – в этом был, как он говорил, «драйв».
Он понимал ужас и тяжесть ее нынешней работы, хоть и не до конца представлял себе все это. Пожалуй, до известной степени ему даже нравилась такая жизнь – редкие, мучительно-сладкие свидания, вздохи за затемненными окнами, зашифрованные записки, над которыми он не раз мучился, тайные встречи в кафе «Розовый слон»…
Эшли чувствовал приятный трепет, садясь за условленный столик и отворачиваясь к застекленной стене – он ощущал себя не то Джеймсом Бондом, не то, во всяком случае, его верным помощником. Спроси его кто хотя бы год назад, желает ли он остаться с Лорелей – Эшли бы ответил утвердительно безо всяких раздумий, да еще и удивился бы такому сомнению.
Но в последние месяцы, должно быть, страх и неуверенность Лоры передались ему. Она говорила, что со свадьбой придется сильно подождать – хотя бы до тех пор, пока не отпадет постылая и тягостная необходимость вести двойную жизнь – и он охотно с ней соглашался. В последнее время ее беззаботность и уверенность в успехе таяли, точно хрупкие льдинки в весенних лужах – что было тем более странно, ведь, казалось бы, конец преступной организации был уже не за горами. Лорелей все чаще тяжко вздыхала, нервно сжимала пальцы, начала курить слабые сигареты. Под ее глазами залегли глубокие тени, щеки впали. Она становилась все печальней, жаловалась на недомогания, повторяла раз за разом о том, как она вымоталась, как устала вздрагивать при каждом шаге и в ужасе ждать рокового звонка в дверь, как мечтает о покое, потом снова о том, как она вымоталась…
Этот абстрактный «покой», похоже, стал ее идеей фикс – она раз за разом приводила в пример Готфрида и Фриду, их размеренную, очаровательно пасторальную жизнь. Бесконечные фотокарточки – Фрида возвращается домой с дневной работы (у нее маленькая мечта – когда-нибудь открыть свой ресторан), Фрида готовит в воскресенье свою потрясающую утку (сколько же там возни с соусом!), Готфрид учит ходить маленького сына, чета гуляет в парке с ребенком…
Общаться с Лорелей становилось все тяжелее. В ней больше не чувствовалось той легкости и бьющей ключом жажды жизни – вернее, жажда жизни осталась, но она теперь сводилась лишь к безумному желанию выжить и выкарабкаться. Обычно опасность лишь подзуживала ее, заставляла смеяться, но на этот раз девушка, кажется, подошла вплотную к какой-то очень опасной границе.
Осталось лишь тягостное беспокойство, измотанность ее фантазиями и нервными фразами. Не меньше, чем все это, его беспокоил пресловутый «покой», в который Лора желала погрузиться после окончания своей опасной миссии.
«Покой»… оладьи на завтрак, бифштексы на ужин, прогулки в парке по воскресеньям, детские пеленки? Нет, благодарю покорно, такой покой он мог бы найти с любой хорошенькой девицей из колледжа, с любой дочкой родительских знакомых. Не для того он ухаживал за Лорелей! И потом… ведь этот мещанский семейный быт просто поглотит его, засосет, как болото. А ведь он предназначен для большего! Для чего именно он предназначен, Эшли пока определить затруднялся.
Наверное, все бы так и тянулось – и, возможно, он бы даже смог убедить себя на какое-то время, что дела обстоят в точности как раньше и ничего не изменилось – если бы не одна встреча.
В принципе, в ней не было ничего необыкновенного – просто симпатичная девушка, с которой он познакомился на танцевальной вечеринке. Она хорошо танцевала рок-н-ролл, шила себе наряды, обожала яблочные пироги и мечтала поехать на Майами. И она была такой милой, простой, приятной – безо всяких секретов, проблем и двойного дна.
С ней было хорошо…
Эшли вскочил с дивана и нервно зашагал по комнате. Черт, как же не хочется… все же это Лора… они столько времени были вместе… не хочется… а что делать? Продолжать ее обманывать?
Он тяжело вздохнул, сел за стол, придвинул металлически блестящую ручку и аккуратно вывел на листе бумаги: «Дорогая Лорелей!..».
«Она в последнее время жаловалась на недомогания» - шепнул внутренний голос.
Эшли досадливо дернулся и продолжил – медленно, жестко, только что не прорывая пером бумагу: «Дорогая Лорелей! Мне очень жаль…».
**
Лорелей услышала новость о громкой облаве и задержании всего цвета масштабной группировки, сидя в такси. Она опустила побелевшие пальцы, вцепившиеся в спинку кресла, едва смолк бесстрастный голос диктора, и устало откинулась на сидение.
Ее привыкший к напряжению ум не принял сперва эту ошеломляющую новость, важную для всех, но судьбоносную для нее. Когда же осознание свободы пришло, Лора зажмурила глаза и впилась ногтями в ладони, стараясь не разрыдаться от облегчения. Вот приедет домой, расскажет всем, позвонит Эшли – ведь теперь ее телефон не будет прослушиваться, она сможет говорить с ним безо всяких утомительных ухищрений! – всласть счастливо порыдает на плече у Фриды…
В дом Лорелей влетела, как на крыльях, едва не сбив с ног открывшего дверь Готфрида. Она повторяла, захлебываясь от восторга, свою новость всем, кто был в состоянии ее слушать. Она оговорилась, что, скорее всего, ей еще долго придется жить с большой оглядкой, помня о безопасности, ведь, хоть ее имя и не упоминалось в связи с этим делом, кто-то из оставшихся на свободе может сложить факты и заподозрить именно ее. Но, право, это были такие пустяки в сравнении с тем, что ей уже пришлось пережить… такие пустяки…
- Лора, я забыла сказать - тебе письмо! – крикнула из сада Фрида.
- Правда? – Лорелей порывисто обернулась.
Она нетерпеливо выхватила конверт из рук подбежавшей Фриды. Сердце ее радостно забилось, едва девушка увидела знакомый почерк.
Может быть, Эшли тоже решил ее поздравить? Но он не мог узнать так быстро…
Лора разорвала конверт и пробежала взглядом по первым строчкам послания. Чем дальше она читала, тем мрачнее становилось ее лицо, тем больше затухал счастливый свет в ее прозрачных глазах.
Еще какое-то время она сидела неподвижно, под обеспокоенными взглядами других, глядя в стену невидящим взором.
- Он очень сожалеет. – бесцветным, мертвым голосом сообщила она – Ему очень жаль. Он надеется, что я сохраню к нему добрые чувства и не стану винить за то, над чем он не властен. Он надеется…
Маленькие, ловкие пальцы Лорелей уже рвали злосчастное письмо на клочки. Безо всякого ожесточения, просто выполняя необходимую работу.
- Каков мерзавец!
- Нет, вы только послушайте!
- А я –то ему доверяла!
- А ведь я уже решила, какое платье надену на свадьбу. По каталогу хотела заказать… - тем же безликим голосом произнесла Лорелей.
- М-да, теперь об этом придется забыть…
- Я просто хочу сказать, что нам пришлось же пожениться очень быстро… просто... ну… - никогда еще Лору не видели такой смущенной.
Воцарилась тишина.
- А Эшли знает? – осторожно спросила Фрида.
Ее собеседница отрицательно мотнула головой.
- Нет, я собиралась сказать ему, когда все успокоится…
- Так скажи ему! Я уверена, что он передумает. – ее вера в лучшее в людях была воистину неистребима.
- А ты думаешь, что я буду счастлива с мужчиной, которого удерживают рядом со мной только долговые обязательства? – подчеркнуто наивным голосом спросила Лора. Кажется, для себя ответ на этот вопрос она уже знала.
- Но он же все равно узнает… городок маленький…
- Пусть узнает. Я уверена, он все равно найдет себе оправдание. Убедит себя, что отец - кто-то другой, например.
- Пусть только попробует!
- Лора, а ты не боишься, что на тебя будут косо смотреть?
- А что, иметь детей – это уже позор? – с невероятной невозмутимостью спросила молодая женщина, чье кресло было усыпано обрывками бумаги, точно хлопьями снега.