- И когда же ты умудрилась это проделать? А главное, с кем?
Она смотрела прямо мне в глаза своим самым омерзительным взглядом из всех, которые только у нее есть. Она смотрела мне прямо в душу своими карими глазами. Я никогда не умела так смотреть на людей: заглядывать в душу, рыться в миллионах книг мыслей и образов. Казалось, что Юна смотрит мне в мысли, путает их и разглядывает, каждое слово вынимая и рассматривая также тщательно, как ювелир рассматривает ценный или просто любопытный экземпляр. Конечно, на самом деле она даже и понять не могла, что я чувствую и чувствую ли я что-то вообще, но все же ее глаза, с неких пор подведенные – а кстати, с каких? – заглядывали в мои.
Ее идиотский вопрос вызвал у меня бурную реакцию в организме. Она смеет спрашивать меня, с кем! Она! Она! Да что за мерзкое, извращенное, порочное…
- Мей, - продолжала она. Ненавижу, о господи, как я ненавижу, когда меня так называют! Это все равно, что «Юна» сократить до «На», и даже не до «Ю». Она пытается разозлить меня, но она не увидит ни одного дрогнувшего мускула на моем лице. – Ты когда-нибудь думала о том, что надо отвечать на чужие вопросы?
Вдохнула. Выдохнула. Поехали.
- Черт подери, ты прекрасно знаешь, от кого эта креветка, - я спокойна. Спокойна. Спокойна. – От Кэла, от кого же еще!
Мне вдруг показалось, что в ее глазах мелькнул какой-то страх. По крайней мере, она отвела наконец свои глаза от моих и, разрази меня гром, я увидела, увидела там какую-то навязчивую хрень, которая как будто бы преследовала ее в момент всего разговора.
Юна поджала губы. Неужели ее настолько коробит то, что я беременна? Она словно пыталась побороть себя или вела внутренний диалог с ангелочком и чертиком.
Но я все еще спокойна. Пока я наблюдаю сие действо, которое раздражает меня все больше и больше, я представляю себе, что делают Пинки Пай и Флаттершай наедине. О, мне полегчало. Ого…
- Ну что же, - кажется, Юна уже говорила заключающим тоном. А это значит, что мне можно идти. Ну, почти. – Это абсолютно твои проблемы, но, к несчастью, ты моя сестра и мне придется заботиться о тебе.
Заботиться. Ха-ха.
Прощай, красный M&M’s.
На следующее утро я поняла, что если знает Эта, то пора узнать и Кэлу.
Я долго готовила этот разговор. О, как же я его ненавижу! Эта ненависть съедала меня изнутри, черной чумой расползаясь по моему телу, разросшейся аскоридой забираясь во все мои кровеносные сосуды. Ну зачем, зачем мы тогда переспали! Я имею в виду тот раз, самый первый раз, из-за которого мы и непосредственно начали встречаться и старательно имитировать симпатию. Я, видите ли, ему в постели понравилась.
Но черт, он мне тоже.
И вот до чего это довело.
Я настолько задумалась об этом, что не заметила, как вышла на проезжую часть. И когда я осознала это, о черт, как я хотела там и остаться! Чтобы меня сбила машина, я мечтала об этом, да! Чтобы я лежала в больнице с переломами сотни костей и могла думать только о боли!
Родной трехэтажный чистый английский мат вынес меня из носилок собственных мыслей, когда меня чуть было не сбил водитель, а за ним и сам Кэл.
- Мейзи Канберри, - галантно улыбнулся он, захлопнув дверцу «Порше» и поцеловав мою руку. Но я знаю, чем бы мы занимались, не будь я в деликатном положении: мы бы курили до посинения, а затем потели бы наверху в моей уютной постельке, в которой как раз с недавних пор красуется красное шелковое белье.
Он оглядел меня с ног до головы и я уже догадалась, чего он первым делом захочет. Вернее, кого. Его зеленые глаза, глядящие на меня хитро и с неприкрытым желанием – это отдельная песня, и за эту песню, пожалуй, я и начала с ним встречаться вообще.
Как всегда: с иголочки. Та самая футболка, которую я так ненавижу, и этот дурацкий серый шелковый пиджак – о боже, ну кто выбирает ему гардероб! Но народ хавает. А значит, и мне придется терпеть. Миллионы мух не могут ошибаться, а бабочка не умеет жужжать.
- Виски? – С ходу спросила я каким-то быстрым, немного грубым голосом. Как-то не так я представляла себе интонацию, с которой я это скажу, ну да ладно.
- Если можно, - расплылся в мерзкой улыбке он.
Черт с ним. Черт с тем, что у меня родится ребенок-мутант, черт с тем, что я побегу блевать после первого же глотка.
В молчании мы сидели за столом на кухне. Эта мразь была окунута в собственные мысли, которых, как мне всегда казалось, никогда не было. Кажется, он думает. Кажется, у него даже получается… Зараза, не думала, что такое возможно. Он решился первым нарушить молчание, наверное, самым глупым вопросом из всех, которых я когда-либо от него слышала:
- Юна дома?
Зачем, о дьявол, зачем ему Юна?
- Дома.
- Прекрасно.
Он выглядел даже… красивым в солнечном свете, потоком лившимся из окна. Я никогда не считала его красивым. Чтобы прямо Красивым. А сейчас… Почему все самое лучшее достается мне только тогда, когда я беременна?!
Алкоголь медленно ударял в голову, разливался по телу мягким теплом. В голове автоматически раздался детский плач, молящий меня больше не пить, но мне плевать. Плевать!
С этой пренепреятнейшей похотью, этим извращенским огоньком в глазах он смотрел на меня, также одурманенный, он раздевал меня глазами, совсем будучи непротив сделать это в физическом смысле.
Потянул ко мне свои руки, ныряя ими под длинную майку, и я не сопротивлялась не больше четырнадцати секунд, пока не вспомнила, зачем он вообще здесь.
Грубо отдернув его, я поймала на себе взгляд, полный точно тех же эмоций, которые я уже описывала, только к этому желанию прибавилось непонимание.
- Что такое, детка? Что-то не так?
Сволочь. Теперь он совсем не кажется мне красивым, особенно после «детка».
- Угу. Я беременна. – Выпалила я, и хотела было добавить, что после влитого в меня алкоголя вряд ли из этого плода что-то выйдет, кроме такого же алкоголика, как и его отец. Ну или ДЦПшника. Ну почему я так спокойно об этом думаю?!
- Беременна?
Он был похож на ребенка, который впервые услышал для себя новое слово после байки про аиста. Он даже спросил это по слогам! К его вопросу не хватало только: «А что такое бе-ре-мен-на?». Он смотрел на меня с недоумением. Кажется, у него что-то опустилось.
- Беременна. – Улыбнулась я как можно слаще. Нет, не как милая мамочка, безмерно счастливая от сообщения сей новости своему мужу с добрыми глазами, а так, будто я хочу ему насолить самой соленой солью.
Но всякая незапланированная беременность перерастает в крупную ссору.
- Черт подери, Мейзи! – Он аж со стула вскочил. – Какого хрена?! Я же… я же сказал, что я не в духе тогда был и вообще я не хотел этого делать, и…
- Ха-ха, милый мой, - я презрительно рассмеялась ему в лицо, и смех моментально сменила гримаса ненависти, которую я так давно хотела выплеснуть. – Давай, расскажи, какая я развратная стерва и затащила тебя в постель, мечтая о бурной ночи с тобой без предохранения! Рассказывай, я слушаю!
Солнце издевательски слепило в лицо, призывая пойти погулять в эту ясную, прекрасную погоду.
- Дрянь, - процедил сквозь зубы он. – Мелкая потас-…
Изо всех сил я пихнула его в грудь, мечтая о том, чтобы он сейчас вылетел из окна, разбив его собой и сломав позвоночник, как баба в «Пункте назначения 5», но увы, мне некуда спрятать труп.
Мы лаялись так, что поздние птички слетели с проводов, а Юна спустилась со всех ног в гостиную и заорала:
- Что, матерь божья, здесь происходит?! Я курсовую пишу, идиоты!
О, как бы я сейчас, впервые в своей жизни, желала бы оказаться на ее месте! Наблюдать эту картину, как ссорятся два идиота, о да, я бы непременно взяла попкорн и начала бы громко комментировать это, как интересный матч. Но она повела себя не так. Совсем не так.
- Мейзи, живо иди успокойся.
- Почему Я должна успокаиваться?! Это он, он должен свалить успоко-…
- У него, к счастью, нет собственной комнаты в этом доме, так что выйти придется тебе!
И я вышла. Я покорно вышла, слушая ее сладкие речи о том, какие мы оба придурки и что надо с нами сделать.
Я целых семь минут сидела послушно в своей комнате, как наказанный ребенок. И больше не намерена была. Я – не наказанный ребенок, и я имела полное право присутствовать при семейной разборке, которая меня касалась.
Она касалась меня ровно до тех пор, пока я не вошла на кухню.
Юна и Кэл.
Кэл и Юна.
Он прижимал ее к себе, она обнимала его одной рукой за шею, а другой обхватывая за сильный торс. Она не сопротивлялась. Их губы были вместе, их языки были сплетены, он зарывался рукой в ее волосы, властно прижимая сильнее, а она не сопротивлялась. Совсем не сопротивлялась.
Дверь в кухню была закрыта, и она скрипела при открытии, но они не слышали, как она скрипнула в очередной раз даже громче прежнего. Их глаза были закрыты, и с каждым новым чмоком они прижимались друг к другу все сильнее, уже казалось, что ее отсутствующая грудь стала его грудью, его рука как будто уже слилась с ее спиной, но вторая… вторая круговыми движениями водила по ее филейному месту, едва ли не залезая в джинсы. Она обхватила ногой его ногу, и ей, кажется, было все равно, что Кэл – мой парень. Хотя все шло к расставанию сегодня, но это же еще не случилось! Ведь правда?..
Я почувствовала, как в глазах резко темнеет. Это же неправильно! Он мой, господи, мой! А у нее есть Джек, но… не могла же Юна изменить? Юна же не умеет изменять!
Чую свой неизбежный конец. Нет, в самом деле. Не то, чтобы я питала какие-то сверхчувства к Кэлу, но… всему же есть предел. Если я сейчас же не свалю отсюда, то рухну в обморок. Я уже чувствую, как подкашиваются ноги. Ну зачем я столько выпила!
Тихо скрипнуть дверью не удалось.
Громкий хлопок оторвал этих двух улиток, мерзких, гадких улиток друг от друга. Я знаю, что они сейчас стоят в гробовом молчании, мнут руки и не знают, что сказать или сделать.
Мейзи Канберри как всегда ушла красиво.
Мейзи Канберри всегда уходит красиво!
Как будто я собиралась плакать, глядя на то, как целуется мой парень с моей дряной младшей сестрой. Я отомщу ей так, что она запомнит это на всю жизнь. Если нужно будет, я рожу и умру ей назло, оставив ребенка, в которого влито на ранних стадиях куча алкоголя! Пусть развлекается.
О да! План сладкой, красивой мести с кислым привкусом рождался у меня в голове, необязательно с летальным исходом, и все же я думаю, что…
***
Из больницы я перекочевала наконец домой. Через неделю, а может и две, а может через пять лет… Каждая гребаная секунда длилась в этом проклятом госпитале, как вечность. О господи, как я снова все ненавижу! Я ненавижу того водителя такси, признанного невиновным, я ненавижу яркие фары, которые меня чуть не ослепили туда – о, черт возьми, ну подумаешь выскочила на проезжую часть, а кто просил его вечером ездить?!
Зато для себя я знаю точно: ребенка у меня больше нет.
Я лежала у себя на кровати в гробовом молчании, в голове играли какие-то дурацкие песни, стучали мелодии и отчего-то вспоминалась вся моя жизнь.
Наверное, я должна рассказать, как я рыдала, узнав, что потеряла ребенка, как я мечтала о счастливой жизни с этим маленьким комочком счастья. Но так как я не Юна, я скажу честно: я испытала невероятное облегчение, чувство невесомости, мне было плевать на всякие осложнения, на факторы, ну а в остальном мне было все равно.
Зато теперь я снова могу курить.
Оделась в одежду, которая каким-то невероятным образом оказалась постирана. Каким, дьявольское отродье, каким? Но не в этом даже и дело. Я спустилась вниз, к своей ненавистной сестре, которая сидела и с напряженным лицом смотрела телевизор, глядя как будто сквозь него.
- Много ты им отвалила?
- Достаточно, - коротко ответила эта крыса.
- И что сказали?
- «Да-да, мы все понимаем, экзамены, да она и так слишком долго лежала… Конечно, конечно…». Вот.
Я громко фыркнула.
- Не знала, что ты подкупаешь врачей.
- Не я, - тихо ответила она. – Папа. Папа сказал мне им заплатить.
И почему я не удивлена?..
Через несколько дней все вернулось на свои места. Привычный компьютер, привычная комната, привычные спускания на завтрак, обед и ужин, которые перманентно готовила моя сестра, хотя я и до сих пор не отказываюсь от мнения, что готовлю я лучше. Я спрашивала у Юны, что за хрень была у них с Кэлом и куда делся Джек. Мне кажется, что из всех эмоций у меня осталась только ненависть все к той же Юне и к той же матери. Остальное выкачали капельницами и уколами.
Юна давно умудрилась расстаться с Джеком. Вот и умница. Он бросил ее потому, что она слишком скучная.
Без комментариев.
А вот Кэл уже давно изменял мне, впрочем как и я ему, не только морально, но и физически.
Я говорила, что нашла у Юны презервативы в сумке?..
Город медленно погружался в сумеречную тьму, в гущу черных туч. Первый снег выпал в середине октября, покрыв легкими перышками весь городок, всю Академию.
К зиме все восстановилось окончательно: я вновь весела, я вновь хожу в клубы, я вновь выпиваю, я вновь встречаюсь с парнями. И я вновь ненавижу каждого из них.
Все было до тошноты хорошо. Снег все опускался и опускался, январь сменил декабрь, и встретила я его абсолютно одна, подарив себе кучу одежды и косметики, спустив все до последнего доллара на кредитке, пока Юна, оказывается, известно чем занималась с Кэлом. Фу, даже представлять себе не хочу это бревно.
Снеговик, слепленный в час ночи первого января, гордо стоял, с распростертыми объятиями глядя на каждого проходящего мимо.
А я ушла куда-то в очередной клуб, вырядившись в очередные новые шмотки.
И в этот момент я мечтала больше не вернуться.
