- Алексей, ты чего?
С трудом разлепляю глаза и сразу же получаю удар лучом по сетчатке, морщусь, предпринимаю попытку распрямить затёкшее тело и принять вертикальное положение.
- Э-э, если б я тебя не знал, решил бы, что страдаешь от похмелья. Так уработался, что не дополз до дома? Бывает...
Не отвечаю, занят миллионом иголок в организме — это нервные окончания сигнализируют, что нехорошо пережимать кровеносные протоки почём зря, чтоб я понял, устыдился и больше так не делал. Хотя мы с ними прекрасно понимаем, что всё равно буду поступать, как мне вздумается.
- Лёх! Ку-ку! С кем вообще разговариваю? Слушай, в последнее время ты на себя не похож, наверное, не в курсе, что штатные психологи работают и с персоналом тоже. Не хочешь обратиться? У нас, понятно, ещё двое есть, но я бы посоветовал всё-таки поработать со мной.
Наконец-то, в поле зрения попадает собеседник, хотя и по голосу давно узнал Курта. Ага, именно к тебе и пойду, конечно-конечно.
Он усмехнулся:
- Судя по тому, как ты кривишься, то вряд ли со мной согласен. Что ж навязываться не буду, знаешь, где меня найти, но, есть такое предположение, что беседа именно со мной будет для тебя полезнее всего.
Рассеяно киваю. Уйди же, давай, кто просил приходить и теребить меня? Открываю двери в туалет — красноречивый жест, означающий конец аудиенции.
Долго стою, наклонившись над умывальником, периодически погружая лицо в мокрые ладони. Препаршиво чувствую себя, что внутри, что снаружи, но работа, к сожалению, не волк и не убежит в лес, сколько ни ждать.
Брожу сомнамбулой, автопилот неплохо справляется с обходом, пока моё внутреннее я, содрогаясь от боли и отвращения, пытается собрать себя по кусочкам.
Эмоциональное похмелье ничуть не легче алкогольного.
Закончив с этим делом, отправляюсь в кабинет. Операции на сегодня не запланированы — ничего не буду делать. Будем считать, что у меня первый в жизни выходной.
Что случилось? Я был цельным, вменяемым, твёрдо стоящим на ногах... Хотя по поводу цельности я поторопился. В любом случае, было стабильно. Плохо, но стабильно.
Больше никаких чувств, сегодня ещё поживу так, повою беззвучно, сжимая кулаки от бессилия, пройду, выстрадаю до упора, и на этом всё.
А завтра, снова застёгнутый наглухо, железный, видавший многое и оттого циничный Алексей к вашим услугам, господа. И не стоит вспоминать, что внутри я живой.
Несмотря на то, что тело против, снова сворачиваюсь загогулиной на диване, перебираю в памяти моменты вчерашнего, ужасно длинного, наполненного дня. С мрачным садистским наслаждением вытаскиваю на свет самые больные воспоминания и смакую их по капле, растягивая мучительную, больную, трепещущую нотку, пока она с воплем не истончается до прозрачности. Словно поставив целью расковырять, разбередить душу до кровавых ран, неустанно терзаю себя снова и снова.
Чтобы знал.
Чтобы помнил.
Чтобы впредь, умел держать себя в руках, не выпуская демонов наружу.
Слышу стук в дверь. Игнорирую. Потом ещё и ещё, ещё и ещё, ещё и ещё. Поднимаюсь и бреду к источнику звука, исключительно с целью прекратить насилие над барабанными перепонками.
Открываю. Никого. Оказывается, в больнице есть шутники. Тупо стою, пялясь в стену, пока оторвавшийся от безликой поверхности взгляд не цепляется за листок бумаги на полу.
Медленно неохотно наклоняюсь, поднимаю, разворачиваю. Несколько секунд ничего не могу понять, мозг упорно отказывается воспринимать информацию. Сложно поверить, реакция тела совершенно для меня удивительна — сердце ускоряется до невообразимых пределов, слюноотделение прекращается, пальцы, держащие обыкновенный, исписанный листок заметно подрагивают. Всё это просто из-за того, что узнал почерк Арики.
Алёша. Пишу, потому что поговорить с тобой не могу по известным нам обоим причинам. Очень чувствую вину за вчерашнее. Я видела, что ты совсем был не в себе, и своим отказом причинила боль. Но если бы ты удержал меня, то оба знаем, что произошло бы потом. Конечно, моя сущность осталась бы такой, как и раньше. Но две вещи изменились бы точно: во-первых, тебе было бы очень плохо, а во-вторых, я бы стала по-другому к тебе относиться. Хорошо, если б я всего этого не помнила — была бы вечно счастливой дурочкой, радующейся новым приключениям. Но я помню.
Лёш... ты мне нравишься, правда! И иногда я о тебе думаю. Понимаю, что чертовски мало, но это максимум зависящих от меня чувств.
Если бы я была человеком, можно было бы говорить о таблетках, препаратах, при помощи которых можно был бы взять Это под контроль. Но я — напечатанная бумажка, могу только надеяться, что создатель перепишет меня, хотя, что я тебе рассказываю, мы все в курсе, что авторы не любят возвращаться после того как выбито слово «конец».
Я это всё к чему... Не злись на меня, ладно? Я нечутко себя повела, когда ты в таком состоянии был, прости, пожалуйста!
И Курт вовсе не плохой, мы с ним обо всём договорились, он не принуждает меня, извини, не буду развивать эту тему дальше. Я на самом деле уже пятый раз переписываю это письмо, слова плохо подбираются и всё кажется, что не то что-то говорю, боюсь сделать тебе больно.
Не знаю, как закончить... Ты хороший и добрый. И мне так хочется, чтоб у тебя всё было в порядке, может быть, лучше тебе меня забыть?
Ещё раз прости!
Арика.
Хороший, ага… Уголок правой губы скептически уползает вверх.
Ощущаю биение сердца, почему-то испытываю удовольствие, когда провожу подушечками пальцев по письму и по неизвестным причинам, внутри становится светлее. Совсем слегка, но и это уже неплохо.
А ещё испытываю крохотный намёк на радость, во всяком случае, уже нет желания продолжать занятия самобичеванием.
Сажусь к компьютеру.
Загружаю программу, кладу руку на панель и замираю…
Я написал бесконечное количество слов, переплетения букв, фраз, словосочетаний — это то, чем занимаюсь каждый день, но как только дело дошло до надобности рассказать о том, что у меня самого внутри, оказалось, что голова пуста, в кабинете стоит неразбавленная стуком клавиш тишина, а чисто белый листок текстового редактора до сих пор не осквернён ни единым символом.
Не знаю, что написать.
Даже не знаю, нужен ли вообще ответ.
Вполне возможно оставить всё как было раньше, пустить на самотёк. Пройдёт время, всё забудется, сменится новыми событиями и развеется в пыль. Не останется ничего, будто бы и не было никакого письма.
Какая-то часть меня ужаснулась такой перспективе, что-то непонятное зашевелилось в груди, подкатило к горлу, упало обратно, руки самостоятельно набросились на кнопки, а я, закрыв глаза, понял, что мне всё-таки есть, что ей сказать.
Арика, знаешь, я был рад получить от тебя письмо. Как ты могла заметить, я неравнодушен к твоей персоне сам не знаю почему. Совсем не злюсь и незачем просить прощения, ты совершенно не при чём, вся вина за случившееся полностью лежит на мне, ведь я силой хотел заставить и воспользоваться твоей сущностью. Прости, больше это никогда не повторится.
Ты живая, мне странно и притягательно смотреть на тебя.
Как? Я не понимаю, Арика, как ты можешь быть такой? Ты ведь была там! Тебя жестоко убили, ты умерла, чувствовала бесконечную пустоту и холод, тянущее ничто, которое по ниточке высасывает то немногое, что осталось. Ты смотрела в глаза смерти, и после этого хватает душевных сил любить жизнь? Как? Как это возможно, как тебе удаётся? Не понимаю.
Но если ты думаешь, что интерес к тебе вызван исключительно с познавательной точки зрения, то ошибаешься. Я… чёрт, как-то казённо всё звучит, извини, столько писал об этом, что как-то приелось. Нет, не люблю, потому что не умею любить совсем. Не то чтобы страдал как-то от этого, просто так есть. Но хотел бы быть с тобой рядом. Понимаю, что это невозможно.
Наверное, стоит оставить всё, как есть, другого варианта не вижу.
Прости, что напугал вчера.
Алексей.
Всё равно легче. Не знаю что это – гормоны, которыми мозговые структуры напитывают тело, чтобы я с радостью побежал размножаться, не думая о метафизических бреднях; присутствие Арики, пусть даже заочное; или невыносимые эмоциональные качели что-то меняют во мне. Не знаю, попробую просто побыть в этом состоянии, оно для меня слишком ново, чтобы просто отмахнуться.
Теперь письмо нужно как-то доставить. Всё бы хорошо, но у адресата нет своего кабинета, у неё даже стола нет, так, своё место в общем шкафчике, в котором можно хранить вещи. Просто иду так ничего и не придумав, поступлю по обстоятельствам.
И совершенно случайно обнаруживаю её в реабилитационном зале. Хотя с чего бы «случайно», она часто там околачивается.
У Арики в глазах смущение, испуг и вина, мои же, наверняка кажутся холодными, надёжно упрятанные за тонкими искажающими стёклами.
Молча, протягиваю листочек, разворачиваюсь и ухожу.
Сердце решило побить собственные рекорды — гормоны, чтоб их.
Возвращаюсь в кабинет, лежать на диване жалея себя, больше не тянет, возможно, стоит для разнообразия и поработать. Да, выходной выдался недолгим.
Где-то с полтора часа бодро стучу по клавишам, текст идёт на удивление легко и гладко, хотя взял довольно сложную задачу — умершего от голода. Ранее долго ковырялся, прикидывал с разных сторон, автор определённо постарался и качественно загнал незадачливого персонажа в угол, как только комиссии удалось его отстоять, не понимаю. Но сегодня просто сама в голову постучалась замечательная изящная инструкция по спасению. Даже не пришлось прибегнуть к «роялю в кустах», который имеет лишь пятидесятипроцентный шанс быть принятым, и оставляем мной для совсем уж безнадёжных случаев. Это если бы я написал, что в подвале, где лежал связанный, внезапно завалялся кусок хлеба, и жертва смогла собрать остатки сил и подползти к нему.
Нет, в мозгу вдруг всплыл чрезвычайно малозначительный эпизод, когда Чин (так зовут моего подопечного), находясь в командировке в Индии, познакомился с одним престранным субъектом и целый день провёл в беседе в его ашраме. Теперь волей моего пера, точнее десяти пальцев, субъект заделался крутым йогом, обучившим Чина нескольким «экстренным» техникам, которые помогли пациенту дождаться спасительной команды (которая по авторской воле, в предыдущей версии, конечно же, опоздала совсем на чуть-чуть).
Возможно, описываю немного топорно, но поверьте, в канве полумистического романа всё смотрится более чем органично.
Даже доволен собой — небывалый случай.
Откидываюсь на стуле, запрокидываю руки, пытаясь распрямить позвоночник, и тут слышу непривычные звуки, издаваемые компьютером.
Бросив беглый взгляд на экран, долго не могу определить источник, пока не замечаю на нижней панели мигающий конвертик. Внутрисетевая переписка. Надо же, никогда не общался с персоналом по сети и кто что он меня хочет?
Арика: Лёш, давай так поболтаем, а то мы до скончания века будем бегать друг за другом с бумажками, а тут, в режиме диалога, всё же привычнее.
Сначала ощущаю лёгкое раздражение, но сообразив, что в переписанной судьбе уже поставил точку, успокаиваюсь. Потом начинаю испытывать странные чувства и, присмотревшись, могу различить стыд, как будто сразу не обрадовавшись, предал её.
Да ну, чушь какая-то.
Алексей: Согласен. Давай попробуем так.
Арика: Ой, извини, наверное, тебя отвлекла? Может позже?
Алексей: Нет, я уже дописал всё, что хотел.
И вот так, начав с ни к чему не обязывающей болтовни, мы будто принюхивались друг к другу, а потом слово за слово перешли к темам более глобальным.
Я никогда раньше не думал о ней, как о личности, в моём сознании был некий образ, привлекающий меня, главным образом энергией и внешностью (хотя есть и гораздо более яркие женщины, почему-то импонирует именно она), но теперь я с удивлением открывал в ней нечто другое. Это и понятно, мне никогда не удавалось поговорить с Арикой по вполне понятным причинам, но то, что происходило сейчас, мне чрезвычайно нравилось.
Арика: Алёш, ну какие обиды? Понимаешь, она меня создала, как бы мне не нравилось то, какими чертами меня наделили, какую судьбу определили это дело двадцать пятое. Я есть и это главное! Она родила меня, соткала из каких-то материй, а ты дал жизнь второй раз. Я и тебе благодарна, не думай!
Алексей: Ну, послушай, она, автор, потом убила тебя! Причём так жестоко и больно. А теперь мучаешься из-за своей особенности, разве так можно поступать со своими созданиями? Разве не тоскливо осознавать, на что тебя обрекли?
Арика: Да умерла и умерла, это же прошлое, которое давным-давно прошло. Может, всё так и должно было произойти. Иначе, я бы и вовсе не попала бы сюда.
Алексей: Ха! Невелика привилегия, жила бы себе спокойно после перехода, не ведая, не знала бы о всасывающей темноте бездонной ямы.
Арика: И что? Балдела бы, наслаждалась, а дальше? Я никогда не очутилась бы здесь, в этой больнице. А тут я нужна, по-настоящему нужна. Знаешь, каково оно, когда весь несчастный-разнесчастный пациент твоими усилиями оживает? Ой, что я мету, конечно же, знаешь. Ты вообще для меня недосягаемой высоты... почти как автор, вот!
Я??! Автор? Почти задохнулся от такого дикого предположения. Никогда!
С силой захлопываю крышку ноутбука.
Осознаю, что мышцы сжаты, лицо перекошено, а сам я взлетел со стула, будто бы тот внезапно добела раскалился.
Дышу. С чего так взбесился, интересно? Не хочу иметь ничего общего с ними, так что ли?
Отложив на чуть-чуть внутренние противоречия, присаживаюсь на стул, возвращаясь к прерванной беседе.
Алексей: Прости за задержку ответа. Мне нужно подумать над всем, ты не будешь против, если продолжим попозже?
Арика: О чём речь, конечно! Тогда до завтра, тем более уже столько времени... Ты спать-то ещё не хочешь? Я уже давно носом клюю. Мне очень понравилось общаться с тобой!!!! Пока-пока!
С удивлением понимаю, что да, уже довольно поздно, но в сон не клонит совершенно, будто бы не было ночи, проведённой в тяжёлом полузабытьи на жёстком диване, метаний, терзаний, километров пикселей, вынесшихся из-под моих пальцев.
Не устал. Но это хорошо, потому что есть ещё одно незавершённое дело.
Поднимаюсь наверх, на самый высокий этаж, к крайней палате. Даже не расстроюсь, если увижу там Лию, хотя, оглядываясь на время, она давно уже должна пребывать в своей постели.
Открываю дверь.
Он тоже не спит. Вскакивает с кровати, восторженно улыбается и произносит первую за весь период фразу, обращённую лично ко мне:
- А я думал, что ты уже не придёшь.