Он улыбнулся мило:
«Бедняжка Лорелей,
Какая злая сила
Царит в душе твоей?»
Теплое сердце Фридриха страдало горько, но недолго – уже к Рождеству он перестал судорожно оглядываться на дверь бывшей комнаты Селесты, вновь начал улыбаться с прежней заразительностью и танцевать твист на вечеринках. Тем более, что веселый мир замкнутого университетского городка предлагал немало утешений тем, у кого водятся деньги в карманах…
Такая же иностранка, как и он, уроженка Техаса, обладательница бодрого имени Тиффани Сэмпсон встретилась ему в студенческом кафе. Она сидела за одним из дальних столиков, обложившись рукописными конспектами и нервно прихлебывая остывающее какао. Судя по отсутствию модных кудрей и накладных ресниц, девушка принадлежала к той немногочисленной категории студенток, что действительно ходят в кафетерий под библиотекой для того, чтобы учиться.
Свежее, юное личико, не скрытое мертвым слоем крем-пудры, привлекало взгляд так же, как и обаятельные голубые глаза. Курносый нос был усыпан золотистыми веснушками, темно-русые волосы – стянуты простой лентой. Одета девушка была в белую блузу и модные (с флером скандальности) брюки-капри.
Она даже не сразу заметила, когда Фридрих сел к ней за столик, нехотя отвлеклась от чтения, но улыбнулась его предложению взять кофе с сэндвичем. Они говорили, смеялись, закрыв и отодвинув до удобства пухлую папку с конспектами. Через широкое французское окно тянулись и стелились по полу лучи солнца, в которых кружились золотистые пылинки. С постера на стене нежно улыбалась угловатая девочка Твигги.
С этих пор Тиффани стала частой гостьей скромной общежитской гостиной. То ли не замечая, то ли не придавая значения безыскусным знакам внимания от других обитателей комнат, она с удовольствием проводила там время, разве что нервно дергаясь при взгляде на разбросанные книги, забытые тарелки и жирные пятна на столах. Да и вечно закрытые окна ей, любительнице свежего воздуха, не импонировали.
Талант Матильды, вписанный в строгий реестр балетных занятий и отшлифованный бесконечными тренировками, засиял ярче и заметней на фоне товарок. Экзальтированная дама из «Вдохновения», носившая в подражание оперной Кармен розу в волосах, твердила об избранности и восходящей звезде молодой ученицы. Седые преподавательницы держались с ней строго, но друзья были совершенно уверены в том, что перед Матильдой лежит блестящее будущее, и она будет следовать по широкому пути, осиянному солнечным светом.
Неудивительно, что каждое незначительное событие, вроде сданного Матильдой экзамена, становилось поводом для шумной пирушки в одном из ресторанов Старого города. Там громко звучали пожелания непременного успеха, с каждым тостом становившиеся все более уверенными.
Благодаря щедрым стипендиям и полезным знакомствам, недорогое шампанское (или, как гордо и снисходительно называл его Фриц, «игристое вино») текло рекой. Каким-то образом он всегда мог достать к вечеру фрукты, виноград, тонкую ветчину, хороший сыр… так что будущие танцовщицы, балеруны и искусствоведы знатно и со вкусом напивались, чувствуя себя высококультурными людьми.
Бойкая Тиффани редко упускала возможность принять в этих сборищах участие, но каким-то образом всегда ухитрялась ускользнуть после первых нескольких бокалов вина. С Матильдой она подружилась после того, как та помогла ей нарастить волосы к какому-то семейному празднику.
Фридрих тем временем овладевал искусством стирать или маскировать следы вчерашнего веселья, быстро приводить в порядок комнату к приезду матери, а также делать изумительно честные глаза аккурат перед ее появлением.
Спокойный, веселый и уверенный внешне, в душе он терзался сомнениями, беспрестанно невольно сравнивая «ту» девушку и «эту». Сравнения чаще всего выходили не в пользу последней – Селеста, в его памяти уже ставшая хрупким призраком, выигрывала по всем статьям в этом молчаливом соревновании с живой и румяной студенткой. Жемчужная кожа француженки казалась нежней больших рук Тиффани, ее прозрачные серые глаза в обманчивом омуте памяти выглядели загадочней и прелестней взгляда новой пассии. Не желая показаться последней холодным или невнимательным, не позволяя себе даже намеком выказать сомнение, Фридрих, мучаясь несовместимыми и невозможными желаниями, решил позволить времени изгладить из его памяти образ хрупкой Селесты.
Матильда, одержимая будущим успехом, отрабатывала третью позицию под старенький магнитофон и нежданно воспылала новым увлечением – флористикой. Проводя все часы с полуночи до четырех за любительским станком, она ложилась спать совершенно изможденная, с руками, измазанными зеленым соком стеблей и пропахшими дикими цветами.
***
Сердобольная Фрида пробовала сблизиться с тихой племянницей, понимая, что ей нужна поддержка сейчас и, возможно, понадобится еще сильнее в будущем. Однако все ее старания разбивались об вежливое, но непреклонное безразличие девушки.
От Лоры за все время пришло только две весточки. Первая заключалась в письме, составленным зеркальным шифром, присланным из Арлингтона, штат Вирджиния. В нем говорилось об успехе первых этапов операции, о невозможности регулярной связи, о переносе штаб-квартиры, о том, что, возможно, дело окажется серьезней, чем казалось.
Вторая записка была вложена в корзину белых роз, присланную на выступление Матильды в студенческом театре якобы от поклонника. В ней обнаружились сердечные поздравления и искренние пожелания успеха восходящей звезде – большего, должно быть, Лорелей написать не могла.
Готфрид с женой долгим и напряженным взглядом просматривали каждую утреннюю газету. Фридрих преисполнился радостной гордостью – красочные сцены из любимых фильмов вновь воскресли в его памяти, и на каждый сеанс очередного «кино про шпионов» он шел с тайной улыбкой. А Матильда попросту закрыла мысли от тревожных настроений, подшивала взятую в костюмерной пачку сильфиды, составляла душистые белые букеты и посещала собрания клуба любителей французской поэзии 19 века.
***
Где именно, на каком из блошиных рынков, собиравшихся на городской площади в летние дни, Фридрих раздобыл эту антикварную швейную машинку с ножным приводом, никто из соседей по общежитию понять не сумел. Также осталось загадкой, каким образом он затащил в здание эту ржавую громадину, перекрывшую половину коридора. Но факт оставался фактом – однажды утром сонные студенты попросту увидели юношу, сидящего на притащенном из столовой стуле и сосредоточенно кроящего белые занавески.
Никто не удивился, на выпускном увидев на нем нечто, расцветкой напоминающее тирольский национальный костюм, а фасоном – форму учеников старших классов.
Впрочем, выпускной в данном случае оказался понятием расплывчатым, так как для Фридриха и большинства его однокурсников растянулся на несколько дней, расцвеченных калейдоскопом ресторанов, танцплощадок и попросту пивных. Особой популярностью у студентов с легкими кошельками пользовалось заведение с неясным названием «Пятое колесо», обстановка которого состояла из засаленного биллиардного стола, маленькой сцены, на которой временами выступали самонадеянные студенческие группы, и пивной стойки, где хозяйничала меланхоличная черноволосая Труди.
Молодые девушки, красившие волосы в невероятные цвета и носившие наряды кислотных оттенков, благосклонно принимали комплименты темноглазого выпускника и никогда не отказывались станцевать с ним что-нибудь под грохочущий магнитофон.
Фридрих не раз мысленно поблагодарил мать, когда-то отдавшую его, как хорошего еврейского мальчика, в музыкальную школу (отец, полагавший его хорошим немецким мальчиком, не скупился на спорткружки). Навыки были уже слегка подзабыты, однако умение виртуозно крутить гитару во время исполнения обеспечило ему восторг аудитории.
Матильда, не будучи поклонницей подобных развлечений, провела последние дни в академии, сердечно прощаясь с преподавательницами, распивая чай с тортиком в компании дамы из «Вдохновения» (обе решили забыть о диете и уйти в загул по случаю выпускного) и складывая вещи. Для всех было загадкой, каким образом девушка ухитрилась так выгореть за годы пребывания под мягким солнцем Франции, однако факт оставался фактом – домой она приехала абсолютной блондинкой с волосами цвета светлого льна.
