4.11 El polo norte (Северный полюс)
Я рассматривала её и тщетно пыталась отыскать свои черты. Голубоглазая крошечная девчушка с тёмным пушком на голове, родившаяся раньше срока, ничего не взяла от меня – Рошель Комино оказалась точной копией Тома. Это невероятно меня удручало – ведь я рассчитывала, что родится такой же яркий, огненный малыш-тигрёнок, и мне было бы всё равно, какого он пола, веса или роста. Но Ришу с трудом можно было назвать моей дочерью. Она смотрела на мир своими глазами-ледышками, голубыми, прозрачно-холодными, и заливисто хохотала, теребя сморщенным кулачком прядь рыжих маминых волос.
Домой нас отпустили раньше, чем требовалось – я попросила Юджини об этом, в обмен на обещание звать её Джинни и обращаться, наконец, на «ты». Не хотелось провести зимние праздники в душной больнице с её тошнотворно-белыми палатами и бесконечными приборами, опутавшими мою дочь, словно змеи. Забирать нас с Ришей взялся Хьюго – Том, просидев ночь возле палаты, проснулся утром и укатил в очередную командировку, даже не пожелав увидеться со мной. Меня это задело, но я старалась не подавать виду, передавая Хью пищащую малышку – он долго не желал держать её на руках, объясняя это страхом что-нибудь ей свернуть, однако я настояла, и вскоре брат поддался. В дальнейшем она редко слезала с его рук вплоть до возвращения блудного папеньки.
Пока я восстанавливалась после родов, между Хьюго и Джинни (и кто тянул меня за язык?..) наконец-таки закрутился роман. Воспользовавшись моим отсутствием и полным одиночеством в огромном доме, брат не терял времени, и вскоре блондиночка почти поселилась у нас. Не знаю, чем он на самом деле ей приглянулся – большим сердцем или большими средствами, но они в один голос утверждали, что их роднит сходство душ. Подумать только – мой брат заговорил о высоком, хотя когда мы познакомились, из его рта не вылетало практически ничего, кроме глуповатых шуточек и смеха. Сначала я без конца ворчала, что эти двое занимаются обычной романтической ерундой и вскоре разойдутся, но втайне была рада за брата. Я и сама была не в состоянии это объяснить, но если Юджини и вправду та, кто ему нужен – я буду последним человеком, кто их осудит; (но только если она правда сделает его счастливым).
Меня уже ничем не удивишь.
В канун рождества, когда я меньше всего того ждала, внезапно нагрянул Том. Я застыла в дверях, глядя на него, и не решалась сказать ни слова. Хотелось кинуться ему на шею, обнимать и плакать, и говорить – я сожалею, я люблю тебя, я люблю тебя, я больше не отпущу тебя, я изменюсь, я… Но я стояла и смотрела на него глазами-блюдцами.
- Привет, Розмари. – просто поздоровался он и, хотя слова его звучали доброжелательно, улыбнулся ледяной улыбкой. – Ужасно хочу видеть нашу дочь! Скорее, покажи мне её.
Я не двинулась с места, потупив глаза. Почему-то я ждала, что он обнимет меня, хотя бы намекнёт, что скучал, но… ничего. Том шагнул навстречу и мягко отодвинул меня, чтобы пройти в комнату, где Хьюго играл с малышкой в прятки. Их смех разносился по пустым коридорам и отзывался печальным эхом. Я осталась стоять в дверном проёме, пораженная громом, оглушенная ревностью, обидой. К голосам брата и дочери прибавился ещё один, и каждое слово больно хлестало – оборачиваться я не решалась.
- Риша, смотри, кто приехал! – сюсюканья делали стиль речи и голос Хьюго уморительно смешными; не была бы я расстроена – хохотала бы в голос.
- Принцесса моя! – защебетал Том так же, как и Хью полминуты назад. Ну просто два образцовых папаши, я не могу!.. Не в силах больше терпеть эту счастливую идиллию в голосах, я обернулась резко, с высокомерием в каждом жесте. И вмешалась:
- Том, прекрати трясти дочь. Сейчас её обед окажется на твоем новеньком костюме. – он покорно передал мне ребёнка и развёл руками, широко улыбаясь. Я украдкой взглянула в его глаза и застыла – они светились таким счастьем, такой радостью, какими ни разу не светились до этого. Ни в один из моментов, когда он был рядом со мной… Где-то в сердце вновь больно кольнула ревность. Я резко развернулась и направилась в детскую.
После праздников, как и обещали, приехали папа, Лулу и Селена. Последняя сразу же упорхнула вместе с Хьюго и Джинни осматривать местные достопримечательности (которых, в общем-то, практически и не было), а родители оккупировали детскую и не давали нам туда прохода. Я впервые видела Лулу такой – она постоянно смеялась, сияла, шутила и норовила потискать Ришу каждую минуту каждого дня. Папа отнёсся к внучке не так восторженно, но тоже часто с вежливой улыбкой укачивал малютку на руках; то, что обычно это происходило в то время, как Лулу носилась по всему дому в поисках кофточки-погремушки-соски-шапочки, а Том задумчиво пялился в экран, пытаясь найти хоть какую-нибудь информацию о зарастании у новорождённых родничков, я аккуратненько опускала – папа любил её тоже, просто своей сдержанной мужской любовью…
Побыв две недели, Селена (которую за всё время я видела очень редко, что радует), Лулу и папа уехали обратно в Филадельфию. И почти сразу на нас с Томом свалилась весть, которую я, будь более проницательной, могла бы прочесть в загадочных улыбках мамы и Селены во время их отъезда. В начале весны Хьюго женится на Юджини.
«Угрозу» братец с возлюбленной исполнили, едва сошёл снег – небо было затянуто грозовыми серо-фиолетовыми тучами, вдалеке бесновался гром, а где-то на востоке города разразился сильнейший ливень, повлёкший за собой ураган. К нам, однако, добрался всего лишь промозглый ледяной ветер и редкие крупные капли вперемешку с градом, но Джинни хотела свадьбу на природе и ничто не могло остановить её. На короткой закрытой церемонии я досадливо поглядывала на небо и куталась в шарф, чудом захваченный в последний момент; Риша без конца плакала, и в конце концов пришлось забрать её оттуда и возить коляску по парку в ожидании окончания торжества. Издалека я любовалась молодожёнами, как картинкой – и хотя они продрогли всем телом в своих подвенечных лёгеньких нарядах, выглядели оба счастливыми по уши.
Март отметился в календаре проливными дождями; солнце, уютно устроившись в густой перине облаков, выглядывало лениво и редко, словно никак не могло очухаться от затянувшейся зимы. В свои двадцать четыре я не умела водить, и почему-то именно сейчас мне страстно захотелось научиться. И я училась: сначала с инструктором, позже, приноровившись, сама, разъезжая по кварталу, прикрываясь дождём, как заслонкой. Училась в одиночестве, оставив Рошель с любимыми папочками. Юджини пропадала на работе с утра до ночи, у детей в школах были каникулы, и Хьюго без дела слонялся по дому, посвящая себя племяннице.
Папа подарил мне машину на последний день рождения. Голубенькую, со стеклянной крышей – я приняла подарок с восторгом восемнадцатилетней и едва ли не хлопала в ладоши. Теперь эта красавица плотненько прижималась бочком к старенькой колымаге Хьюго и Тома, которую пару месяцев назад они отхватили на каком-то аукционе по дешёвке; я рассчитываю рано или поздно её продать и купить мальчикам игрушку поновее, но пока что они не соглашались, вознося эту кучу мусора до небес. Ну а я разъезжала по скользким, залитым водой улицам и нередко задерживалась допоздна, возвращаясь, когда Рошель давно спала крепким сном.
Это была суббота. Риша часто не может угомониться по выходным – папочки дома, а с папочками можно творить что угодно; а уж если мамочка уезжает покататься на машинке – так тем более. Запретов в такое время для неё нет, и засыпает она мгновенно, буквально падая без сил, очень поздно для ребёнка её возраста, и спит потом долго, беспробудно, и улыбается во сне. В тот вечер всё было так же – время уже перевалило за полночь, а она легла всего каких-то полчаса назад. За окном лил дождь, и я успела промокнуть за считанные секунды, несмотря на то, что старалась как можно быстрее юркнуть внутрь дома.
После того, как засыпает Рошель, постепенно затихает весь дом. Иногда даже Том уже спит, когда я возвращаюсь, и ничего не мешает мне подниматься наверх, в детскую, нежно целовать малышку в лобик и возвращаться в спальню. Но сегодня Том не спал – он просматривал что-то за компьютером, поэтому не сразу заметил меня.
- Не спишь? – Том выпрямился от неожиданности и обернулся; я легко сбросила с себя промокший плащ и вышла из комнаты, чтобы повесить его сушиться. Когда я вернулась, компьютер уже не работал, - Риша опять не ложилась?
- Нет. Просила позвать тебя, мы с трудом её успокоили.
- Маленькая плутовка… - я усмехнулась, стягивая промокшие джинсы, - Знает же, что по вечерам она должна оставаться с вами.
Он пожал плечами. Я отметила, что сегодня Том особенно немногословен и удручен – и хотя отношения между нами в последнее время трудно было назвать счастливыми и лёгкими, в этот раз он казался мрачнее тучи. Я же, наоборот, ощущала себя прекрасно, только чуть клонило в сон – ночные прогулки действовали, как успокоительное; и я решилась на один шажочек переступить воздвигнутую между нами ледяную заслонку.
- У тебя что-то случилось?..
- Нет.
- Расскажи мне.
С минуту он молчал, уставившись на меня исподлобья, словно гадая, можно ли мне доверять. Я, чтобы подкрепить его слабую уверенность, положила руку на его плечо и с участием заглянула в глаза. И тогда его словно прорвало… Том говорил и говорил о своей работе, о каких-то подозреваемых, пулях, отпечатках пальцев, говорил не переставая; он разоткровенничался так, как никогда, словно я была первым человеком, с которым он мог поговорить спустя огромное количество времени. Я была обескуражена и старалась вникнуть, сочувствовать неприятностям на работе, но ничего не выходило. Вместо этого я не могла оторвать взгляда от его разгоряченного лица, молочно-голубых глаз, нахмуренных бровей – я смотрела на него и благодарила небеса за то, что он снова говорит со мной, как раньше. Живо, интересно. И он рядом, сердитый, но сильный, способный защитить и успокоить… Я и сама не заметила, как оказалась в его объятиях.
- Я так люблю тебя… - пробормотала я зачарованно; это была единственная мысль, витавшая в голове. И только спустя несколько мгновений молчания я внезапно поняла, что сказала это вслух.
На меня смотрели удивлённые глаза Тома. В его взгляде смешалось всё; эмоций в нем было столько, что они грозились перелиться через край в любой момент. Это были странные, неразгаданные глаза – я видела в них и боль, и недоумение, и щемящую радость. Будь у меня больше времени (о, если бы я только умела замораживать момент, как много бы ошибок за всю жизнь я могла бы избежать!..), я бы непременно распутала этот клубок. Но прежде, чем я успела что-либо обдумать, он прильнул к моим губам, и я перестала воспринимать реальность.
Ночь мы провели вместе; наутро я проснулась в опустевшей смятой постели более, чем довольная, и потянулась, как кошечка. Вставать не хотелось.
Однако пришлось; кое-как запахнув халат, я, сонная, но сияющая, побрела на кухню. Там Хьюго читал Рише какую-то книгу, явно не имеющую ничего общего с детскими сказками. Я остановилась на пороге и прислушалась – это была теория возникновения мира. Хью, прочитав пару строчек, в вольном пересказе объяснял прочитанное малышке, снабжая рассказ красочными иллюстрациями из книжки. Ротик Рошель был измазан в каше, но голубые яркие глаза сияли, и она то и дело смеялась, повторяя на своём последнее слово, сказанное дядей.
- …Динозавры были очень-очень большими, прямо преагромадными... Правда, были и маленькие, но больших всё-таки было больше. Большие дружили с маленькими.
- Иу! – восторженно вставила Рошель и рассмеялась. Не знаю, что в этой картине было прелестнее – то, с каким усердием и внимание Хьюго старался втолковать полугодовалому ребёнку эпоху динозавров или то, с какой радостью Риша делала вид, что всё понимает. Я невольно улыбнулась – невозможно было не сделать этого, глядя на такую странную парочку ранним утром.
- Неужели, встав так рано, ты выспалась, моя принцесса? – я наконец вышла из тени и, наклонившись над дочерью, чмокнула её в лобик. Рошель радостно захлопала в ладошки и произнесла что-то нечленораздельное, а затем принялась барабанить по пластмассовому столику, выражая тем самым восторг и счастье. Я снова расплылась в улыбке.
- Доброе утро, - улыбнулся Хьюго, откладывая книжку, и произнёс, обращаясь на сей раз к племяшке, - Мы почитаем позже, хорошо?
Малышка что-то согласно забормотала, а мы с Хьюго обменялись улыбками.
Мне вспомнилось, как накануне Том пытался научить Рошель ходить. Он делал это регулярно, мягко, но настойчиво – поднимал кроху за ручки и уговаривал сделать шажок, и ещё шажок, и снова шажок… Но попытки ни разу не увенчались успехом – Риша хохотала, веселилась, воспринимая всё как игру, а ножки её, словно ватные, заплетались и не стояли твёрдо. В такие моменты я, всегда находясь рядом, начинала улыбаться непроизвольно, и мне даже порой казалось, что мы – маленькая счастливая семья, и ничего нам больше не надо. И Том отвечал не так односложно, как обычно, и тоже улыбался – а я таяла от его улыбки, как девочка-подросток. Однако стоило Рише уснуть или просто куда-нибудь запропаститься, Том вновь становился холодным и вялым, скрывался в комнате или пропадал на работе часами. Иногда я даже с ужасом думала – а что, если он не любит меня? Что, если он уйдет? Ришу он никогда не оставит, это факт, но ведь скоро она вырастет… Я боялась. И поэтому старалась удержать его рядом всеми способами – но говорить о том, что люблю, больше не пыталась. Это было сложно; я совсем запуталась и не знала, как себя вести с ним и что делать. Мне казалось, что он просто терпит меня.
И хотя упорство его, как и терпение, кажутся безграничными (рано или поздно, я знаю, он научит дочь ходить, и она будет бегать быстрее всех в округе, если её будет поучать папочка), однажды они кончатся. И тогда… я буду… не нужна?..
Поэтому после этой ночи я одновременно ждала его и боялась. Что, если он придёт сейчас и скажет, что не любит меня? Что я хороша только в одном, но и это заменимо… Он не любит меня.
Он любит меня.
Он не…
Я должна увидеть Тома! Почему он не идёт, почему не возвращается? Почему пропал на весь день, не оставил записки? Когда он не вернулся и к вечеру, я не выдержала – отправилась к Хьюго. Брат, подняв на меня многозначительный взгляд синих глаз, спокойно сказал:
- Он уехал по работе. Может просто забыл тебе сказать. – на мой порывистый вопрос о возвращении Тома домой Хью лишь пожал плечами. – Будто бы ты не знаешь, что он всегда возвращается внезапно.
Я опустилась на стул и устало уронила голову в ладони. Глаза предательски защипало. Итак, он сбежал снова – и это говорит яснее любых слов. Пройдет время, Рошель вырастет, и Том уйдет навсегда… Я тщетно пыталась сдержаться и не заплакать, но не смогла и громко всхлипнула. Помедлив, Хьюго тихо присел рядышком, привлёк меня к себе и медленно гладил по голове, пока я безутешно, громко плакала, прижимаясь к брату и впиваясь пальцами в его спину. Кажется, сквозь слёзы я умоляла Хьюго не оставлять меня, никогда, никогда не бросать, и он, сбитый с толку, был готов пообещать всё, что угодно – и обещал, а я продолжала скулить у него на плече, пряча заплаканное лицо в складках его одежды.
Сверху послышался невнятный лепет. Я оторвалась от Хьюго и, слабо ему улыбнувшись, побрела наверх, где Рошель играла с огромной куклой в голубом платьице; у неё было много имён, и бесполезно спрашивать, какое основное. Риша звала её просто Иу. Она всех так звала, сверкая чистыми голубыми глазами – глазами своего отца.
Том не возвращался непривычно долго. Очень долго. Хьюго делал вид, что это в порядке вещей, и волей-неволей его спокойная уверенность стала передаваться и мне. Он говорил – подожди, вот увидишь, скоро он приедет. И вы поговорите, добавлял он шёпотом; а я не верила.
Лето подкралось незаметно (холодное, такое же дождливое, как весна), а за ним осень (блёклая, бессолнечная, тускло-жёлтая на фоне приближающейся зимы) – Том не приезжал. Не знаю, как Риша не забывала его – но она помнила папу. Помнила и скучала настолько, насколько это возможно для девочки её возраста.
Иногда я тоже скучала по нему – мерила шагами комнату, изламывая пальцы, трепетала от каждого телефонного звонка или шума в прихожей; иногда моя вера переходила все границы. Даже зная, что это Джинни возвращается с работы, я всё равно бежала вниз с третьего этажа, где активно шёл ремонт, в надежде, что это вернулся Том.
Иногда я останавливалась и с горечью напоминала себе, что, может быть, он не вернётся вовсе. Тогда накатывала странная грусть, непреодолимая тоска, и хотелось забиться в уголок и тихо шмыгать носом, вытирая слёзы кулаком…
Иногда я негодовала – ладно, пусть я ему не нужна, но нельзя же обходиться так с Ришей!.. Она его дочь, его принцесса, если он правда любит её, то зачем бросил так надолго? Она ведь скучает, и ждёт, и зовёт папочку. Как он, интересно, посмотрит на малышку, когда та его не узнает и назовёт отцом Хьюго, который потакает ей во всём и благоговейно обожает? Ведь это он часто укладывает её спать, когда я устану или особенно загрущу. А дети всё помнят, Том, всё запоминают…
Я учу Ришу говорить, произношу чётко и ясно – мама. Она повторяет. Больше у неё ничего не выходит – и слово это становится универсальным; оно годится для всего – так можно просить соску, игрушку, конфету, так можно громко возмущаться, топая ногами, так можно добиваться желаемого любой ценой.
Слова «папа» в её лексиконе нет. Потому что папы рядом тоже нет.
А ведь у неё скоро день рождения.
Прежде, чем Том вернулся, Юджини сбросила на нас с Хьюго бомбу – объявила о том, что беременна. Сообщила она это вяло и безжизненно, так, словно бы сказала, что у нас кончился кетчуп. Роды пророчат на июнь следующего года – вернее, она сама знает, что время придёт именно тогда. Она же врач, к тому же – неисправимая карьеристка. Юджини до сих пор верит, что станет известным хирургом, хотя умом должна понимать, что с грудным ребёнком это невозможно… Мне даже на секунду показалось, что она сама готова бы избавиться от малыша и не иметь детей вообще, но разве Хьюго ей это позволит? Он так давно этого ждал, неужели теперь, спустя столько времени… Да не может быть, чтобы Джинни, детский врач, не любила детей!.. Спустя время она, конечно, стала улыбаться снова и чаще, подставляя животик будущему папаше…
…Но это было позже. А сейчас я просто смотрела на неё с ироничной ухмылкой и предпочитала оставить в покое. Стоял чудесный зимний денёк, и я решила прогуляться по ближайшему парку в одиночестве. Снег приятно хрустел под ногами, а я куталась в огромный шарф и долго брела так по заснеженным улицам. Когда я наконец повернула домой, солнце уже садилось и зажигались фонари.
Дома было непривычно тихо. Никто не выбежал на моё громкое оповещение «Я дома», нигде даже не шелохнулась дверь. Я пожала плечами, переоделась и отправилась на третий этаж – там наконец-таки закончили ремонт в ванной, и теперь это невероятно красивое и уютное местечко. Я ступила на лестницу. Шаги отзывались гулким эхом, и мне стало не по себе от такой тишины… Я медленно прошлась по недоделанным спальням, в которых вовсю шёл ремонт, пересекла сырой и тёмный коридорчик-склад… Дверь в ванную была приоткрыта. Изнутри доносились звуки смеха, плеска воды, чьего-то приятного голоса... Я украдкой заглянула и ошарашено сощурила глаза. Нет, это не Хьюго купает Ришу в новенькой просторной ванне, это… Это…
Том! Он вернулся! Он вернулся ко мне, к нам, он больше не уедет… Я, медленно отступая, побежала вниз, нарушая вечернюю тишину почти оглушительными шагами. Звук их разносился, стучал, грохотал в ушах, но я не обращала внимания… Всё, о чём я только могла думать – бежать, бежать, пока он не заметил, что я вернулась.
Замок в спальне щёлкнул, и я полетела на кровать. Мысли одолевали, вращаясь с почти космической скоростью. Я лихорадочно соображала, прокручивая про себя всё, что чувствую к нему – и всю ненависть (до конца, до последней капли), и всю любовь (едва ли полностью – почти неощутимо). За дверью было всё так же тихо.
Не знаю, сколько прошло времени, пока я, сжавшись в комочек, лежала так на кровати; может час, может два, а может всего пять минут. Выглянуть я решилась не сразу – и кралась, как воровка, к приоткрытой дверке в столовую…
- …Несмотря на это я рад, что вернулся… Наконец-то я дома! - Том хлопнул Хьюго по плечу, и тот по-доброму улыбнулся в ответ.
- Бросая мою сестру, в следующий раз не забывай о дочери, ладно? Рошель без тебя плохо, она скучает.
- Я понимаю… - Том устало опустился на стул. – Но так дальше не могло продолжаться. Хорошо иметь работу, на которой всегда есть куда уехать надолго…
Я гневно нахмурилась. Бросая мою сестру?! Чтоб тебя, Том, не верю, что ты всё рассказываешь Хьюго!.. Хорошо иметь работу, на которую всегда можно сослаться, сбегая от меня?! А я-то… я… ну нет уж, хватит с меня!
Я вернулась в комнату и, в гневе схватив попавшуюся под руку вазочку, швырнула её об стену. Внутри бурлила ярость, так хорошо знакомая, почти сроднившаяся со мной… она обуревала меня всегда. И в детстве, если задуматься, и в юности, и сейчас… И когда я, казалось бы, должна была вырасти – она неизменно была со мной, не давая превратиться из тигрёнка в тигрицу. Я всегда и оставалась ребёнком – даже когда мнила себя взрослой, потому что злилась каждый раз так, словно капризный малыш, не получивший леденец за плохое поведение.
Что сейчас, что тогда – никакой разницы. Каждый год я думаю, что изменилась, стала старше, но на самом деле я топчусь на одном месте уже давно. И где-то внутри я, наверное, хотела бы исправить это…
…Но я себя уже не изменю. Такие, как я, не меняются. Сколько раз я мечтала казаться хорошей – разве у меня получалось?.. Притворство, игра – всё это не моё. Я этого не умею, и не хочу уметь. Опыт стать актрисой оказался провальным ещё в школьные годы – и если я не нужна Тому такая, то пусть катится к чёрту и не надеется заполучить нашу дочь. Когда он, подоспевший на звук разбившегося фарфора, вбежал в комнату, я не была готова говорить с ним; однако же, пришлось.
- Розмари?.. Ты… вазу разбила? – с трудом подавив в себе ответ «а ты разбил моё сердце», я ничего не отвечала, только смотрела на него со смесью вины и гнева. В голове крутились только какие-то странные обвинения, но озвучивать их не хотелось, и я просто молча, с вызовом, уставилась на него. Пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не дать ему по лицу и не вышвырнуть прямо сейчас, однако в глубине души что-то подсказывало, что сделать это будет неправильно – а потому не стоит даже и пытаться.
- Почему ты молчишь, Розмари?! – слова душили меня, кричали изнутри, но я, копаясь в потоке ответов, не могла найти нужного, как ни старалась… И мне оставалось молчать, сжимая руки в кулаки непроизвольно, как защитный жест. И пока я, не говоря ни слова, взирала на него, с Томом внезапно стали твориться непонятные вещи. Он, всегда такой спокойный и мягкий, такой стойкий, внезапно… взорвался и стал кричать на меня.
Он никогда ещё так не бесновался, не кричал чуть ли не с пеной у рта… Обычно первой взрывалась я, а он успокаивал меня, прижимал к себе, и молчал, неизменно молчал – вот что меня больше всего раздражало. Сейчас всё было наоборот. Он обвинял меня в чём-то, кричал, что всё могло бы быть хорошо, если бы не мой ужасный, несносный характер, если бы я не была истеричкой, если бы ему не приходилось успокаивать мои вспышки, если бы… если бы я была другой, всё бы было так хорошо. Я слушала эту тираду молча. Обидные слова, градом сыплющиеся из уст Тома, ранили больнее ножей и пощёчин. Так больно и неестественно было стоять и слушать их – вот так, просто, не предпринимая ничего… Я бы могла взорваться, как делала это обычно, прогнать его, а потом долго плакать на груди у Хьюго, но я… устала. И я, выждав, негромко пробормотала:
- Прости за то, что сделала твою жизнь адом… Может быть, ты прав, и я правда не умею любить. Но теперь, когда у меня есть Риша, я тебе её не отдам. Катись ко всем чертям, Том. Уходи.
Оставаться хладнокровной долго я бы всё равно не смогла, и я хотела, чтобы это поскорее кончилось – пусть он уйдет… пусть исчезнет, пожалуйста, прямо сейчас. И я смогу разрыдаться, долго плакать в подушку, плакать, и плакать, и… Но он медлил.
- Ты была ужасной женой, Розмари, это правда… Но из тебя ещё может получиться хорошая мать. Я, может, не верил бы в это раньше, но девочке нужна счастливая семья. Встречи на выходных и каникулах меня не устраивают. – Том подошёл ближе и, взяв меня за подбородок, повернул к себе, вглядываясь в залитое слезами лицо (я даже не заметила, что давно начала плакать), - Мы не стали хорошей парой, но будем хорошими родителями, Роузи.
Он помедлил, колеблясь. А затем достал из кармана брюк кольцо.
- Выходи за меня, Розмари.
И мы начнём всё сначала.
ТЕХНИЧКА
Розмари:
Юджини:
Хьюго и Том:
Характер и достижения Рошель + ещё немного Розмари и Хьюго:
