Чужая смерть придавливает живых гранитным камнем скорби, но она же приносит им ворох всевозможных хлопот. Мелкие и многочисленные, точно опилки, суетливые и пошлые, они превращают трагедию в фарс и выливаются в тысячи вопросов – кто будет проводить церемонию? Кому поручить последнее слово? Кого пригласить? Смогут ли приехать ее родственники? Дубовый гроб или из красного дерева? Похоронить ли ее в торжественном платье или это будет уже чересчур – а ведь покойница не оставляла никаких распоряжений на этот счет! И как быть?
Готфрида эти вопросы раздражали и кололи, подобно тем же опилкам. Его донимали другие мысли. Внезапно навалившееся чувство вины, совершенно необъяснимое, грызло и сжигало его, как лихорадка. Неотступно преследовало его мучительное ощущение упущенного шанса – всякий раз, когда Готфрид вспоминал тот солнечный день, пригород университетского городка и себя на пороге, ему казалось, что в какой-то миг за все эти годы он допустил непоправимую ошибку, что, цени он Фриду больше, все случилось бы не так, как случилось.
Поверить в ее смерть было совершенно невозможно. Замызганные рабочие лопаты взрывали влажную весеннюю землю. Хлюпала под ногами слякоть – след недавних оглушительных дождей. Готфрид вздрагивал, хрустел пальцами, стоя у строгой белой оградки.
Разумеется, не обошлось и без слухов и толков – к примеру, всего через несколько недель после похорон Рената азартно заявила за завтраком, что видела ночью призрак Фриды, причем облачен он был в старый костюм болельщицы. Однако к словам девочки отнеслись скептически, тем более, что она с ранних лет была склонна к вдохновенным фантазиям и порой записывала кривоватым почерком рассказы в голубой тетрадочке.
Курт из вихрастого мальчишки вытянулся в долговязого, немного угловатого подростка. Никогда не переходя опасные грани, не горя особой страстью попробовать наконец «взрослых» развлечений, он тем не менее опрометью с головой кидался в каждую неприятность, попадавшуюся на его пути. Большая часть разъяснений, что пробивать школьные доски головой одноклассников – не лучший метод для решения конфликта, пропадали втуне.
Белокурый и голубоглазый, с вечной улыбкой, затаенной в темных уголках розовых губ, он никогда не был обделен вниманием одноклассниц. Не обладая особенными претензиями, Курт представлял себе девушку, отдаленно напоминающую тетю Фриду – золотоволосую, хорошенькую, знающую много рецептов его любимых ягодных пирогов.
Серьезный и ответственный до мозга костей, обладатель тонкого каменного профиля, он болезненно дергался всякий раз, когда принимал от родителей карманные деньги, и довольно быстро устроился на грошовую подработку.
Несмотря на внушительное впечатление и прилагающийся к форме строгий бейджик, эта работа представляла собой скучнейшее, утомительное занятие. Курт нередко возвращался домой заполночь, устало откидывая со лба промокшие насквозь светлые волосы и со смутным беспокойством думая о том, как же мать теперь будет снова стирать эту несчастную рубашку. Однако его упорство и смелость, проявленная, в непредвиденных ситуациях были в конце концов оценены по достоинству.
Упрямство Курта сочеталось с некоторой холодностью, и родные, не уставая, предрекали юноше бесконечно великие вершины.
Готфрид после гибели супруги, казалось, совсем замкнулся в себе. Раньше устававший от мелочей, не имевший особых хобби, с непониманием относившийся ко всем видам одержимости, теперь он с головой ушел в какие-то непонятные, пустые занятия и стал педантичен до мелочности. Лишний – или, хуже того, недостающий – комплект столовых приборов за ужином мог запросто спровоцировать скандал. Идея о перезахоронении Фриды под сенью ее любимых яблонь – всего за несколько метров от места действительной могилы! – превратилась в какую-то навязчивую идею – и если бы единственную…
Небольшая цветочная лавка, которую открыла Матильда в годы перерыва в работе, официально была записала на Готфрида, несмотря на то, что подвизалась там когда-то вся семья. Теперь во время подписания редких контрактов и визитов налоговой женщина мялась, опуская глаза, не зная, что ответить на вопрос об отсутствии «виновника торжества». «Простите, но глава предприятия в данный момент ловит жуков на заднем дворе или, возможно, бегает от пчел по старой пасеке»?
Единственным, кажется, полностью счастливым существом в доме стал Йозеф – гордая Магда наконец-то ответила ему взаимностью, и на радостях черный кот раздербанил старую софу (со стены на него укоризненно смотрел портрет Эрики). Вернувшийся домой Салли застал кота, с невинным и застенчивым видом вылизывающего лапку на фоне бренных останков дивана, по состоянию напоминающего разбившийся космический зонд. Мягкий и спокойный Салли лишь вздохнул, пожурил питомца и на место раскуроченного дивана вскоре поместил изящную софу, наводящую на мысль о будуарах дам времен Короля-Солнце.
Правда, здесь тоже не все было гладко – рыжая красавица, обладавшая и без того тяжелым характером, теперь ждала котят, а потому каждый день Йозефа обогащался целой гаммой незабываемых ощущений. Домочадцы не раз заставали его, каким-то неведомым образом взобравшегося на высокую кухонную стойку и затравленно прижавшегося к стене. Иногда он, впрочем, напускал на себя гордый вид, изображая флегматичного джентльмена у камина. Тот факт, что, стоит хвостатому «джентльмену» покинуть безопасное убежище, он немедленно получит по ушам от разъяренной второй половинки, не был секретом ни для кого, и потому сгонять кота со стойки у хозяев рука не поднималась.
Рената Эйберхарт унаследовала от матери мягкую сияющую кожу и длинные ресницы, и многие сторонние наблюдатели отмечали их несомненное сходство. Однако, несмотря на свою мечтательность, она явно стояла обеими ногами на земле крепче, чем Матильда – все грезы Ренаты немедленно отливались в четкие, железные цели, горящие впереди, подобно путеводным маякам.
С немалым удовольствием она читала пыльную классику из домашней библиотеки еще до того, как узнала, что это пыльная классика. Блестящие авантюрные сюжеты Дюма перемешались в ее голове с мрачной эстетикой Гёте и эпичностью Толкиена. Пока еще неуклюжее, но буйное воображение уводило Ренату тайными тропками вглубь заповедных лесов, под темные своды катакомб, мимо блестящих окон дворцов и в пахнущие спиртом и железом мастерские изобретателей. Лежа в мягкой садовой траве и распахнувшись небу, Рената жмурила глаза и думала о бескрайнем великолепном мире, который лежит где-то там, о пляшущем вихре голосов, цветов, вкусов, поджидающих ее, о том, сильно ли скрип снастей и вкус соленой воды на губах изменились со времен Эдмона Дантеса.
Георг с головой ушел в учебу – ему повезло, что в школе нашлись внимательные и терпеливые учителя, возможность множества факультативных занятий и немало хороших дополнительных материалов в библиотеке. Блестящие глаза и обаятельная улыбка спасали его от клейма «ботаника», и количество одноклассниц, просивших помочь им с лабораторной, таинственным образом возрастало с каждым годом.
Матильда за годы изменилась очень мало. Всего несколько едва заметных морщин прочертили мраморную белизну ее лица; благодаря десятилетиям занятий балетом ее фигура и осанка остались такими же прямыми и строгими, как в годы учебы. Не отказываясь от ярких тканей, летящих плащей и цветов в распущенных волосах, она по-прежнему шествовала, окруженная мягкой дымкой горьковатых духов.
Курт должен был отправиться в университет на год раньше остальных, однако с ним же и возникло больше всего проблем. Он вздрагивал при мысли о том, чтобы провести еще четыре года за книгами и рефератами, бредил небом и ревущими самолетами. Больше времени, чем за подготовкой к выпускным экзаменам, Курт проводил в местном аэроклубе, где с непреходящим восторгом осваивал параплан.
Найти хорошее авиационное училище было в разы сложнее, чем отыскать приличный экономический колледж. Однако родители все же согласились приложить нужные усилия и оплатить весьма недешевое обучение, предварительно предупредив Курта, что посидеть за учебниками ему там все же придется, и взяв с него чуть ли не письменное обещание, что учебу он не бросит.
С Георгом все было ясно – он еще в сентябре начал потихоньку запасаться глянцевыми буклетами всевозможных университетов и колледжей и ездить на столичные «ярмарки», выясняя нужные подробности у их представителей. Единственная трудность в его случае заключалась в выборе между фармакологией и биохимией (в этой тяжелой и долгой борьбе с минимальным отрывом победила первая дисциплина).
Рената немало завидовала ему, желая и сама иметь хоть толику способностей к точным и естественным наукам – собственный дар, как и все возможности его применения, казался ей фантастически бесполезным. После бесконечных и мутных раздумий она, наконец, решила подать документы на кафедру публицистики. Те же блестящие буклеты обещали ей общество единомышленников, многочисленные семинары и встречи с мэтрами, возможность работы в студенческой газете и заинтересованных преподавателей…
-----------
Техническое