4.13 Сияй
- Даа! Так держать! Лево руля! На абордаааааж!.. Вы в деле, лоцман? Поднимайте флаги! – Ричард в одной пижаме и тапочках с заячьими ушами скакал по «кораблю», прорезая ночную тишину громкими криками. Лето всегда шло детям на пользу, а особенно тем, кому только предстоит пойти в школу – отметив накануне своё пятилетие, племянник раздувался от гордости и днём и ночью резвился на улице допоздна. Вчера Том, Хьюго, Рич и Риша вчетвером смотрели какой-то фильм про пиратов, а сегодня я уже знала сюжет в подробностях, так что и смотреть было не обязательно.
Поскольку Юджини ещё не вернулась с работы, а время близилось к полуночи, я решила позвать племянника домой. На улице царила манящая тишина, и в чернильно-синих сумерках мальчик в голубой пижаме был почти неразличим. Я прищурилась и наконец обнаружила его прячущимся за перегородкой.
- Внимание! Внимание! Мы были обнаружены! – звонкий голос вновь прорезал воцарившуюся было тишину. Мальчик быстро соскользнул с высоты площадки и принялся удирать куда-то в сад.
- Рич, вернись! – громко позвала я, осознав, что снова потеряла его из виду, - Ну где ты? Выходи, уже поздно. Ты же не хочешь расстроить маму.
Из кустов под окнами выступила фиолетовая тень. Ричард опасливо выглянул и, ёжась от подступавшего холода, тихо спросил:
- А мама пришла?
- Нет, но она уже скоро будет. Сегодня у неё была важная операция. - я не видела, но почувствовала, как в момент поникла его голова.
- Вчера она обещала почитать мне сказку…
- Я тебе её почитаю.
- Но обещала моя мама… - Рич внезапно шмыгнул носом, и я разволновалась. Ну что я ему ещё могу сказать? У него же есть любящий отец, который с ним каждую секунду, неужели этого недостаточно?
- Пойдём в дом, малыш. – твердо сказала я, спускаясь в темноту. Ноги обожгла уже выпавшая роса. Ричард, хлюпая носом, подал мне руку и поплёлся следом.
- Иди к себе, я скоро приду. – я заставила Ричарда снять грязные тапочки-зайцы, и его босые ноги зашлёпали наверх. Казалось, он снова повеселел после упоминания о шоколадном коктейле, который я пообещала ему принести в постель.
Сама я, швырнув грязные тапки под раковину, зашла к Рише. Весь вечер, да и всё лето, дочь усердно отрабатывала свои балетные движения. Завидев меня, она нарочно скривила страдальческую мордашку и стала двигаться, как в замедленной съемке.
- Это ты, мамочка… - почти прошептала она на манер умирающей от усталости, - Я… я… больше не могу…
- Кончай ломать комедию. – строго сказала я, стянув накидку и повесив её в шкаф, - Всё ты можешь.
- Ну и пусть! Лучше бы я умерла, чем торчала у станка днём и ночью!
- Я тебя не держу, ты же знаешь, что у тебя есть выбор. Можешь прекратить занятия завтра же, пожалуйста, никто тебе слова не скажет… Но тогда осенью ты не сможешь вернуться в свой кружок. А это значит, что в мае тебе придётся смотреть концерт из зала.
Дочь вмиг погрустнела и прикусила язычок. Пару секунд я наблюдала за тем, как она приседает в своё плие, тянет ножку и намеренно не смотрит на меня.
- Ладно, уже поздно. Иди в душ и спать. Или ты ждёшь сказку на ночь?
Она хмыкнула, отошла от станка и, демонстративно держа спину, выплыла из комнаты.
Когда я поднялась к Ричарду с коктейлем и сказками в руках, мальчик уже спал. Честно говоря, это было редкое зрелище – обычно Рич подолгу не мог уснуть, и в конце концов спускался на второй этаж к папе и маме, чаще только к папе. Утром его всегда можно было найти на большой родительской кровати, и сегодня он наверняка намеревался сделать то же самое, едва я скрылась бы за дверью, но усталость всё-таки победила, и он уснул у себя, свернувшись калачиком. Я вздохнула и закрыла дверь, оставив щёлку в коридор – на случай, если Рич проснётся ночью и захочет куда-нибудь слинять.
Юджини вернулась только под утро выжатым лимоном. Она сообщила, что операция прошла неудачно – что-то пошло не так, и пациент скончался прежде, чем врачи успели что-то сделать. Сказав это, Джинни уронила голову на руки и на секунду мне показалось, что она плачет; однако это было не так – Юдж была слишком расстроена, чтобы лить слёзы.
- Понимаешь, Роузи… - внезапно подняла она голову, - Я думала, что у меня всё получится. А теперь я не только получу выговор – мне теперь и до увольнения недалеко. Постоянно быть ответственной за чью-то жизнь так… сложно… Я не хочу больше смотреть на то, как люди умирают на моих руках… Вся команда в один голос твердит, что это не моя вина, просто неизвестный вирус, но когда я представляю, как посмотрю родственникам этого человека в глаза… У меня по коже бегут мурашки.
- Ты же знала, на что идёшь… - осторожно сказала я.
- Да, я знала… Ладно, ты прости, я… не хотела грузить тебя под утро… Я пожалуй поднимусь, отдохну пару часов… - она поднялась со стула; я заметила тени под её глазами и сердце сжалось, складывая картинки, словно пазлы – Ричард, ждущий маму каждый вечер и Юджини, пашущая как лошадь ради какой-то ничтожной мечты стать великим хирургом…
Под вечер она снова ушла. Заметив, как сразу сник её сын, я позвала его и Рошель помочь мне на грядках, ради такого случая освободив дочь от вечерних занятий балетом.
Утром я решила поговорить с Юджини. Если никто больше не хочет этого сделать, почему бы и не я? Должен же кто-то открыть ей глаза на то, что она делает. А я не люблю, очень не люблю отмалчиваться. Завидев её в кресле в прихожей с каким-то мед справочником в руках, я решительно направилась вперёд и встала, загородив ей свет.
- Розмари, ты не могла бы…
- Твоему сыну нужна мать. – без предисловий выпалила я, скрестив руки на груди. Юджини посмотрела на меня скорее устало, чем удивлённо.
- Но я же…
- Твоему сыну нужна мать! – повторила я с нажимом, не давая ей сказать, - Мать, а не всемирно известный хирург!
- Я понимаю, но…
- …Пашешь целыми днями, а Ричард скучает. Неужели твои полудохлые пациенты важнее собственного сына? Мне с трудом верится, что ты была детским врачом Риши! Ты же так любила её, таскала конфеты, а потом родила сама, посидела с сыном пару лет и думаешь, что больше ничего ему не должна?! Да ни одна работа ещё не стоила того, чтобы так поступать с ребёнком!
- Это же моя мечта. Я всегда хотела быть хирургом и спасать чужие жизни. – наконец ей удалось выразить свою мысль; но меня это только сильней распалило.
- Ценой жизни собственного ребёнка?!
- О Боже, Роузи, ради всего святого, прекрати драматизировать!.. Ричарду достаточно моей любви. Тем более… Такое количество родственников должно компенсировать нехватку внимания матери. И я опаздываю, правда. Пропусти меня. – она поднялась, захлопнула книгу и попробовала проскочить в кухню. Но я не пустила.
- Ты никуда не пойдёшь, Юджини Комино! Ричард нуждается в тебе! – в зелёных глазах разгорелся огонь, я смотрела на неё и готова была сжечь, если бы могла, такой отвратительной она мне казалась… и внезапно я поняла, что перебарщиваю. Как бы то ни было, она всё-таки взрослая женщина, пусть и ведёт себя глупо. Джинни быстро поднялась и, кинув на меня ошарашенный взгляд, поспешила скрыться наверху. Мешать я не стала, да и не могла. Я не имела права вообще кричать на неё. Но если бы у меня была возможность, я не упустила бы её, и мигом выбила дурь из этой блондинистой головы!..
Через несколько минут хлопнула входная дверь. Юджини ушла на свою обожаемую работу. «Ну и катись, блондиночка» - со злостью подумала я, кусая край чашки с чаем. Было ещё очень рано, и дети спали; я погрузилась в мысли о Хьюго. Почему он женился на Юджини? Она ведь не любит их ребёнка, она вообще не любит детей и никогда их не хотела… Её единственная страсть – это работа. Вот то, что она действительно обожает и ценит! Как бы я хотела поделиться своими соображениями с братом… Пусть он кажется счастливым в браке, но Джинни совсем не та, кто ему нужен. При мыслях о ней у меня теперь сжимаются кулаки. Вот она, сила хвалёной любви с первого взгляда!.. Бросился в омут-Юджини с головой, и что теперь? Не нужен ей ни он, ни их сын!..
Нет уж. Я скажу Хьюго, и он бросит её, и найдёт Ричарду новую маму…
…Хотя что я несу!.. Он никогда не оставит её, слишком Хьюго благороден и слишком любит её, и она его, может быть, тоже, но работа куда важнее. И Хью знает это. Но он принимает это в ней – как Том принимает мои недостатки. Что ж, ладно, это их дело. Но если Юджини посмеет сделать Хьюго больно, она пожалеет. Я клянусь, она пожалеет!.. Никто, пока я жива, не посмеет разбить сердце моему брату!
Воображение отнесло меня в несуществующий мир нашего детства, которое мы могли бы провести вместе – я представляла, как брат гонится за мной, а я прячусь и хихикаю про себя; но он находит меня за мусорным баком и протягивает руку, чтобы я поднялась с земли. Кругом разлился предзакатный медово-жёлтый свет, и мы бежим вместе, держась за руки, домой… От этих мыслей по лицу расползлась широкая улыбка. Да, мы могли бы быть так счастливы, если бы росли вместе… Если бы он всегда был рядом…
Я смотрю, как иногда вечером Риша присоединяется к Ричарду, и они играют в пиратов, пришельцев, шпионов, разбойников – визжат и скачут по заднему двору, бегают друг за другом, как хвостики, играют в мяч и прыгают, прячутся и ловят друг друга. Как это, наверное, здорово – вот так вот играть с братом, до тех пор, пока мама не позовёт кушать.
Мы ведь дарим ей удивительное, полное приключений детство, и Том был прав, когда сказал, что раз из нас не вышло пары – родители получиться должны обязательно. И получились.
- Рошель, Ричард! – я вышла из тени веранды и спустилась в холодную, мокрую от росы траву. – Становится холодно, заходите домой.
- Домой? – Риша вынырнула откуда-то из-за дерева, - Мы не хотим домой!
- А если я скажу, что на кухне вас ждёт клубничный торт?..
- Ура! Торт! Рич, побежали, пока папа не вернулся и всё не съел! – мимо меня пронеслись два вихря, влетели в дом и сразу же кинулись к торту. Я улыбнулась уркадкой, но тут же нацепила на себя поддельно строгое выражение лица:
- А ну марш мыть руки!..
Вихри помчались в ванную, сбив попавшегося на пути Тома с ног.
Сама я на работе бывала редко, несмотря на должность старшего офицера. Эти юные девчонки, отправленные занятыми родителями обучаться военному делу (для поднятия духа розовых от причёски до сапожек принцесс), поначалу всегда боялись меня и давали забавные в своей искренности прозвища. А я за это, смеясь улыбкой сытой кошки, любила пугать их, особенно когда они понятия не имели, чем будут тут заниматься и смотрели на меня округлившимися глазами-тарелками и мямлили бессвязно. Моей задачей было научить их никогда не бояться, оставаться хладнокровными в трудную минуту (ирония в том, что я и сама не преуспела в этом деле), стрелять из лука… ладно, обращаться с пистолетом и для профилактики – другим оружием. А ещё готовить, шить, делать добрые дела, обороняться – в общем, всё как у всех, ничего особенного; прямо как отряд герлскаутов-переростков. Богатенькие папенькины дочки выходили из крохотной, выросшей за несколько коротких лет военной школы сильными духом и выносливыми практически. Ну а я старалась научить их выживать, и когда становилось скучно – заставляла есть и писать левой рукой. В начале все ныли, рыдали, звонили папикам и горячо шептали в трубку, чтобы их забрали… Но в итоге приходилось смириться. Мне оставалось учить их в определённые дни недели.
И в этом заключалась вся моя работа.
Летом работы нет, и я спокойно могу оставаться дома, быть рядом с дочерью, братом, мужем. С моей дорогой семьёй, любимыми близкими, самыми дорогими. Я могу каждый вечер наблюдать за Ришей и Ричардом, могу интересоваться работой Тома и смотреть фильмы на пару с отдыхающим тоже Хьюго. Я могу качать головой, посматривая на вечно уставшую, вечно полуспящую Юджини, стискивать зубы при её появлении… Я могу учить Рошель доброте и ненавязчиво дарить ей уроки жизни в сказках и историях. Я могу готовить вкусные ужины и обеды, коктейли для детей, заваривать чай и печь торты с клубникой и бананами – а ещё я могу отгонять от холодильника Тома, чтобы он не хватал всё подряд, а ел то, что я приготовила…
Я могу быть идеальной женой.
Идеальной сестрой.
Идеальной матерью.
И, чёрт возьми, я могу быть счастливой!..
Следующим утром меня разбудил звонок в дверь. Том и Юджини уже ушли на работу – они оба исчезали всегда внезапно, потому я не удивилась, и со вздохом отправилась открывать, пусть для гостей и было немного рановато. Я прошлёпала к двери и открыла её; лёгкий прохладный ветерок ворвался в дом, и я, зажмурившись, с удовольствием втянула свежий летний воздух. В кустах птицы устроили перебранку, светило солнце, и было просто хорошо. Я вдохнула ещё раз и внезапно вспомнила о незваном госте. Эта темноволосая женщина, явно немолодая, но для своих лет вполне стройная, стояла спиной ко мне; в ожидании она нервно теребила края чёрной атласной блузки. Я, заведомо нацепив на себя доброжелательную улыбку, спустилась с крыльца.
- Привет, Вы кого-то ищете? – я легонько дотронулась рукой до плеча женщины. Она медленно обернулась, и я застыла.
Память оживила этот образ, достала из своих недр, и я даже зажмурилась от удивления. Хотелось протереть глаза, а потом долго моргать, как в детских мультиках – но я просто остолбенела. Стояла и смотрела на неё, не говоря ни слова.
- Розмари… - она робко улыбнулась и сделала попытку обнять меня. Я всё ещё пребывала в трансе и всё смотрела и смотрела, не веря ни ушам, ни глазам. Ведь столько лет прошло…
- Мама… - тихо выговорила я, несмело обнимая её. Глаза заблестели от подступивших слёз – то ли счастья, то ли чего-то ещё, не такого. Непрошенного.
- Девочка моя! – горячо воскликнула она, хватая мои руки, когда мы прошли в дом, - Ты не представляешь, как я была рада, когда пришла в себя… Мне сообщили, что ты приходила, и передали записку. Я сохранила её. – она улыбнулась и трясущимися руками достала клочок смятой бумаги из сумочки; я взяла у неё записку. Так и есть, почерк мой… Это же я писала… Да, прошлым летом, после свадьбы…
- Ты… целый год болела?.. – я робко подняла на неё взгляд испуганных глаз, не зная, что ещё спрашивать, как себя вести, что делать, в конце концов!..
- Нет… что ты, нет. Меня давно выписали. Просто я не могла вот так… сразу. – она поднялась и, скрестив руки на груди, подошла к окну. – Я думала, ты знать меня не хочешь.
- Так и было… - совсем растерявшись, пробормотала я; в её голосе чувствовалась такая боль, что я невольно зажмурилась. – Но ты… ты моя мама… и я должна была… да и… Я скучала.
- Я тоже. – она развернулась и, в мгновение ока оказавшись рядом, взяла меня за плечи, - Ты даже не представляешь, как! Ты ведь моя девочка, как бы то ни было… Я хочу, чтобы ты знала – всё, что я делала когда-либо, было ради тебя. Я никого так не люблю, как тебя. Прости меня, Роузи…
- Как это случилось? – я легонько вывернулась из её объятий. На лице Лии промелькнул испуг, и она неловко опустилась на диван.
- Да, да, ты должна знать… конечно… Садись.
И я села.
И она рассказала. Всё, начав намного раньше моего рождения. А я всё слушала и слушала, про Лулу, про Саймона, про свою бабушку Лалаби, про пожар, карьеру Лии, замужество, смерть её сына, про бегство после пожара… Про всю мою семью. Такую большую. Многогранную. Я не смотрела Лие в глаза, но чувствовала, что она буравит меня взглядом и ждёт реакции.
- …Пойми, Роузи, я не знала, что отбираю тебя у живой матери. И никогда не хотела причинять тебе или ей боль… А потом я не отдала тебя, потому что полюбила. И ты любила меня. Ты же помнишь?.. Ты помнишь?
А я помнила. И от этого наворачивались слёзы. Я помнила её нежные руки, сине-зелёные глаза и тихие колыбельные на ночь. Я помнила себя рыдающей в её объятьях – после первой несчастной любви, сломанного носа или проколотой ржавым гвоздём ступни… Я ничего не забыла; помнила, как любой ребёнок помнит свою мать.
Я её тоже любила.
- Я бы никогда не смогла тебя отпустить. – прошелестела Лиа, как бы завершая этим свой рассказ, - Вот такая непростая история.
Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но внезапно наверху послышался топот ножек, и с лестницы почти кубарем слетела Рошель.
- Мааам, я хочу кушать… - тут она заметила, что я не одна, и, видимо, решила, что у меня какая-то деловая встреча. – Ой, здрасьте… Ну, я тогда побежала!
И дочка снова понеслась наверх, сверкая босыми пятками; её распущенные чёрные волосы расползлись по плечами, выбившись из косички, а пижама болталась, потому что была больше на размер, как Риша и любила – для свободы.
- Это Рошель, моя дочка. – тихо пояснила я. Мама улыбнулась.
- Она прелестна. – и, помедлив, добавила – Совсем как ты в детстве. Такая же неугомонная и прыткая.
Пару секунд я молчала, раздумывая, а потом быстро сказала, чтобы не дать себе передумать:
- Пойдём со мной, я познакомлю вас. Девочка должна знать свою бабушку!
- Брось, я же ей не бабушка вовсе… Но… ты серьёзно? – и глаза её счастливо засветились. Вместо ответа я резко шагнула к ней и обняла, как давно, очень давно не обнимала. На миг перед глазами встал образ маленького рыжего тигрёнка, тычущего носом огромную пантеру, и про себя я медленно расползлась в счастливой улыбке...
Мама пробыла у нас целый день, и мы снова были вместе, заставив меня вернуться мыслями, жестами в детство. Я долго думала потом, сидя в беседке у воды в полночной тишине, впитывая спокойствие, точно губка. И постепенно, пока темнело, я всё яснее понимала, что не нужно мне другого детства, не нужно игр с братом и не нужно любви отца… Всё это в прошлом. Далёком прошлом. И пойди хоть что-нибудь не так, я бы не стала такой, и никогда бы не была так счастлива… без маминой горячей любви и нежной заботы.
Когда вернулся Том, мама уже уехала, но обещала обязательно вернуться – и я почему-то верила, что так и будет. Дочка восприняла ещё одну бабушку как само собой разумеющееся – думаю, она подумала, что Лиа мама Тома. Они ведь и правда чем-то похожи, а с Лулу она уже была знакома.
С порога я налетела на мужа, едва не сбив его с ног. Забыты были Ричард и Юджини, даже Хьюго и все их проблемы – я провела день чудесно! И словно камень свалился с плеч. Тяжелый, огромный булыжник, возложенный в тот день, когда Селена украла папину машину и примчалась в Нью-Йорк. Камень крошился, его разъедала вода, омывало солью, но крепкий стержень держался, пригибая меня к земле, как беспомощную тростинку – и так было до сегодняшнего вечера, когда булыжник внезапно упал и с грохотом укатился, оставив за собой кучку пыли.
Я рассказывала всё Тому, захлебываясь словами, и не сразу осознала, что повторяю фразу, сказанную Хьюго много лет назад:
- Теперь всё будет хорошо, Том… Теперь всё будет так хорошо!..
…Лиа иногда приезжала навестить дочь и её семью, но никогда больше не виделась ни с Лулу, ни с Саймоном. Она снова вышла в свет, возвратившись к ремеслу режиссёра, и полюбила сама писать сценарии к фильмам, куда нередко переносила многочисленные истории из трёх своих жизней – жизни звезды, молодой невесты и матери.
…Розмари продолжала жить с Томом, Хьюго и его женой, и хотя они нередко ссорились, расставаться им больше не хотелось. Юджини много работала, редко находя время для мужа, но Хьюго не злился из-за этого. Он уважал женщину, подарившую ему первого и единственного сына и знал, что её не исправить. Рошель и Ричард выросли в атмосфере любви, добра и уюта, так тщательной созданной родителями.
…История о тигрёнке, неугомонном вихре, неисправимой бунтарке Розмари завершилась. Ветер, раздувавший огонь, стих; но пламя продолжало теплиться, никогда не угасая.
ТЕХНИЧКА