[Innominato]

От авторов

Авторы страшно тормозят, но постараются исправиться!

Третья и четвертая мили (разогналась).

Вытряхни над морем весь этот ад
По крупинке на каждый город и каждый штат
Никогда не приди назад

Вера Полозкова

В деревне некрофилов праздник
Несут нарядные венки
Вчера красавица Альбина
От скарлатины умерла

Альтернативный эпиграф

- Признаться, я удивлен, мисс Варис, - сказал бухгалтер.
Анна Мария вопросительно улыбнулась; над маленькой, сделанной «под старину» чашкой поднимался ароматный пар, запах жасмина приятно щекотал ноздри, от крупного, геометрически безупречного кубика сахара отвалилось несколько крошек.
- Позвольте, я буду с вами откровенным. За двадцать лет практики впервые вижу, чтобы столь юная особа так разумно распоряжалась своими средствами.
- Вы мне льстите, но все равно спасибо.
Из неё мог выйти неплохой финансист. Или врач. Или оценщик-искусствовед — точную копию сервиза, из которого они пили чай, Анна Мария изучила до последнего перелива на бесценном тонком фарфоре. Она знала цену вещам.
Она знала цену себе.
Двадцать лет практики – на год меньше, чем ей сейчас. Она могла бы быть сейчас кем угодно, но карты легли паршиво, фиговый расклад, детка, и больше никаких «кем угодно». Больше ничего.
Анна Мария, дважды вдова, умышленно и нет, пригубила остывший чай. В ловушке её мобильного билась смска с ответом на приглашение.

Дома она переоделась. Для Грегори не надо было разыгрывать роковую невинность, он велся на простые штучки — случайные прикосновения, отсутствие белья. Смеясь над самой собой же, Анна Мария надела платье на голое тело; тонкая ткань прильнула к коже, шершаво очертила грудь. Памятная тряпочка, до комка в горле памятная… Поэтому и таскала её на каждое свидание с Грегори, выбивала оттуда Криса, вытряхивала.
Смех сменился фырканьем, игривость смело, как опилки с пола. Анну Марию вынесло за порог, швырнуло в прохладный сухой ветер. Юбка смялась, задралась; она оправила её машинально, напряженная, хмурая.
- Мэм, с вами все в порядке?
Неродившийся смешок все же вылез наружу, вылетел напополам с нервным кашлем. Мэм! Ну надо же. Никто её никогда в здравом уме так не называл. Сжав губы в линию, Анна Мария повернулась к говорившему и упала на цепкий холодноватый взгляд.
- В порядке, - сказала она, высушив голос до трав, истолчаемых в ступке. Внутри проснулось тугое тяжелое тепло.

Вмиг ей захотелось обозлиться на Грегори, опаздывающего неловкого идиота с его лицом деревенского вырожденца и кретинской непритязательностью. Анна Мария расслабила руку, готовую сжаться в кулак, кротко улыбнулась незнакомцу. Он смотрел оценивающе, чуть ли не раздевал взглядом, но, черт возьми, кажется, впервые ей это нравилось.
- В порядке, - Анне Марии пришлось повторить, чтобы прийти в себя. Не твори фигню, девочка, глупая-глупая рыбка.
Незнакомец пожал плечами и скрылся из виду. Вслед за ним ушел день, потемнело, укрывшись сумеречной синевой, небо; вдалеке показался знакомый «бьюик». Господи Боже, «бьюик». Заметка №1: заставить Грегори купить новую тачку.
- Энни! – ей чуть не вырвали из суставов руки. – Прости, что опоздал…
- Еще немного, - строго проговорила Анна Мария, - и я легла бы спать. Одна. А в этом время года я сплю без одежды, Грегори…

- Намек понял, - Грегори ухмыльнулся, положил руку ей на талию и, судя по участившемуся дыханию, оценил, что преграда только одна. Хороший мальчик.
Они зашли внутрь. Грегори оглядел модное суфле, разложенное по тарелкам, приоткрытую дверь в спальню. Анна Мария следила за каждым его движением, считывая примитивные насекомьи мысли. Горечь собиралась у неё в горле, когда она думала о том, что, может, он не так глуп, может, он сейчас вспоминает их первую встречу, её саму, такую маленькую, жалкую и опустившуюся.
Брезгливость на языке отдавала дешевым джином. Губы дрогнули, изогнулись порванной тетивой. Грегори гладил руку Анны Марии; у него хорошо получалось – успокаивать, доставлять удовольствие, несравнимое с криво вылепленным лицом, будто бы нарочно таким уродливым.
Еще он был добрым, еще – жалел, но не болезненно, и никогда не раздражался. Если бы не внешность, устроил бы процентов на семьдесят пять.

- Ты лучше всех, - пробормотал Грегори после, обнимая её.
Заметка №2: пусть говорит это почаще.

~***~

Из пепла и слез она выстроила свой дом. Он был белый, траурно-белый, с французскими окнами, патио, обставленным изящной мебелью, трупным зловонием, поднимающимся из земли, из самого её сердца. Запах въедался в кожу; сладковатая цветочная гниль мешалась с ним, и мертвая фальшивая хвоя, и густая теплая кровь.
Её слезы не стоили ни цента, она скрепляла ими камни, поднимала стены. Дом стоял крепко, открытый солнцу, грозам и ветру, и тем, что заходили в него, не видя замков с внутренней стороны дверей.
Грегори медленно опустился на одно колено. Он улыбался, но безобразное его лицо не делалось лучше, рот казался огромным и рыбьим.
- Ты выйдешь за меня? – спросил Грегори; смех забулькал в горле праздничным шампанским, джином её мамаши, вонючим пивом её дружков, польстившихся на старую дырку.
Прозрачный камешек сверкнул на солнце.

Возможно, ей стоило подумать об этом раньше. Не расслабляться. Не брать, потому что дают, потому что это так легко – принять падающее в руки, даже если оно не особенно нужно.
Казалось бы, прошлое должно было её научить.
Казалось бы, вся гордыня, что держала задранным нос одной замарашки, ушла по трубкам капельницы, в земле растворилась и больной, отравленной крови.
Казалось бы… нет, ну правда.
Моя кровать, подумала Анна Мария. Она покрутила кольцо, чтобы занять руки, послушала, что поднимется из глубин.
Её кровать, её любимое белье, светло-голубое в крупных карминовых цветах, и покрывало, так приятно прикасающееся к коже, и её жених, урод и простак, его энергично движущийся зад.
Рыжие девчоночьи косицы его подружки, кривоносой паршивой щелки.
Анна Мария неслышно вышла из спальни, сжала руку так, чтобы камень, впился в кожу. На ладони остался аккуратный след.

~***~

Они поженились, как и планировали, через два месяца. Анна Мария с особой тщательностью выбирала платье, бесконечные мили ткани прошли через её руки. Тафта и шелк, газ и сатин, волны кружева, камнепад бусин. За день до свадьбы она наконец нашла, то что искала – жесткий корсаж, голубая вышивка по узорчатому белому льну.
Холодное серебро змеей улеглось на ключицы, крадя тепло. Анна Мария заколола волосы по-обычному, спрятала лишнюю шпильку в уложенных набок прядях. Тускло светился бериллонит в кольце.
Цветы, обвившие арку, трепал ветер. Старый каркас, новые безделушки. Тени ложились мягко, скрадывая звуки; никто ничего не видел. Не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла.
Не делаю.

Церемония – дуновение ветра, пара ничего не значащих фраз, пустых и лживых, и Анне Марии вовсе не хотелось знать тяжелых, тянущих ко дну подробностей. Причины её тоже не интересовали. Она прочувствовала гнев, прорезавший нутро; запоздалая реакция на унижение, оскорбление, собственную глупость. Постельное белье, аккуратно сложенное в мешок, лежало в очереди на обработку.
Колье грелось на солнце, не отражая света. Хлопал единственный свидетель, старый помощник, зовущий себя дворецким. Его седое афро было похоже на кудлатую шерсть больного пуделя.

Опустела бутылка шампанского, просохли чернила на подписях молодоженов; на свету они отливали багровым, переливающимся в пурпур. Грегори, пылко поцеловав жену, уехал за, как изволил выразиться, сюрпризом, неприкрытое удовлетворение плескалось в его глазах. Двух зловонных болотных лужах.
Новобрачная дремала на диване. Платье её сильно измялось, подол обвивал ноги, обнимал босые ступни. Сброшенные туфли целились каблуками в потолок. Анна Мария лежала, сложив руки под голову, точно ребенок, сморенный летней жарой, примерная послушная девочка. Ресницы её подрагивали, взлетая встревоженно.

Сон обнял её, сочась перезрелой фруктовой слизью, почерневшими мертвыми лилиями; они прятали сильный запах больницы, гладкость линолеума на полу, холод плитки, шероховатое дерево дорогой кровати. Кто-то шел за Анной Марией, и она в страхе натягивала на голову крахмальные кипенно-белые простыни, попадала раскрытым в безмолвном крике ртом на ткань и задыхалась. Живот был весь покрыт болью, изнутри и снаружи.
Корчась, Анна Мария сползла вниз. Рыдания рвали ей грудь, швы разошлись, и подол больничной рубашки зацвел бордовым. Кто-то зашел в палату, постоял возле кровати. Он дышал медленно и тяжело, наклонился тоже медленно и тяжело, протягивая руку, хватая Анну Марию за рубашку, выдергивая её в гостиную, на тонкий голубой ковер. Свадебное платье свернулось коконом. Она слышала прерывистое дыхание над своим ухом, голос глухой и сиплый спросил:
- Это то, чего ты хочешь, Аннемари?

- Да, - прохрипела она, охваченная болью, и вынырнула из сна. Её мокрая от пота кожа неприятно скользила по обивке дивана, платье мешало вдохнуть.
Пошатываясь, она встала, поковыляла на кухню. В ноздри ей ударил запах паленого. Анну Марию передернуло, она бросилась вперед, к охваченной пламенем плите, вытащила трясущимися руками огнетушитель. Пена кружевом повисла на её платье.
В черной, воняющей гарью сковороде лежало утонувшее в копоти мясо. Анна Мария брезгливо поморщилась, пряча остро вспыхнувший страх от себя самой.

- Грегори! – позвала она сильным чистым голосом, будто певицы, начинающая арию.
Никто не ответил. Анна Мария стала прибираться на кухне, движения её были скупыми и неторопливыми. Да и зачем спешить? (Это то, чего ты хочешь Аннемари? Глупая рыбка, акульи зубы).
В сумеречной темноте сверкал фарами «бьюик». Анна Мария вышла на улицу, воровато оглядываясь, заглянула в салон – ключи покачивались, едва слышно звеня. Она выключила свет, заперла машину, вернулась в дом, напряженно прямая и внимательная. Увиденное обернулось смешком, защекотавшим грудь. Грегори лежал в спальне, застыв огромным уродливым эмбрионом. Анна Мария наклонилась, осторожно прижала пальцы к его шее, слушая мертвый безмолвный пульс.

На туалетном столике лежали, разбросанные затейливо, шпильки.

~***~

[02.08.ХХХ 10:12:48] queenmary: рановато ты сегодня.
[02.08.ХХХ 10:12:56] looking_for_love: Ездила на собеседование. Опять облом : ( Старый козел Джордж грозится выселить из квартиры.
[02.08.ХХХ 10:13:07] queenmary: это грустно, милая, но у тебя есть еще выход.
[02.08.ХХХ 10:18:33] looking_for_love: Ты и правда этого хочешь Мэри?
[02.08.ХХХ 10:18:58] queenmary: милая, я ведь уже говорила, что да. я хочу спасти тебя, чувствую, что могу это сделать. и мне хочется…
[02.08.ХХХ 10:26:30] looking_for_love: Чего?
[02.08.ХХХ 10:27:24] queenmary: стать тебе больше, чем другом.

Анна Мария облизнула губы, сощурилась насмешливо, дожидаясь ответа. Ну же, милая, давила она, лови, жри, ты не можешь не согласиться, паршивая стерва.

[02.08.ХХХ 10:41:10] looking_for_love: Тогда спаси меня!
[02.08.ХХХ 10:43:56] looking_for_love: Потому что я тоже этого хочу…

Изольда – красивое, древнее, гордое имя. В этом тысячелетии его носит дурная шавка, вообразившая себя хитрее прочих. Из псины кошки не выйдет, из помоечной девки помоечную бродяжку не выкуришь. Как иронично, кривила губы Анна Мария. Какой изящный реверс, черт бы вас побрал.
Иди сюда, милая, кривила губы Анна Мария. Она, не колеблясь, тратила деньги, чтобы найти эту… тварюшку, которой хватило ума не доставать Грегори звонками, когда он перестал ей отвечать. Изольде Моррисон, подружке, кувыркающейся с ним в постели его невесты. Они с Грегори были похожи страхолюдскими своими лицами, только этой бабе можно отомстить страшнее и сложнее.
Постоянная клиентка брачного агенства, она быстро и умело сошлась с «королевой Мэри». Паршивка хотела денег? Что ж, Анна Мария их ей обеспечит, малышка Изольда сполна заплатит за каждый цент. Брачный договор был давно готов, поджидая жертву. Дождался. Муха вляпалась в паутину.
… Она увидела паука, но было слишком поздно.

- Ты! – воскликнула Изольда; её глаза, поразительно яркие, синие, некрасиво вытаращились.
- Здравствуй, милая, - улыбка обнажила клычки. – Ты не представляешь, как я ждала этой встречи.
Анна Мария медленно расправила юбку, прильнувшую к бедрам. Из сердца кровоточащей памяти она вытащила манеру говорить, презрительный изгиб рта, воскресила плюющие кислотой интонации; Боже, как же хорошо запомнила эту дрянь, невозможную, невыносимую тварь. Вот ты мне и пригодилась, Селеста.
- Нет, лучше я буду называть тебя сладкой, - пропела Анна Мария, обходя застывшую посреди комнаты дуру. – Присаживайся, сладкая.
- Ты… - повторила Изольда, но тяжелая затрещина оборвала её на полувздохе.
- На «вы» и «мисс Варис». Садись.
Держась за щеку, Изольда села и уставилась в сложенные на столике фишки. Когда-то я была на её месте, подумалось Анне Марии, но в мысленном голосе не было ни жалости, ни злости, только сухая констатация факта. Она тоже села, оперлась локтями о сукно.

- Мисс Варис? – наконец подала голос Изольда. Паршивка успела рассудить, что к чему. Вот и славно, ах как славно.
- Ты хочешь что-то спросить, сладкая? – мурлыкнула Анна Мария, с неподдельным удовольствием заметив отвращение в глазах, да, черт возьми, невесты.
- Где Грегори?
- Грегори, моя красавица, смылся. Кинул меня и тебя. Ничего, он скоро вернется, мы его найдем. А пока ты поживешь у меня. В конце концов, у нас скоро свадьба.
- Я не…
Молниеносным движением Анна Мария щелкнула по столбику фишек, и тот разрушился с громким стуком.
- Пока ты в этом доме, сладкая, никакого «я» не существует. Ты подписала контракт, следовательно, ты моя. Моя, понимаешь? Я могу сделать с тобой, что угодно, и это будет законно.
Ладно, последнее она преувеличила. Но бродяжке необязательно об этом знать.
- Тебе все ясно, Изольда Моррисон?
- Да, мисс Варис.

- Надо что-то сделать с твоими волосами. Лицо так быстро не поправить, - Изольда дернулась, - но со всем остальным можно работать.
Небрежным жестом веля невесте следовать за ней, Анна Мария направилась в ванную. Зеркало отразило элегантную красавицу в дизайнерском платье и съежившуюся за её спиной дурнушку, поверившую в угрозы. Красную от унижения, с нелепыми косичками, в нелепой одежде.
- А теперь проверим, на что ты годишься, - ласково проговорила Анна Мария, обнимая ту со спины, плотно прижимаясь всем телом. – Я должна знать, на что трачу свои деньги. Ты согласна со мной?
- Да, мисс Варис.

В кровати они тогда не оказались – все началось и закончилось в ванной, на веселеньком полосатом коврике. Изольда неплохо работала и на втором фронте. Интересно, скольких богатеньких дамочек она уже успела осчастливить? Или не богатеньких, неважно…
За следующую неделю Изольда трижды пыталась бежать, но охранная система блокировала дом, не пуская её. В наказание страшилка была выпорота. Анна Мария и сама не ожидала от себя такого; ненависть её плавилась во что-то другое, что-то пугающее. В Селесту. В ту, что пнула её хрупкий кукольный домик, мигом развалившийся.
… Для страховки Анна Мария нашла себе официальную, пусть и скромную должность в суде Стренджтауна.

Вечер свадьбы окутался тучами, но серое, подернутое темным небо не выжало ни капли. Изольда с опаской глядела на свое платье – розово-белое, с широкой шуршащей юбкой, перетянутое красным кушаком. Стильно подстриженные и завитые волосы невесты не доходили до обнаженных плеч. Ей даже шло, но Анна Мария злорадно отметила, что та оставалась по-прежнему уродлива.
Сама она была в черно-белом. Расшитый стразами шифон тяжелил юбку, лиф обращал внимание на соблазнительно оголенную грудь. Анна Мария знала, что Изольда смотрит на неё неотрывно, возбужденная страхом и бренди.

Дворецкий вновь свидетельствовал на свадьбе. Анна Мария решила, что стоит сделать из этого традицию. Ему было бесконечно плевать, что творит хозяйка, лишь бы деньги поступали на счет. Ей это импонировало.
Клятвы окончательно обрубили концы. Если бы даже она захотела вдруг отступить, то сделать это следовало бы раньше. Грегори повезло – смерть целовала его не так долго, как он этого заслуживал. Мучаясь от боли, бедняга доехал до дома, где и умер от разрыва сердца. Его прах навечно укрыт в недрах старой городской котельной. Боже, благослови дружков мужа номер один.

- Вот и все, - тихо сказала Анна Мария. Изольда, которой не дозволялось говорить без разрешения, кивнула. Обреченность сквозилась в каждом её движении, она сдалась и перестала бороться.
Слабачка.
Ничтожество.
Знай свое место.
- А теперь я, может быть, возьму тебя в кровать. Ты ведь хорошая девочка?
- Да, мисс Варис?
- Правда так считаешь? Проверим.

~***~

Мотылек влетел в нежные объятия костра; уже сгорели нежные белые крылышки, невесомое тельце танцует в огне. Дом щедр к гостям, к тем, кому благоволит хозяйка, он невероятно обходителен. Переливается на свету темное и светлое стекло бутылок, дрожат от напора чопорные тонкие бокалы.
Анна Мария следит, не вмешиваясь и не поощряя. Бездействие её – худший враг. Она довольна; поймала мышку, и та бегает, пища. От лапы до лапы, от лапы до лапы. Анна Мария наблюдает, как Изольда, долгожданная женушка, готовит ужин, затем украдкой глотает дорогой алкоголь и идет плавать, падает в синюю прохладную воду.

Уязвленное самолюбие отожралось, мурчит, подставляя живот под ласковую руку. Оно тоже ждет финала, ждет, когда маленькая глупая дворняжка, рыжая шавка, налакавшись, спустится в бассейн. Анна Мария в VIP-ложе, в руке у неё шампанское, то самое, праздничное.
- Вот и все, сладкая, - говорит она, дожидаясь без особой охоты.
Изольда не спускается – прыгает с бортика, брызги летят во все стороны. Какое-то время она плещется, не замечая Анну Марию, но тело её должно уже сделаться тяжелым и вялым. Над синей подсвеченной водой мечутся вскинутые в немом крике руки, рыжая растрепанная голова успела уйти вниз.
Часы, бесконечно длинные, пересыпленные вечностью часы Изольда Моррисон тонет, пока наконец полностью не исчезает под толщей индиговой смерти.

Анна Мария не чувствует ничего. Она отпивает шампанского, то предсказуемо горчит, легкий ветер обдувает её ноги. Вот и все, вот и все. Все – и ничего. Селеста Моргенштерн хохочет в её голове, смех у стервы гиений.
Анна Мария пьет, не чувствуя вкуса. Сломанная кукла плавает под водой.
Анна Мария больше не чувствует – себя.
Это то, чего ты хочешь, Аннемари?
Да, Брайан.
Пальцы её, сжимающие бокал, белые от напряжения.

ТЕХНИЧЕСКОЕ

О переезде Грегори и Изольды, их багаж.