[Enlil]

Я никогда не видела ее прежде, до этой ночи, и не испытывала ровным счетом никаких сожалений по этому поводу. Я не знала ее, и моя память хранила только обрывки рассказов, почти легенд о ней. Отец не любил вспоминать о том времени, когда ему пришлось столкнуться с ней, когда пришлось, волей-неволей, признать нас с Гавэйном своими детьми. Для него та память, все, что было связано с ней, даже сама его светлая магия, была тяжким бременем, от которого он так благородно избавил нас. Но я помнила рассказы деда. Готова поспорить, преувеличенные, но оттого еще более волшебные, загадочные и заманчивые. И вот теперь частичка тех легенд стояла на нашей дорожке, скалилась клыками, сверкала кроваво-алыми глазами и что то крайне оживленно обсуждала с Бейлоном. Морриган. Я помнила, ее зовут Морриган. Кто, как не она?
Даламар вылетел из дома пулей, на ходу выхватывая палочку и начиная сплетать заклинание. Я видела только, как торопливо обернулся Бейлон, как согнулась, скрючилась вампирша, выпуская когти и, в следующий миг, взмывая летучей мышью.

Я шарахнулась в сторону, когда Даламар, с несвойственной его годам силой, втащил Бейлона в дом и, ничтоже не сумняшеся, швырнул на пол. Бейлон не сопротивлялся и ничего не отвечал. Даламар орал что то про темных отродий, ренегатов и прихлебателей, брызгал слюной и источал светлое сияние, но его не слышали, кажется, ни я, ни Бейлон, даже не подумавший подняться с пола.
«Скажи хоть что-нибудь, не молчи, не смотри в пространство с таким пустым и равнодушным лицом, это взбесит его, ты даже не представляешь как взбесит..» - молилась я. А он молчал. Я слабовольно отвернулась, когда раздался звук первой пощечины, нанесенной тяжелой Даламаровой рукой.

Я никогда не знала, насколько жесток может быть мой отец. Равно как и не знала, зачем нужна та забавная и жутковатая кукла у него на полке в магическом углу. Теперь я узнала и первое, и второе, хотя меньше всего этого желала.
В героических сказаниях, сказках, мифах, легендах и балладах героические герои и злобные злодеи, попав в плен к супостату, подвергаясь жестоким пыткам, не открывают рта, дабы не доставить врагу удовольствия ни единым звуком. Там, внизу, корчась и извиваясь на деревянном полу столовой, Бейлон кричал так, что у себя в комнате на втором этаже мне приходилось затыкать уши подушкой, закрывать глаза в иступленной надежде, что мне все это сниться. И все равно, до боли зажмурившись, я видела, словно выжженное на веках, его.

Я почти не выходила из спальни. Когда то она была гостевой, потом ее отдали нежданному, раненому гостю, теперь же ее, с каким-то тупым, бездумным упрямством, оккупировала я. Я ничего не делала, только лежала на кровати и смотрела в потолок с отупляющим равнодушием и старалась не думать. Они, мысли, казались слишком бесполезными и слишком тяжелыми, так и норовящими утянуть на дно. Мир, и так с той проклятой ночи в санатории ставший нереальным, после ночи нашего возвращения словно рухнул в бездну. Словно осколки разбитого зеркала, мертвые, острые и покрытые инеем. Я смотрела в потолок и, кажется, уже ничего не ждала. Почти. Я ждала, что однажды закрою глаза и долгожданная темнота, наконец, поглотит меня и подарит покой и забвение.

Отец, так и не добившийся от Бейлона ни одного, хоть мало-мальски вразумительного слова, наконец, оставил в покое свою чертову куклу и одним мановением волшебной палочки расчистил подвал, превратив его в тюрьму. Кто бы знал, как предусмотрителен оказался пращур Аствелл, закладывающий в свое время фундамент особняка.
Я боялась увидеть его до дрожи, до паники. И все же пришла. Отец умудрился убрать дверь, оставив лишь голую стену, насмешливо выпестренную белыми обоями в живенький красно-желтый цветочек, и маленькое окошко в ней. В это окошко я и заглянула, прижавшись лбом к стеклу.
Бейлон сидел на голом каменном полу, опустив голову, и пряди длинных, черных волос, спутанных и замусоленных после отцовской разъяснительной работы, падали, скрывая, на лицо. Перед ним стояла чашка с чем-то буровато вязким, видимо благородный глава дома фон Вальде не только не стал морить пленника голодом, но и приготовил собственноручно. Еда была не тронута. Хотелось кричать, колотить руками по стеклу, разбить кулаки до крови! И Бейлон, словно почувствовав мое присутствие, мое немое отчаяние, поднял глаза, встретившись со мной взглядом. И усмехнулся.

У меня есть муж. Об этом я вспомнила как то неожиданно и равнодушно, однажды наткнувшись на него взглядом в коридоре. Точно, этот, Джонатан, он же мой муж. Когда то, кажется, так безумно давно, я выходила за него замуж. Там была увитая цветами арка, бело платье и цветок в волосах. И торт. Я отчетливо помнила большой, свадебный торт. С фигурками на самой верхушке. Муж.
Я отловила его в коридоре сама. Прижала к стене и, запустив пальцы в жесткие черные волосы, исступленно целовала. На его губах был вкус кофе и молока. На утренний рацион не похоже, день уже далеко перевалил за полдень, наверное, он просто любит кофе. Наверное.
Когда мы оказались в спальне, я льнула к нему всем телом, не отлипала ни на секунду, мешая расправляться с одеждой. Я жаждала утонуть, забыться, захлебнуться. Он тяжело дышал, навалившись сверху, и я рискнула закрыть глаза, подчиняясь мужу.
Черные волосы падают на лицо, щекочут и пахнут корицей и травами. Кожа такая белая и гладкая, бархатная, какая бывает только у аристократов. Глаза зеленые-зеленые, в них тонешь, словно в шелесте лесных крон. И тихий, глубокий, грудной и самую малость хриплый голос едва слышно шепчет, обжигая дыханием шею «Gli Ravenne, nin Gli Ravenne».

Акта любви не случилось. Едва осознав собственное безумие, я в ужасе распахнула глаза, уперлась руками в его плечи. Стоило Джонатану замереть, растерянному столь внезапной переменой, как я задергалась, бормоча что то про острую нужду и внезапно прихвативший живот, и пихнула его коленом. Когда маневр не увенчался успехом, пихнула вторым. Результат превзошел самые смелые ожидания, судя по грохоту и страдальческому стону Джонатана, навернувшегося с края кровати, он отшиб себе что-то очень нужное. Я же, проявляя невиданную резвость и на ходу запахивая ворот, со всех ног драпанула из спальни собственного супруга.

Все последующее время я очень старалась не смотреть на Джонатана, с которым нам волей-неволей приходилось сталкиваться в доме. Даже если нам доводилось обедать вместе, мы сидели в молчании и как можно дальше друг от друга. Джонатан мрачно косился на меня своим, новоприобретенным, фингалом, а я уныло ковырялась вилкой в омлете, не слишком стараясь изображать раскаяние. Затем я вставала, убирала посуду и так же молча уходила для того, что бы снова запереться в комнате.

Когда я больше не могла больше молчать, я пришла к Ли. Вокруг ее, почему то таких безумно усталых, глаз собралась сетка морщинок.
- Я не могу так больше, Ли. Что происходит? Скажи, я сплю? Я схожу с ума? Я… я задыхаюсь, Ли…
- Все будет хорошо, девочка моя, - тихо-тихо отозвалась Ли, обнимая меня. Я с готовностью ткнулась лбом в ее плечо и надрывно всхлипнула. – Все будет хорошо…Скоро все пройдет… и все будет хорошо…
Я прорыдала у нее на плече до самого вечера, и Ли все это время терпеливо обнимала меня, тихонько гладя по спине. Так я и заснула на том диване.

Вскоре отец привел в наш дом волшебницу. Великую Пресветлую Волшебницу Сашу. Древнюю, как мир, и такую же могущественную. Говорят она была тут еще до основания Вероны… еще задолго, задолго до. Светлого голубоватого сияния в доме стало резко в два раза больше, глаза слепило, мир, казалось, плыл от такого переизбытка сияния, а к горлу подкатывал комок тошноты.
Я не знаю, зачем именно позвал ее отец. Пленник (с некоторых пор я опасалась даже мысленно называть его по имени), до сих пор хранил молчание, да сидел, скрючившись, в самом темном углу своей крохотной камеры. Очевидно она, Великая волшебница, должна была помочь обуздать дерзость приспешника тьмы.

В камеру, недоступную таким простым смертным, как мы с Ли, маги попали с помощью своей магической телепортации. Появились среди узких темных стен, окруженные золотым маревом. Отец нахмурился и деловито скрестил руки на груди. Саша озабочено поправляла свою остроконечную шляпу, та задевала низкий потолок подвала, сбивалась на бок и сминалась. Пленник впервые поднялся на ноги и, чуть улыбнувшись, склонил голову в почтительном приветствии.

- Лорд Гален Эль! – Саша всплеснула руками и воззрилась на подсудимого с видом учительницы, пораженной до глубины души шалостями ученика. Отец моргнул и часть неприступной суровости потерял. – Где ваша совесть? Почему я нахожу вас в таком месте? Я ждала вас уже давно!
- О, сударыня, не вы одна, - он вежливо целовал ее руку, пока он хлопала его по плечу и не переставала укоризненно причитать.
- Даламар, право слово, что ж это такое то! Думаю, нам есть о чем поговорить! Идемте же!
- Я думаю тоже… - отцовский взгляд был мрачен и ничего особенно хорошего не обещал. – У меня как раз осталась еще одна кукла и десяток зелий. На всякий случай.

- Я ждала вас раньше, - снова упрекнула Саша, пока отец мрачно шевелил огни в камине, я нервно мерила комнату шагами, а невозмутимый дворецкий готовил кофе и пончики. Бейлон сидел в кресле, скрестив ногу на ногу и лениво перелистывал страницы книги, на чьем корешке значилось «Аствелл фон Вальде. Том I»
- Я был не властен выбирать. Однако, признаться, я тоже был изрядно удивлен, обнаружив портрет юного лорда Аствелла, не только несколько менее юного, чем я его помнил, но еще и, предположительно, давно почившего, и обзоведшегося целой цепью потомков. Я не знал, что так выйдет. Я вообще не знал, как выйдет.
- Но вышло у тебя довольно неплохо.
- Надеюсь на это.
- А более доходчиво, для идиотов, нельзя?! – рявкнул, наконец, отец, резко разворачиваясь с кочергой наперевес. И я, в общем то, наверное впервые была с ним абсолютно согласна. Бейлон кочергу оценил и изогнул бровь, после чего перевернул книгу, демонстрируя что то на ее страницах.
- «Резко и зло, на долю секунд всколыхнув давящее марево темноты, взвыл где то последнее заклинание безумный и отчаянный маг...» - послушно прочитал отец и вопросительно поднял глаза. Губы Бейлона исказила усмешка, почти насмешливая, почти злая.
- Позвольте представиться еще раз. Безумный и отчаянный маг.
Она, Тьма, стоит во главе своего войска, на высоком открытом паланкине, и волосы ее белоснежными плетями полощутся на ветру. Небо над головой тяжело ворочается черными и багровыми тучами. Королевна не улыбается и в лице ее нет ни кровинки. А в глазах только чернота. Она не делает ни движения, а ее войска, сплошной черной громадой наваливаются, сминая сопротивление. Трава мокрая от крови и нет ни пяди земли, не заваленной трупами. Волосы падают на лицо, не давая смотреть, но еще больше глаза застилает дым пожаров.
- Там Джастин!
Высокого черноволосого мужчину приходится схватить за плечо, дернуть назад, самому едва не поскользнувшись и не завалившись.
- Он мертв, граф. И мы тоже.
- Но Дракон…
На пару мгновений в дыме, тумане, снова появляется обманчиво хрупкая девичья фигурка на остром черном возвышении. Лицо графа перекашивает отчаянием и ненавистью, таким же, как на твоем собственном лице. А в следующий миг в горло графа фон Вальде вонзается стрела. Граф валится назад и, можно поспорить, эта стерва смотрит, кривя бескровные губы в улыбке.
За спиной, дай боги, сотня воинов. За спиной шатер, на котором реет стяг Короля-Дракона.
Земля бьет в колени, а на руках кровь графа. Еще пара мгновений, и все будет кончено.
Будь же ты проклята…
Едва слышный шепот вплетается в само дыхание и кровь. Заклинание рождается с каждым стуком сердца, и забирает его, наливаясь силой. Пальцы, словно чернилами, кровью чертят руны на мертвой груди. Последний крик срывается отчаянием, последней точкой, взмывает пламенем и пожирает тебя, тело на твоих руках, ублюдка в черных доспехах, подошедшего слишком близко. Сквозь алые всполохи ты видишь, как гибнет мир. И улыбаешься. Ты все-таки сдохнешь, тварь…
Я, безусловно, впечатлена. Тут сложно не впечатлиться. Саша смотрит с гарусным смирением, кивает на самых ответственных местах и печально пожевывает пончик, прихлебывая кофе. Но меня до сих пор мучает один единственный вопрос.
- Почему ты раньше не сказал, Бейлон?
- Они почуяли меня только сейчас.
- Он не смотрит на меня и лицо его ничего не выражает. Он сам знает, что это не то объяснение, которое я хотела услышать.
- Почему ты не сказал раньше? Столько времени… и отец пытал тебя! Почему ты не сказал?!
Он молчит и у меня перехватывает дыхание, так просто и отчетливо читается ответ.
- Ты не веришь нам. Не веришь мне.

Через пару дней мы с Джонатаном сидели за одним столом, за соседними стульями. Рядом.
- Я подала документы на развод. Мне жаль, что так вышло. Пожалуй, это следовало сделать давно. Или не делать сразу.
Джонатан фыркнул и отточенным менеджером движением отбросил челку с глаз. Фингал либо уже прошел, либо хорошо замаскирован. И правильно, негоже звезде светиться синяком, полученным после того, как жена спихнула тебя с кровати и сбежала.
- Ты всегда была сукой.
Мнда, вот и поговорили. Ну что ж, и то хлеб.
- Я поживу у Молли, пока мой агент не предоставит мне квартиру. Документы пришлешь на ее адрес. Я напишу, - сообщил он, вставая, и я безразлично пожала плечами. Молли, так Молли. Но на языке вертелся вопрос, самый идиотский из всех, когда либо слышанных мной в мыльных операх.
- Скажи, Джонатан, ты любил меня?
- Ты всегда была сукой, - сообщил он, не оборачиваясь, перед тем, как уйти.

Я слышала Бейлон собирался поселиться в Замке Света, у Саши. Я видела, что он постригся, коротко и дико модно.
- Привет, - сказала я, наткнувшись на него темным вечером возле дома.
- Привет, - отозвался он.
- Тебе идет новая стрижка. Так… идет.. – не очень внятно пробубнила я.
- Я скучал по тебе, - невпопад брякнул он, едва ощутимо касаясь моей руки. Я подняла глаза, хмыкнула и, в следующее мгновение, повисла у него на шее.