Кладбище пустовало. Листья на деревьях были неподвижны.
Калитка скрипнула и появилась одинокая фигура, нарушая гармонию и уединенность этого места. Девушка медленно, время от времени спотыкаясь, шла по вымощенной белой плиткой дорожке. Черный свитер и такого же цвета брюки скрывали ее фигуру, на туфлях была видна грязь, серые глаза смотрели в никуда. Внезапно поднявшийся ветер растрепал собранные в толстую косу волосы. Губы были сжаты и подрагивали. И двигалась она как-то неуверенно, словно только что научившийся ходить младенец.
По пути она нарвала полевых цветов. Теперь она сжимала их во вспотевших ладонях. Шесть ромашек и два одуванчика смотрелись бедно, но девушке было все равно – она знала, что той, к кому она идет, все равно, какой величины и пышности букет. На глазах заблестели слезы от этой мысли. К горлу горьким комом подкатились рыдания. Ладонь сжалась еще крепче, чуть не раздавив цветы.
Она достигла пункта назначения. Могила казалась совсем свежей, но она пустовала – на ней не было ни траурных венков, ни букетов. Девушка тяжело вздохнула и положила цветы на могилу. На надгробии была выгравирована надпись: «Элизабет Аттвуд. 1980-2011». Мэгги опустилась на колени и перестала сдерживать слезы, которые покатились жемчугом по ее лицу. «Предательница, предательница, предательница…» - повторяла девушка, раскачиваясь взад-вперед и сотрясаясь от непрекращающихся рыданий. Пелена застилала глаза, и было видно только это надгробие, которое отмечало место захоронения самого близкого ей человека. «Зачем ты меня бросила? Зачем? Ты меня предала…» - голос стал чуть громче и очень сильно дрожал. Уже месяц подряд она ежедневно приходила сюда, заливалась слезами и повторяла одни и те же слова. Уже месяц боль не стихала. Жизнь потеряла краски и казалась бурой однородной массой. Пару раз Мэг порывалась наложить на себя руки, но каждый раз неведомая сила удерживала ее. Это только усугубляло ситуацию – ее жизнь превратилась в сплошную пытку. Она потеряла своего ангела-хранителя. Она потеряла сестру.
Пока Мэгги рыдала над могилой, небо затянули тучи. С неба закапал противный холодный дождь. Черный свитер прилип к спине, волосы – к лицу. Девушка потихоньку успокоилась. Но успокоение было только внешним – сердце ее плакало кровавыми слезами, а душа рвалась из тела к той, к другой душе. Она встала. К брюкам прилипло пару травинок. Рассеяно оправив одежду, Мэгги кинула еще один взгляд на могилу. Завтра она придет сюда. Опять. Если не найдется сила, которая сможет ее удержать. Хотя, кому нужна малышка Мэгги? Бедный, потерянный в мире ребенок? Лишенный чьего-либо понимания и заботы? Глаза опять защипало от навернувшихся слез, но девушка смахнула соленые капли с лица. Дождик уже почти прекратился – это был не ливень, просто маленький, «слепой» дождичек. Солнце погладило по исхудавшей щеке. Всхлип, - и по дорожке застучали небольшие каблуки.
Половину пути Мэг прошла не оглядываясь. Потом замедлила шаг, потом остановилась и… оглянулась. А ведь каждый день она давала себе обещание не смотреть назад! Увы, ни разу это обещание не было сдержано. И каждый раз этот вид пытает ее. Девушка сразу вспоминает тот день, когда ее хоронили. Природа издевалась – ярко светило солнце, в траве копошилась всякая живность, звучали птичьи трели… Черная одежда приглашенных уж никак не вязалась с этим праздником жизни. Тогда ее еле успокоили – рыдания не прекращалась около часа. Да и сейчас у нее глаза по большей части на мокром месте.
В кармане завибрировал телефон, но хозяйка упорно его проигнорировала. Она брала аппарат с собой лишь по привычке – на звонки она ни разу не ответила. Мэгги не хотелось ни с кем общаться – все знакомые напоминали о тех временах, когда Элизабет еще была жива, и все было прекрасно. А какими далекими сейчас они казались… Мэг сама создала стену вокруг себя, не подпуская никого, и сама же страдала теперь от своей мнимой «никому не нужности». Телефон устал и замолчал. Девушка развернулась и быстро отошла к калитке, не замечая слез, текущих по щекам…