- Афеечка, как только подумаю, что ты беременна, так у меня сразу настроение поднимается. Что тебе привезти?
- Ну не знаю, у нас всё есть вроде
- Положено, чтобы ты чего-нибудь эдакого хотела и гоняла меня в магазин по ночам, а ты отлыниваешь.
Хрюкаю от смеха прямо в трубку. Ох, Гэри даже шутить стал, что это с ним?
- Тогда привези мне арбузов. Килограмм восемнадцать, не меньше.
- Хорошо, и только попробуй их сразу же не съесть, - потом слышу такой звук, будто он прикрывает рукой трубку, а после быстрый шёпот, - люблю тебя, - и сразу же короткие гудки.
Меня будто обдаёт тёплой волной с головы до ног. Выходит... он просто стеснялся? Или моё решение придало ему такую лёгкость и кураж. Может он, наконец, почувствовал себя уверенно. Вот странно, после стольких лет я заново открываю собственного мужа.
Захотелось сделать ему что-нибудь хорошее, только бы что? Ужин приготовить? Так я это и так сделаю... О! Куплю ему книжку!
Быстренько съездила в комиссионку неподалеку, где приобрела редкое издание по физике.
Эх, можно было бы надеть что-нибудь такое, типа моего наряда со свадьбы Нафки, но, во-первых, я в него не влезу, а во-вторых, не уверена, что Гэри рискнёт, он над мой беременностью трясётся больше чем я, даже сильно обнимать опасается и по ночам резко отстраняется, если ему вдруг спросонья покажется, что слишком сильно прижал меня.
- Афи, привет! Я привёз тебе арбуз!
- И ты хочешь сказать, что он потянет на восемнадцать килограмм? А у меня тоже кое-что есть. Смотри, там книжка - "новейшие разработки в области волновых полей". Это тебе! Нравится?
Его лицо приобретает растерянное выражение, он переводит взгляд с меня на подарок, потом снова на меня. Я же радостно улыбаюсь, протягивая ему коробку.
Внезапно притягивает к себе и зарывается лицом в мои волосы. А через несколько секунд с удивлением понимаю, что он... плачет?
- Гэри, Гэри, что с тобой, мой хороший, что случилось?
- Всё в порядке, прости, пожалуйста. Мне очень понравилось. Пойдём арбуз резать.
Не пускаю, щемящая, практически невыносимая нежность переполняет, беру его лицо в руки, и касаюсь губами мокрых глаз.
Потом арбуз и книжка забыты, потому что мы самозабвенно целуемся.
После всё-таки состоявшегося ужина мы почему-то отправляемся в пристройку..
- Фей, а ты кого хочешь, мальчика или девочку?
- Да мне всё равно, в общем-то, а ты?
- Я буду рад любому, но больше, честно говоря, мне хотелось бы, чтобы это была девочка.
- Да? А почему? Мужчины обычно желают сыновей.
- Не знаю, мне всегда представлялась дочка. И чтобы она была похожа на тебя… А ещё… Можно, если будет девочка, я дам ей имя?
- Конечно! А какое?
- Полина. Если тебе не нравится…
- Нет-нет, мне нравится, очень красивое имя.
Наклоняется, целует меня в живот, а потом снова обнимает.
- Знаешь, Афи, я почти счастлив.
Почти…
«Почти забыла», - так я твержу себе по сто раз на дню. Ты же почти забыла его? Не вспоминаешь? Не бредишь, не грезишь, не жаждешь, не ждёшь? Почти уговорила себя, почти поверила, почти. Почти… почти… почти, почти, почти! Разлюбила?
Нет.
Закрываюсь от него, пытаюсь вычеркнуть из памяти, разрушить невидимую, но алмазно-прочную связь, пытаюсь отделиться, отстроиться, обособиться. У меня есть тот, чьей судьбой я могу стать, точнее, уже стала, у меня есть тот, кто поддержит меня во всём, у меня есть тот, кто поможет, защитит, утолит и согреет. Но того, кого люблю, нет.
И не будет.
Пытаюсь найти смысл в глазах Гэри, пытаюсь раствориться в нём, досадую, что не могу испытывать к нему всё то, что само рождается, переполняет, цветёт и изливается, стоит только вспомнить о Нём…
Почему так?
Только малыш отвлекает меня, заживляет, благословенной прохладой окутывает мои израненные мысли. Так уже хочу, чтобы он появился, говорю с ним, поглаживаю через толщу собственной плоти, баюкаю в ладонях, даже пою колыбельные. Глупо? Может. Но приятно.
И вот…
Сердце не ёкнуло, когда зазвучала трель мобильника, рука, коснувшаяся гладкого пластика, не дрогнула, глаза даже не скользнули по экрану, потому что мозг пребывал в полной уверенности, что звонок исходит от мужа. В крайнем случае, Нафани.
Но это не так.
Сердце почти останавливается, рука трепещет, прижимая равнодушный аппарат к щеке, глаза закрыты в остром приступе исступлённой боли и всё это только потому, что я услышала:
- Привет, Феечка.
Не могу выдавить из себя бесстрастное «привет», не могу нажать на сброс, не могу даже сделать вдох, просто мелко дрожу. Я ждала. Всё это время, уговаривая себя, что всему нашему, всему невозможному, всему острому, режущему, царапающему наждачкой, но такому искреннему пришёл конец, я ждала. Верила, что нынешний, страшный, нерушимый знак препинания, остановивший то, что между нами – не точка. В крайнем случае, под ней должна быть запятая.
- Фей, не молчи! Ты ненавидишь меня?
Качаю головой. Как бы я могла это сделать? Как можно отторгать саму себя, проникнувшую в твоё тело? Как можно вытравить тебя, намертво вплетённого в мою судьбу? Как можно? Как?
Никак.
- Дил.
Что сказать тебе? Никакие социальные штампы, облечённые в слова не передадут движения моей души: мою боль, мою надежду, мою растерянность и готовность, мою обречённость и умиротворённость. Слишком много всего произошло, Дилен. Я другая, я изменилась, но люблю тебя по-прежнему.
- К тебе можно приехать?
Киваю.
Как ни странно, он понимает и, бросая короткое, но нежное: «Жди», отключается.
Лихорадочно бегают мысли, внезапно к горлу подбегает тошнота, почти забытая уже, но сейчас её причиной является не ребёнок, а собственное нутро, которое не в состоянии справиться с бурлящей кровью и пытающееся поднятием диафрагмы остановить революцию во мне.
Выбегаю на улицу как раз к тому моменту, как он подъезжает.
Рывком тяну на себя двери и заскакиваю в машину.
Думаю, что он сейчас рванёт с места и умчит меня подальше, но он, не торопясь выруливает и тихонько едет.
Такой родной. Несмотря на наш последний несуразный, вымороченный, наигранный разговор, несмотря на мои обиды и непонимание, несмотря на несколько месяцев больного ожидания, даже, несмотря на принятое решение, пожираю его глазами, тревожно отмечая, что он гораздо более бледен, чем обычно, щёки покрыты недоскобленной щетиной, под веками залегла синева, а всё лицо будто покрыто натянутой восковой плёнкой. Хочу коснуться, но почему-то не решаюсь.
Вообще не знаю, что из этого выйдет.
Тем временем мы куда-то приезжаем и останавливаемся.
Он выходит из машины, открывает дверцу, подаёт мне руку, на которую я опираюсь, вдруг испытав краткосрочный приступ страха.
Он оправдывается.
Лёгкое, переходящее в крепкое, касание превращается в огненный импульс, передёргивающий моё тело, и вот на исходе полувечности, которая укладывается в долю секунды, осознаю себя полулежащей на его теле, открывающий беззвучный рот. Его руки калёным железом жгут мою спину, губы хаотично мечутся по моему лицу, дыхание то и дело сбивается с положенного ритма.
- Фей… Фей…
Наконец, на исходе тысячелетий, подхватив меня под руку, заводит в здание, которое при беглом рассмотрении оказывается какой-то кафешкой. Почему сюда? Я, честно говоря, даже не фиксировалась на том, куда мы едем, но логичнее было бы говорить там, где нет столько народу.
В полупрострации сажусь за столик, к которому он меня подводит. Отставляя стул и помогая сесть, он после проводит ладонью моей спине. Электрической змейкой огонь пробегает по позвоночнику.
- Что тебе заказать?
Мотаю головой. Заказать? Зачем? Он что всерьёз думает, что я смогу сейчас втиснуть в себя хоть каплю, хоть крошку чего-то постороннего? Я, которая доверху наполнена им, из краёв которой скоро польётся, посыплется, вылетит, выплеснется вся моя невысказанная непроявленная, в самые глубины загнанная любовь.
- Тут нельзя сидеть просто так, я пойду, возьму. Что-нибудь. Всё равно что.
Через секунду созерцаю его спину. Думала ли я, что будет так больно? Пока совсем не могу понять от чего, но ощущение, будто изнутри меня разрезали, исполосовали, посыпали перцем и по каждой тоненькой нежной синей жилке, тянут наружу.
Вернувшись, он ставит на столик какую-то склянку, и садится.
- Феенька, прости меня, пожалуйста, прости, моя девочка. Не могу тебе рассказать, честно, но не по своей вине я пропал и это ещё не конец, не могу пока вернуться к тебе. Знаю, что тебе сложно, тебе нужна поддержка, особенно сейчас, но сейчас не могу, совсем не могу ничего тебе дать, прости меня и за это тоже.
Слёзы стоят в горле, дыхание перехвачено, я опять ничего не понимаю, но мудрое сердце уже трезвонит в колокола о том, что происходит нечто страшное, нечто, на что я не в состоянии повлиять. И он тоже…
Всё-таки выдавливаю из себя сложноразличимые прерывистые звуки:
- Я не понимаю.
Вздыхает, надавливает ладонями на глаза и через несколько вдохов продолжает
- И не нужно. Ты просто знай, что я люблю тебя, хоть и не могу быть рядом по независящим от меня причинам.
- Дил, тебе что-то угрожает? Что случилось? Это из-за моей беременности у тебя неприятности на работе? От Центра?
Смотрит куда-то в сторону.
- Нет, родная, ты тут не причём, тут «причём» только я. Не спрашивай, пожалуйста, всё равно не расскажу, но и не волнуйся, я справлюсь, я обязательно справлюсь. Только… не удивляйся, если пропаду надолго. Очень надолго. Не думал, что могу такое сказать, но я даже рад, что ты замужем, по крайней мере, есть кому о тебе позаботиться. Давай не будем больше об этом, как ты жила всё это время?
Пожимаю упавшими плечами, просто не имею слов, чтобы всё выразить… Предчувствия колют со всех сторон, каждая грядущая секунда кажется предзнаменованием надвигающейся тьмы.
Он берёт стул и пересаживается вплотную ко мне.
- Можно?
Его рука застывает в полусантиметре от моего живота. Киваю. Конечно, можно, что вообще за вопросы.
Тёплой осторожной нежной волной накрывает моё тело.… И тут внезапно в первый раз изнутри чувствую довольно ощутимый толчок, для которого, судя по Нафкиным книжкам, ещё рано.
Улыбается.
- Это значит, ты его папа?
- Не обязательно, может он так меня прогоняет. Дескать, пришёл такой, маму из семьи уводит.
- Дилен… Я пообещала… что останусь и скорее всего, выполню обещание, - закрываю руками лицо, - люблю тебя, но так тоже не могу, не могу использовать его как перевалочную базу, переждать невзгоды и бросить. Прости, но я должна была либо уйти с тобой, либо остаться с ним и рубеж, кажется, уже пройдён.
Прижимается щекой к моей щеке, гладит по волосам.
- Ничего не бывает навсегда, всё проходит и всё меняется. Сейчас я не могу дать тебе больше, чем то, что есть, кто знает, что будет потом. Со мной, с тобой и с ним. Мы расстаёмся на время, а каким будет это время нам неизвестно.
Поворачивает к себе моё мокрое лицо, осторожно касается ртом нежной кожи полуоткрытых губ. Секунда и он вливается, проникает в меня, бурной огненной лавиной наполняет мою сущность, плачущую, дёргающуюся, истерзанную, но на мгновение счастливую сущность.
Мир стоит, перестали биться сердца, лёгкие остановили мерное движение, сок не течёт от корней к ветвям, солнце зависло на небосклоне, и планета прекратила плавное скольжение по орбите.
Всё застыло, остановилось, замерло.
Кроме нас.
Кроме нас, бешено, жадно, исступлённо пытающихся насытиться друг другом, напитаться поцелуями.
Но эта маленькая личная бесконечность, увы, тоже проходит. Он поднимается, подаёт мне руку.
- Время вышло. Прости, родная, вызову тебе такси.
Не до конца вернувшаяся в этот мир, понемногу отлипающая от него, вспоминающая о себе, автоматически иду, направляемая ним. Перед тем как захлопнуть дверцу машины и отпустить меня жить без него, на миг прикасается губами к моему уху и шепчет:
- Всегда буду любить.
Водитель увозит домой то немногое, что осталось от меня.
Дилен проводив взглядом автомобиль, ещё некоторое время стоял, всматриваясь в извилистую ленту дороги.
Затем повернувшись к зданию кафе, протянул руки перед собой, на которых один из двоих вышедших оттуда, с почти мелодичным звуком застегнул наручники.
- Спасибо, что дали мне немного времени.
- Дилен Стэнли, мы уполномочены препроводить вас в место предварительного заключения. Уведомляем, что трибунал состоится через две недели, предъявляемые вам обвинения…
- Да в курсе я, в курсе, что там мне предъявляют, давайте обойдёмся без лишнего пафоса.
- Ну, мы обязаны зачитать ваши права, плюс запрет на использовании магии…
- Ага, с этими браслетами я, конечно, на многое способен, - Дилен, насколько позволяла длина цепочки, потряс левой рукой, - антимагическая хрень… давно таких не видел и ещё столько бы не лицезреть. Ладно, не суть. Поехали в это ваше место предварительного заключения, там хоть кормят?
Как ни странно, он чувствовал необыкновенную лёгкость и кураж, будто бы не скатился практически на самое дно, а, наоборот, взлетел выше гор. Когда больше нечего терять, всё становится намного проще.
2 часть. Расколотая, изрезанная, раздавленная и распятая я приехала домой. Больше всего хотелось упасть в мягкие объятья постели и умереть для мира на несколько суток, но сделав несколько шагов по коридору, я поняла, что этому не суждено сбыться.
Возле лестницы наверх стоял Гэри.
- Ты была с ним.
Это даже не вопрос, он и так всё понял. Да, это правда, прости, сейчас не могу об этом говорить, дай мне пройти в спальню, пожалуйста.
- Можно, я пойду наверх?
- Нет.
Хотела продолжить движение, но то, что я увидела в его глазах, заставило меня остановиться, это не было гневом, это не было осуждением, это было безумием доведённого до отчаяния человека.
Переключаюсь, схлынывает жар, сотрясавший моё тело, острая, несбыточная, иссушающая тоска по Дилену нехотя отступает, давая место более насущным проблемам.
- Я думал, тебе можно верить.
Молчу, даже не знаю, как реагировать. Такого Гэри я ещё не видела, не чувствовала, не знала.
- Ты же говорила, что между вами всё, я как дурак поверил, действительно подумал, что значу для тебя хоть что-то.
Он надвигается ближе, я тихонько отступаю к стенке, инстинктивно зарывая рукой живот.
- Гэри, мы встретились, чтобы расстаться, не могла же бросить его по интернету, нам нужно было поговорить.
- Да. Именно поэтому вы целовались в центре города, - его голос стал тише, и будто зазвенел от сдерживаемой натуги, - Афей, я стерпел всё: твою влюблённость, то, что ты целыми днями думаешь о нём, твою ложь, даже разрешил вам встречаться. Я отпускал тебя к нему, а сам спал в детской, потому что просто не мог видеть полупустую постель, зная, что в это время ты упиваешься другим. Я терпел насмешки коллег, которые в последнее время даже не считали нужным обрывать разговоры при моём появлении. Думаешь, мне было просто? Думаешь, я настолько бесчувственная дубина, что со мной можно так? Думаешь, легко было видеть твои глаза, когда ты возвращалась от него, чувствовать, как ты на мгновение отклонялась назад, когда Я тебя целовал? А теперь? Это слишком жестоко, Афей. Слишком. Теперь, когда я поверил, что ты останешься со мной, что всё закончилось, что я выдержал, удержал тебя, не потерял, когда я расслабился и позволил себе радоваться, ты взяла и вытерла об меня ноги, бросила в грязь и считаешь, что всё это в порядке вещей?
- Гэри, Гэри, успокойся, пожалуйста. Ты ведь на самом деле не такой. Прости, прости меня, я очень виновата перед тобой, но не соврала, я действительно с ним рассталась. Разве мы не могли в последний раз поцеловаться?
- Нет!
Он нависает надо мной, я всё ещё подпираю стенку, поэтому отступать просто некуда, защищаю живот уже двумя руками, испуганно съёжившись и не зная чего ожидать.
Его руки разнесены по обеим сторонам от меня, чувствую его жаркое дыхание, бешеную энергию, исходящую от его тела.
Наклоняется ещё больше и с силой впивается в мои губы. Его колотит, дрожь передаётся и мне. Вкладываю в поцелуй всё то, что чувствую к нему, пусть это не любовь, но там тоже немало.
Властно сжимает за плечи и тащит в гостиную, попутно стягивая с меня одежду.
Подчиняюсь, разве можно сопротивляться тайфуну? Его движения, жесты, объятья проходят по самой кромке, по самой грани допустимого. Но не переступают за неё.
Перестаю бояться, осознавая, что он никогда не сделает мне больно.
Потом он падает на диван возле меня, горячее судорожное дыхание сменяется всхлипами.
Глажу волосы, осторожно прижимая его голову к своей груди, обнимая другой рукой.
- Всё хорошо, всё будет очень хорошо.
Прислушиваюсь к себе, нет, малыш не беспокоится. Прости кроха, вот такая у тебя нервная непутёвая мамочка, я постараюсь больше не дёргаться так.
- Ты меня ненавидишь?
- Что ты, Гэри, конечно нет.
- Но и не любишь.
- Я не знаю…
Целую его в макушку, продолжая баюкать как ребёнка.
- Афи, прости за то, что сейчас было. Я… люблю тебя больше… больше, чем всё.