33. Отец и матери
На какое-то время всё снова стало хорошо. Мы поговорили, помирились, и я понял Десмеру. По крайней мере, казалось, что понял. В присущей ей беззаботности она сама походила на ребёнка, потому неожиданная беременность (моя беззаботность) сильно потрясла её, даже испугала. Камнем преткновения, однако, стал отнюдь не страх материнства, в чём-то трогательный. То было молчание Десмеры. Я тысячу раз говорил себе, что она приняла бы правильное решение и самостоятельно, что никогда бы она… Но убеждение не равно твёрдой вере.
Осень сменила зима. Меня согревало желание оберегать молодую женщину, под сердцем которой развивалась глава из учебника анатомии. Не иначе: изменения в её организме проходили идеально, до самой маленькой новой клетки. И всё равно было, что женщине этой ничего не будет, врежься она на полюбившемся жёлтом роллс-ройсе в бетонную стену.
Где-то в бесснежном декабре в своё удовольствие жили мама и папа. Отец занимался делами Министерства, Адора работала над новой книгой и вновь пыталась освоить профессию домохозяйки, так и не давшуюся ей в молодости.
Я радовался, стараясь не оглядываться лишний раз на счастье родителей.
*
Понемногу набирая популярность среди поклонников кино, я всё меньше занимался когда-то увлекавшим бизнесом, но забывать о выстроенных руками семьи магазинчиках не следовало. Однажды вечером, когда клиентов в нашем салоне красоты уже почти не осталось, я заметил рыжеволосую женщину, нерешительно остановившуюся у сияющего окна. Тонкий фиолетовый свитер едва ли защищал от холода, так что, приоткрыв стеклянную дверь, я пригласил её войти.
- Б-боюсь, мне это не по карману, - ответила та под аккомпанемент стучащих зубов.
- Не страшно, - импонировало, что сомнения вызывает цена за стрижку, а не вервольфова физиономия. Хоть в Каньоне ко всякой сверхъестественной твари относятся по-людски, преодолеть предубеждение всё равно трудно. – Сделаю вам скидку и горячий чай за сходство с моей женой, - они с Десмерой не были похожи ничем, кроме примерно одинаковых сроков: под свитером угадывалась характерная округлость.
Улыбнувшись – казалось, улыбка для неё непривычна – женщина кивнула и поспешно юркнула внутрь.
- Вообще-то… мы знакомы, - проговорила она, обхватив покрасневшими пальцами чашку, - Но так давно виделись в последний раз, что вы, конечно, меня не помните, - под вопросительным взглядом заговорила быстрей. – Я… кузина Адоры, мы вместе жили в Китежграде, а вы… только родились тогда. – Яркий свет чётче очертил возраст. Теперь я видел, что женщина старше меня, наверное, больше, чем на десять лет. Имя одновременно прозвучало в моих мыслях и её словах. – Меня зовут Пенелопа Рэд. Пенни.
*
От курсов для беременных Десмера отказалась наотрез, и в надежде унять растущее напряжение (все волнения по поводу предстоящих родов как-то внезапно перешли ко мне) я принялся мастерить игрушки для сыновей, обещающих родиться в конце весны. Хорошо, что мы ждали мальчишек: не представляю, что получилось бы, попробуй я изготовить нечто для дочери. А так раскрашенные деревянные бруски, неловко изображающие пожарные машины, оказались к месту среди плюшевых медвежат и мячей в просторной детской, разместившейся в бывшей спальне Виолы и Бенедикта.
Весна сменила зиму и закончилась с пугающей быстротой, оставив на память о себе двух абсолютно здоровых розовощёких младенцев. Дерека и Лютора, моих сыновей.
Вервольфами правят инстинкты, в большинстве непривлекательные, и противиться им невероятно сложно. Есть в нас, однако, и достойные черты (к сожалению, проявить их успевают лишь единицы, не сошедшие с ума). Забота о потомстве – одна из таковых, и ей я позволил завладеть собой с огромным удовольствием. Да, справлялся я хуже Десмеры, в которую словно природой была заложена программа ухода за детьми. Но глядя, как красавица-жена на автомате меняет пелёнки и взбалтывает детскую смесь, погрузившись в мысли о танцах и прочих развлекающих её вещах, невозможно было не ощутить двусмысленное превосходство, одновременно доставляющее удовольствие и причиняющее боль.
Она в итоге отнеслась к рождению детей, как к чему-то само собой разумеющемуся. Я наконец понял, ради чего вообще создал семью.
*
Год сменил год. Я добился успеха, заняв место по другую сторону громоздких кино-камер. Лучи проектора и раскрашенные вручную движущиеся картинки не полюбились мне, как когда-то театральный грим (в кино его, в прочем, было не меньше). Уходя рано утром, я возвращался под вечер, мечтал поскорей вымуштровать стайку студентов с режиссёрских курсов и послать работу к чертям.
Лютор и Дерек смотрели на мир моими синими глазами. Лютор, младший из двойняшек, не засыпал до моего приезда и обязательной сказки. Он уже был похож на нас с отцом, и просто обожал те самые пожарные машины, особенно пригодившиеся, когда начали резаться зубки.
Дерек рос настоящим херувимчиком с носом-кнопочкой и русыми волосами, какие были у мамы в детстве, судя по фотографиям.
Он рано начал ходить и, я готов поклясться, уверенно встав на ножки, помогал подняться брату.
Детскую с третьего этажа пришлось перенести вниз, в комнату Мортимера, не спешащего возвращаться в Каньон после окончания университета. Произошло это, потому что магические способности Дерека проявились раньше, чем это обычно случается у детей магов. Волной чистой энергии мальчик сжёг в первой детской обои, выбил стёкла и опалил Десмере брови. Поблагодарив богов за то, что в комнате не было Лютора, уязвимого, как любой ребёнок, я наложил на старшего сына несколько блокирующих дар печатей.
*
Десмера шла по жизни, танцуя. Днём преподавала в школе джаззинга, а когда солнце начинало неспешный спуск на запад, уезжала блистать на сценах, дорогих и труднодостижимых. Она добилась известности, достойной её красоты, и только о красоте – фигуре, долго не проходящих растяжках, несуществующих морщинках – теперь волновалась. И радовалась, в очередной раз убедившись, что беспокойство напрасное.
Закутавшись в алый плащ, делающий ярче глаза-угли, моя кукольная жена выпархивала из дома и мчалась куда-то, опустив крышу автомобиля.
Алан Террил, восходящая звезда среди городских живописцев, называл её музой – Десмера несколько раз была моделью для его полотен. Только ли моделью? Этого я знать не хотел.
Попытавшись однажды выяснить, я обнаружил, что с женой уже самого Алана встречается мой брат. Потребность в подробностях как отрезало.
Я спал в спальне родителей, Демера – почти всегда в нашей, кроме самых лунных ночей. Красавица, отдавшая сердце чудовищу, никогда не полюбит принца.
*
Из гостиной доносилось мяуканье. В недоумении выглянул из магической мастерской: обычно кот вёл себя очень тихо. Знакомый запах ударил в нос – не веря себе, я прокрался к лестнице. Урча, будто внутри у него моторчик, Босфор обнюхивал Мортимера, сидящего на корточках возле заинтересованного зверя.
- Провалиться! Что ты здесь делаешь? – ошарашенно воскликнул я.
- Формально – живу, - ухмыльнулся брат, выпрямляясь. – Или за время путешествий меня отлучили от дома? – Золотистое шитьё на серо-зелёном кафтане нейтрального мага слабо блеснуло.
- Нет, конечно, просто… Не думал, что ты вообще собираешься возвращаться. От тебя уже несколько лет не было вестей.
- Твоя правда, - он пожал плечами, - я сам не думал, но всё-таки вернулся. Мар, - Мор вдруг смутился, - могу я остаться? Хотя бы на время?
Из слов, что брат когда-либо говорил мне, то были самые лучшие.
Техническое Немного забегая вперёд, взросление Дерека и Лютора; пара карточек. Характеры перепутаны! Неряха - Дерек, зараза абсолютная - Лютор!
