Это должно было случиться много лет назад. Вернее, до этого нельзя было доходить.
Шестнадцать лет назад, когда мы еще учились в школе, неловкий долговязый мальчишка Рудольф начал посматривать из своего угла класса в сторону нашей парты. Нам с Габриэль – да, в то время еще были «мы» - его внимание весьма льстило.
Не так уж много на самом деле у нас было поклонников – в школе были девочки красивее, умнее, интереснее; пожалуй, только приданым своим мы выделялись на фоне прочих… но, боже мой, в те годы даже дети фермеров чаще думали о любви, чем о выгоде.
И я не была исключением. Но моя первая любовь была из тех, о которых умалчивают даже на исповеди – ибо ее объектом стала девушка. Первая красавица школы.
Я была в ужасе. Пыталась излечить свое уродство самостоятельно.
Сперва молитвами. Но небо меня не слышало. Я все так же была влюблена и ничего не могла с этим поделать.
Одно время мне казалось, что правильно будет избегать объекта влюбленности, но в условиях единственной на весь город школы это было очень трудно устроить.
Отвлечься, завести с кем-нибудь роман? Можно, но с кем?..
И в какой-то момент – будь он трижды проклят! – я заметила, что взгляды Рудольфа в нашу сторону сделались несколько чаще и дольше, чем того требуют приличия. В самом деле, почему бы и нет, мелькнула мысль. Я ему нравлюсь, а мне к нему привыкнуть – труда не составит.
В таких случаях говорят – «капля камень точит». Старательно ловя его взгляд, улыбаясь в ответ его улыбкам, постепенно я завладела его вниманием. Приручала его и приучала себя к мысли, что так будет правильно. И ведь действительно, мысли об Энни как-то отошли на второй план – слишком много сил я тратила, играя влюбленную.
«Мы» сыграло со мной злую шутку – следовало сразу догадаться, что нескладный парень с последней парты смотрит вовсе не на меня. Впрочем, Габриэль и не думала бороться за свое счастье. Она предпочла тихо отойти в сторону, пока ничего не началось… Очень в ее духе.
Попыталась последовать моему примеру, забывшись в искусственно выращенной влюбленности, но ничего не вышло.
Зато понятно, почему она начала меня избегать, измышляя для себя все новые занятия.
Почему на моей свадьбе стояла с видом побитой собаки, почему при первой же возможности уехала из нашего поместья – сперва к семье Армана,
затем, скопив денег, и на собственную ферму. Почему без крайней необходимости не заходила в гости.
Вот только не могу понять, почему она сейчас-то такая убитая, когда мы втроем обсуждаем, как написать Сабине, что ее мама и папа разводятся.
На самом деле, сомневаюсь, что у меня хватило бы смелости развестись – все-таки столько лет вместе… как сказано в романе, любимом мною с юности, «брак – всего лишь скверная привычка, но именно с дурными привычками труднее всего расставаться».
Но вдруг появилась Ноэль – одна из самых талантливых моих учениц.
Точная копия Энни в восемнадцать лет, только волосы совсем-совсем короткие – а моя первая любовь носила длинную косу.
Наверное, я просто слишком устала от многолетнего фарса – и то, поначалу еще удавалось как-то сдерживаться… в конце концов, если моя ученица грезит бальными танцами, почему бы не помочь ей в разучивании сложных фигур?
И в трогательной заботе о своей питомице, от имени школы уже победившей в нескольких музыкальных конкурсах, тоже нет ничего особенного.
Если бы только мы не потеряли всякий стыд, совершенно непотребно отмечая очередную ее победу средь бела дня…
Что было дальше, легко себе представить – скандал, увольнение, бурное возмущение мачехи Ноэль.
И вот теперь мой развод – мы просто не можем поступить иначе, в противном случае, общественное мнение нас просто загрызет. Мне еще повезло, что девочка пошла в школу на год позднее, чем следовало бы – в противном случае, так легко бы я не отделалась.
Самое нервное и неприятное в нашем разводе – волокита с бумагами. Еще, правда, была парочка громких ссор с битьем посуды, при открытых окнах, разумеется.
В остальном живем все так же тихо, даже, кажется, по мелочам ссориться стали меньше. Рудольф обещал пожить у меня до зимы – одной мне тяжело будет управиться с огромным хозяйством… а если он уедет сейчас, я и правда останусь одна. Потому что мамы нет уже два года как. И, хоть грешно так думать, я порой сомневаюсь, что это не было ее решением – потому что отец обогнал ее всего на пару часов…
- О чем задумалась?
- О том, не написать ли все как есть.
Габриэль смотрит с сомнением:
- Может, не надо совсем уж прямо? Она ведь еще совсем маленькая…
- Ей тринадцать лет, сестренка. А по уму все пятнадцать. И потом, она чувствовала, что в семье не все в порядке… Почему-то мне кажется, что особенным ударом эта новость для нее не будет.
…Мы еще долго спорили, и в итоге все же приняли мое предложение. Рудольф пошел провожать Габриэль и на обратном пути обещал занести письмо на почту. Готова поклясться, что он улыбался.