[Immortelle]

Ответы и предисловие

Torrness, Valore, спасибо за комментарии) Я уже собралась на вас обижаться)) Возможно, я отвечу на них позже, ибо сейчас времени нет. Всем остальным спасибо за предположения и ожидание. Если у кого-то из династийцев вышли отчеты, а я их не откомментила, я дико извиняюсь и обещаю исправиться на следующей неделе. На этой у меня завал.
Вот и бонус. Честно говоря, я не жалею, что скринов в нем нет. А их нет, потому что у меня небольшие проблемы с игрой, которые разрешить я не успеваю. Надеюсь, что простыня текста без картинок вас не сильно утомит.

Бонус «Живи свободно или умри»

Я сидела в детской со старым, потрепанным блокнотом в руках и любовалась спящими детьми.
Декстер мирно посапывал в кроватке, крепко сжав свои крошечные кулачки. Напротив него, в соседней кроватке, видел сладкие сны младший Кристиан. «Мне так не хватает твоего папочки, - поделилась я со своим старшим сыночком и поправила одеяло, соскользнувшее с его плеча, - и деда». С нежностью смотрела на малышей и вспоминала обвинение, которое, наверное, врезалось в мою память навечно: отмывание денег, мошенничество, организация нелегальных азартных игр, соучастие в убийстве Саманты Джонс… И взгляд отца в тот самый последний миг, взгляд, пронзивший меня, вдохновивший, вдохнувший в меня жизнь, которая оставляла его, будто передавший оставшуюся часть отца, его истинной сущности. Именно тогда меня озарило просветление, перевернуло все мое сознание, мои представления о жизни вообще. Папа не хотел жить, прогибаясь под суровые жизненные обстоятельства, он был готов заплатить кровавую цену за то, чтобы остаться Томом, тем Томом, который родился в тот день, когда он впервые переступил черту закона. Пусть он убийца, вор и безжалостный человек, но он мой отец, часть которого жила все это время и во мне.

Так чего же я жду? Почему вечно беспокоюсь о других, а сама тихо плачу в подушку от мысли, что выбора у меня нет? Аарон поддержал меня, когда умер Лео, пусть и не до конца понимая моего горя; он не хотел бросать меня, даже когда догадался, что Декстер не его сын; несмотря на всю свою неприязнь к моему отцу, поддерживал меня во время судебных разбирательств, он был все это время рядом и говорил, что никому не пожелал бы пережить подобное; он был холоден, но не оставлял меня, так как понимал, что это слишком жестоко. Ведь мы остались одни: я, Лис, Оливия. Три беззащитных женщины, брошенных на произвол судьбы, жили в неизвестности до самой казни отца, а Аарон был рядом. Нас лишили дома и выкинули на улицу, конфисковали машины, а он не покидал нас ни на минуту, хотя было видно, что он страдал. Я понимаю его: видеть ребенка, который родился не от тебя, помогать женщине, которая тебя предала, - это больно, чертовски больно и неприятно. Мне кажется, когда все потихоньку уляжется, Аарон меня бросит, пообещав полную поддержку, моральную и материальную, так как не сможет больше находиться со мной под одной крышей. Однажды он сказал, что никогда не простит мою измену, потому что если человек предал один раз, то обязательно предаст снова. Он, как и я, приносил себя, свою гордость, в жертву, но больше нам так жить нельзя. Я немного сделала его счастливым, родив Криса, но этого недостаточно. Всегда будет недостаточно, потому что измена, результат которой будет каждый день маячить у него перед носом, не стоит прощения. Каждый любящий взгляд, брошенный на Декстера, будет терзать Аарона, воскрешать в его памяти мою ошибку, заставлять его предаваться раздумьям о том, что же творится в моей голове при взгляде на сына Лео. Многие семьи все равно живут вместе, но ради чего? Такие жертвы бессмысленны! Ради детей? Чушь! Лучше разделиться, но сохранить теплые отношения, чем потом разругаться в пух и прах, вынудив детей стать свидетелями нашего неудавшегося брака. Аарона будет съедать ненависть ко мне, а меня – чувство вины. Жить так дальше невозможно, жестоко и неправильно, поэтому я вижу только один выход. Мы разведемся, я перееду с малышами куда-нибудь подальше от Калифорнии, и напишу книгу о том, как важно не потерять себя, остаться тем, кем ты являешься, и остаться верным себе до смерти.


***

После гибели Лео наезды на папу прекратились, потому что, как я узнала позже, мистер Хэмлок был пойман федералами и согласился сотрудничать, сдав с потрохами отца. Узнав подробности обвинения, я была растеряна, не знала, как поступить, что делать дальше, а в голове стучало одно: «Неправильно, неправильно, неправильно!»
Напомнив нам, сколько отведено времени на разговор со смертником, охранник отошел в дальний угол комнаты. Я взглянула на отца глазами, полными слез, и тихо спросила:
- Почему?
Он не поднимал головы, стараясь не встречаться со мной взглядом, и ничего не ответил.
- Папа, ты говорил, что любишь ее, не можешь забыть, постоянно вспоминаешь ее, но как ты мог так поступить? Я не знаю предыстории, не знаю, чем она заслужила такого финала, но мне противно от мысли, что ты убил женщину, которую любил, которая родила тебе меня! Что она такого тебе сделала?
- Ты все равно не захочешь меня слушать и будешь продолжать возмущаться. Я признаю свою вину, Адриана, но иного выхода не было. И мне жаль, что ты об этом узнала вот так. Не думал я, что это дело когда-нибудь всплывет, лишний раз напоминая мне о той боли, что испытал. Черт подери того, кто нашел эти кости…
- И это твой ответ? Признание вины еще не делает тебя менее виноватым, папа! Я бы могла понять твой поступок, если бы ты не испытывал к ней никаких чувств, даже привязанности, но твоя любовь к ней сбивает меня с толку! Как можно добровольно лишить жизни человека, которому принадлежит твое сердце и душа? Она предала тебя? Изменила? Но это не повод для убийства! Я даже ненавидеть тебя не могу за это! Я не знаю, что это за чувство… Почему я вообще копаюсь в причинах вместо того, чтобы осыпать тебя ругательствами и проклятьями, вычеркнуть из жизни навсегда, позлорадствовать над твоим приговором?..
Папа пожал плечами и поднял на меня потускневший взгляд. «Как же ты постарел», - подумала я про себя, разглядывая многочисленные морщины на его лице, поседевшие, а некогда каштановые, волосы, помутневшие, в прошлом серые, глаза. Слабая улыбка оживила его мрачное лицо, которая свидетельствовала о какой-то приятной мысли, посетившей его голову. А он, словно читая мои мысли, поджал губы, слегка кивнул и сказал, что его жизнь прожита, и он ни о чем не жалеет. Не жалеет об убийстве мамы?! Потом он продиктовал мне код от замка на сейфе и добавил:
- Прочитав этот дневник, возможно, ты поймешь меня и мои мотивы, а может, навсегда отвернешься. Но что-то подсказывает мне, что ты поймешь. Ты моя дочка, ты папина дочка – я вижу это в твоих глазах. Когда прочтешь его, приходи ко мне снова. Я буду готов к обоим вариантам развития событий.

***

Я прочла все от корки до корки и снова не могла удержаться от слез. Если тогда, когда я узнала, что моя мама на самом деле мертва, что Пол не врал, и что папа был причастен к ее убийству, я рыдала, билась в истерике, желала ему и без того ужасной смерти, поклялась собственноручно его казнить в комнате свиданий, то после прочтения его истории мое сердце сжималось от жалости, сочувствия и понимания.
Почему, спросите вы, я сопереживаю человеку, приговоренному к смертной казни, который убил женщину, подарившую мне жизнь? Не знаю, и вряд ли когда-нибудь смогу дать достойный ответ на этот вопрос. Когда я читала его дневник, то вжилась в его шкуру, смотрела на жизнь его глазами, и его решения – даже то, что повлекло за собой потерю Саманты Джонс – я принимала безоговорочно. Я прочла его жизнь и была не в состоянии оставаться равнодушной, не смогла сохранить верность своей прежней позиции. И когда пришла к нему в последний раз, его слова только укрепили мою преданность ему:
- Это всегда было смыслом моей жизни. С самого детства я мечтал стать одним из них – парнем в красивом модном костюме с дорогой сигарой в зубах, мечтал обзавестись самыми лучшими, самыми дорогими авто, о роскошной жизни, не желая при этом стоять за прилавком какого-нибудь магазина или горбатиться в офисе всю свою оставшуюся жизнь. Я хотел легких денег, а они ждали меня, манили, и я выбрал свой путь еще тогда, будучи сопляком. Даже теперь, оглядываясь на свою жизнь, я ни о чем не жалею, потому что исполнил свою мечту. Несмотря на явную очевидность двух возможных вариантов развития событий, выбора, как такового у меня не было. Дело было не только в клятве, данной мной семье – другой семье. Дело было в том, что я бы никогда не смог жить не своей жизнью, жить тихо и мирно, но все сильнее утопая в постоянной тревоге и страхе, и уж тем более, не смог бы подвергать такому риску вас обеих, если бы предал их. Они бы нас нашли – они всегда находят, не верь фильмам со счастливым концом – и тогда последствия могли бы быть хуже, чем сейчас. И я выбрал тебя, я выбрал твою жизнь в обмен на ее, выбрал свою мечту в обмен на иллюзию безопасности и стабильности. Я признаю свою вину: если бы не я, не мой бизнес, над вами никогда бы не нависала угроза. Но родителей не выбирают, верно? Ты жила бы спокойно и мирно, но… Тогда бы ты не встретила его. Ты бы никогда не почувствовала ту свободу, какая наполняет теперь нас с тобой.
Я с недоумением взглянула на отца.
- Но кого «его»?
- Отца твоего первенца, конечно.
- Но… Как ты узнал?
- Если взглянуть в твои глаза после встреч с ним, они многое могут рассказать. Помнишь, он почти внезапно уехал в Бриджпорт? Помнишь, он тебя не остановил перед судом? Помнишь, он почти не давал о себе знать во время отсидки? Помнишь, он почти смирился с твоей помолвкой? Это все я. Тянул до последнего, манипулировал им, не желая отдавать тебя в его лапы. Но в тот день, когда тебя похитили, я увидел в нем что-то особенное и понял, что парень созрел, и позволил ему спасти тебя, потому что только он был на это способен. Я посчитал, что теперь он достоин тебя, но не учел лишь одного – что может быть слишком поздно. И теперь прошу у тебя прощенья еще и за это…
Папа прикрыл глаза и опустил голову. Я хотела его обнять, но охранник жестом показал, что этого делать нельзя. Так вот оно что. Вот почему Лео все это время так странно себя вел. И как я сразу об этом не догадалась? Мои чувства к отцу были противоречивы: с одной стороны досада, с другой – благодарность. Ведь и правда, неизвестно что было бы с нами, позволь он быть нам вместе тогда. Папа редко открывался передо мной, и редко расспрашивал о моей личной жизни, но он все видел и замечал. Ох, папа, почему самые важные вещи в своей жизни я узнаю слишком поздно?

***

В день его казни я была на редкость спокойной. Пришла и села на краешек стула в ожидании финального штриха в жизни Тома Форелли. Соседние сиденья пустели: никто не желал его видеть. Никто, кроме меня. И никто, кроме меня, по-настоящему не любил его. Никто бы не принял его таким, каким приняла его я.
Когда отца укладывали на стол, чтобы ввести смертельную инъекцию, он посмотрел мне в глаза и беззвучно пошевелил губами:
- Я горжусь тобой.
- Я люблю тебя, - так же беззвучно ответила я. И тоже горжусь тобой, потому что мало у кого при такой жизни хватило бы смелости вывернуть душу наизнанку перед другим человеком.
Он слегка кивнул и улыбнулся прежде, чем смертоносная жидкость растеклась по его венам, подменяя его жизнь смертью…
Я люблю тебя, папа, и я тебя прощаю.