Шестая миля (кювет).
Не сумеешь сдаться - остановись, я тону в предательстве и любви. Сколько нас таких, молодых на вид, а внутри прогорклых? Предлагаю смыться, сбежать, уйти, напевая тихо чужой мотив - наши песни лучше звучат в груди, умирая в горле.
Rowana
Сильные ритмичные толчки музыки перекрывали воздух; Анна Мария положила руку на барную стойку, вибрация приятно отдавалась в ладонь. Ей было жарко и хорошо – текила сладко целовала искусанные губы, платье льнуло к влажной пылающей коже, сминаясь на бедрах. Алан не смотрел на неё прямо, но она знала, что он наблюдает, сдерживается. Анна Мария могла бы назвать до двадцати соблазнительных вариантов, так или иначе не приветствуемых законом.
Позади них, например, стоял неплохой диван.
Трение кожи о кожу представилось так ясно, что пересохло в горле. Меньше часа назад Алан втолкнул её в кабинку туалета, но желание, охватившее распаленное тело, только возросло.
Он невозмутимо цедил джин, крепкий и большой, точно скала, с сильным мускулистым телом под наглухо застегнутой одеждой. Это был тот случай, где лицо не имело значения. Только размер, хохотнула про себя Анна Мария. С обманчивой ленцой, плавно, неторопливо она собрала волосы в пучок, придерживая их на затылке. Бретелька соскользнула с плеча, обнажая грудь.
- Потанцуем? – предложил Алан. Хрипотца в его голосе ласкала слух.
Анна Мария опустила руку, тяжелые светлые пряди, сплетясь змеей, упали на спину. Бретельку Алан поправил сам: задержал руку, погладил плечо, ключицу, кулон, улегшийся в ложбинку между грудей.
Шел четвертый час; часть беснующейся, одурманенной толпы уже схлынула. Они танцевали, не касаясь друг друга, и музыка проходила через тела, связывая их незримыми нитями, жесткими, как струны. Анне Марии вспомнилось, как впервые она увидела Алана. Вечность назад это было – случайный прохожий, случайный вопрос, и осталась сладко зудящая царапинка.
Сколько раз уже обещала себе не возвращаться, лежа без сна, убитого воспоминаниями, но она была молодой, здоровой и полной жизни. Мужчины хотели её, и Анна Мария хотела их тоже. Простушка и ледышка, не знавшая свое тело, пропала давным-давно, забытая, безжалостно затоптанная. Никто по ней не скучал.
Вдруг Алан остановился. Ничего не сказав, он обогнул Анну Марию и скрылся в алькове неподалеку от выхода. Острая вспышка раздражения сдула туман в голове. Что за манера её игнорировать… Благостно улыбаясь, Анна Мария пошла к алькову. Руки чесались залепить Алану пощечину, и она сжала их в кулаки.
- Детка? – удивился он.
- Куда ты пропал, милый? – проворковала Анна Мария, с любопытством глуповатой киски открыто разглядывая его рандеву.
Крупные неправильные черты смягчала отливающая серым кожа; с ней он казался гостем вечного хэллоуинского маскарада – резиновая маска, вросшая в плоть. Глаза его тлели багряными угольками, но живым в них был только цвет. Равнодушно улыбающийся рот прятал клыки. Граф, вспомнила она, все зовут его Графом. Недодуманное «вампир» плеснуло в кровь вместе с адреналином.
- Подожди меня снаружи, Анна Мария, - сказал Алан, глаза его едва приметно заледенели, затвердела линия скул. Она небрежно пожала плечами и вышла в угасающую синюю ночь. Прохладный воздух остудил её, убрал с лица фальшивую улыбку, потушил раздражение. На столике горели, дрожа огоньками, свечи. Анна Мария смотрела на желтое слабое пламя, и оно чудилось ей волчьими глазами, стаей на охоте. Значит, скромный охранник Алан работает на вампира, прибравшего к рукам четверть Аризоны? Занятно. Она еще никогда не спала с парнями из банд. Впрочем, как и с копами.
Он вернулся, когда Анну Марию уже гладила по векам дрема. Сел напротив неё, непривычно расслабленный, с мутным тяжелым взглядом. Кривая, неловкая улыбка дрожала на губах. Анна Мария накрыла его руку своей; жар, исходящий от кожи, родился на дне бутылки.
- Должно быть, у тебя интересная работа, милый, - она посмотрела на него в упор, приняв вид напряженный и хмурый, как самая настоящая порядочная девушка, столкнувшаяся с криминалом через собственного бойфренда.
- Я хотел тебе рассказать, детка, - удивительно трезво выговорил Алан. – Но все так сложно…
- Нет, все просто, - парировала Анна Мария. – Но я не сержусь. Я беспокоюсь за тебя.
Честное слово, она и правда беспокоилась. Парни из банд редко проживают долгую спокойную жизнь в домике с белым забором. У Анны Марии не было белого забора, но она одна стоила всех вариаций американской мечты вместе взятых. Многофункциональность высшего уровня. Она знала, что может сделать человека счастливым, помнила, как Крис любил её. В том числе и за это, едко напомнила себе Анна Мария.
- Тебе не стоит беспокоиться, - на длинном слове язык Алана дал сбой. – Все в порядке.
- Как скажешь.
Будет неловко, если его понесет на сентиментальщину. Она не выносила пьяные слезы, её мамаше, милой мамочке Нэнси, везло с мужиками, рыдающими после второй, а то и первой бутылки. Анну Марию затошнило от воспоминаний. Она сглотнула ставшую кислой слюну; наверное, что-то мелькнуло на её лице, потому что Алан стремительно убрал руку… и с грацией подстреленного коня упал на колени.
Вот черт.
- Детка… Анна Мария, ты выйдешь за меня? – вопросил он откуда-то из глубин десятого круга ада, где кипят в собственном ядовитом сарказме его неистовые последователи. И Анна Мария, видимо, горела в преисподней, иного объяснения быть не могло. И бес её голосом ответил:
- Да.
~***~
Утро, да и день, впрочем, тоже они провели в постели; Анна Мария смеялась, глядя на изрыгающего проклятия Алана. Он вцепился в неё, требуя пересказать все, что говорил ночью, и она отвечала, медленно, сантиметр за сантиметром, выскальзывая из-под простыни. Обнаженные ноги были прекрасны, от стройных бедер до мягких розовых пяток, но Алан остался равнодушным. Усиленная работа мысли на его суровом, как у канадского лесоруба, лице смешила и бесила её одновременно. Придерживая простыню на груди, она встала и царственно удалилась в ванную.
Вечером Алан принес кольцо. Простенький золотой ободок украсил руку Анны Марии, и, наслаждаясь объятиями своего будущего мужа, она забыла о коробочках, что хранились в её банковской ячейке. Спустя три месяца лучащаяся радостью белокурая невеста непринужденно беседовала с давним знакомым Алана, первым гостем на их свадьбе.
Свадьба. У неё были недели, чтобы попробовать это слово на вкус, обкатать со всех сторон. Не суховатый обмен кольцами под аркой, будто очередную сделку заключили, а свадьба. Кремовый многоэтажный торт с фигурками, не меньше дюжины элегантных гостей, написанные собственноручно приглашения на плотной бумаге. Анне Марии понравилось её организовывать, думать об уместности того или иного блюда, цветах салфеток, музыке. Это было – нормально. Так, как и должно быть у обычных, заурядных до отвращения людей. Талантливое продолжение спектакля «Нормальная новая жизнь девки из трейлерного парка».
Её это устраивало, приносило какое-то извращенное умиротворение; колыбельная для змеи, укладывающейся обратно в корзину. Стоя под цветочным сводом арки, Анна Мария сияла, и угрюмый, немногословный Алан в открытую любовался будущей женой. Она читала в его взгляде гордость собственника, восхищение и желание… Вот только любви, к которой привыкла Анна Мария, там не было. Слепого, колдовского обожания, что питали к ней все в той или иной степени. Даже ненавидя, как Том. Даже используя, как Грегори. Мечтая убить, Изольда все же целовала ей ноги – во всех смыслах.
Право, следует ли думать о проблеме власти на своей первой настоящей свадьбе? И она с пылом, вызвавшим добродушные шуточки гостей, ответила на поцелуй, скрепивший их с Аланом брак. Облако фаты затрепетало под натиском ветра. Невинная, непорочная, прекрасная в своей чистоте молодая супруга – о, что за нежный ангел достался тебе, Алан! Небесная дева танцевала, касаясь земли, еще помнившей вкус крови убитых.
Свежеиспеченный супруг оной девы планировал разбить вокруг дома сад. Это так разительно отличалось от привычного Алана, что Анна Мария не уставала хихикать про себя, когда тот заговаривал о кофейных кустах и температуре воздуха. Она вспомнила, как он впервые зашел в дом, оглядел любовно сделанный ремонт и спросил: так это здесь парень зарубил всю свою семью? Нет, ответила тогда Анна Мария, больше нет. Теперь здесь я.
- Люблю тебя, - кружа её в танце, сказал Алан. Она в ответ спрятала лицо у него на плече. Сегодня ей не хотелось лгать. А ему?
Солнце ушло за облака; фотограф порхал вокруг гостей, словно одурманенный чем-то веселым мотылек. Анна Мария позировала ему с особенным наслаждениям. Она была хозяйкой вечера, долбаной королевой, типичной, правильной и даже скучноватой. Маска простушки, маска пустышки, маска актрисы. Потому что ты не хочешь уходить, Аннемари, нежно шепнули ей.
- Торт! – воскликнула она под дружный хохот.
Сиренево-белый крем лип к рукам, забивал своей противной сладостью рот, но Анна Мария слизывала его с губ, глотала, лучезарно улыбаясь. Шесть лет назад она еще так не умела, оставалась неискушенной и неиспорченной даже после всего.
Так, довольно рефлексий.
- Кушай, милый, - мурлыкнула Анна Мария, кормя мужа куском торта, развалившимся в руке. Ухмыляясь, Алан облизывал её пальцы.
Из новой родни Анны Марии на свадьбу никто не приехал. Алан говорил, что силу расизма его матери можно сравнить только с силой её набожности, а миссис Маккавити была истовой христианкой. Мамочка Нэнси ненавидела всех одинаково – и продавалась им, погружаясь в обоюдное презрение, точно в купель. Мамочка Селеста просто была завистливой, жалкой стервой, не видящей дальше своего исправленного хирургом носа.
- Вы чудная невеста, деточка, - сказала Анне Марии соседка, высохшая старая дева, по слухам не то лесбиянка, не то просто фригидная мужененавистница. За все шесть лет они и десятком слов не обменялись. Она ответила:
- Я так рада, что вы пришли.
Она улыбнулась:
- Это самый счастливый день в моей жизни.
Разлитая в воздухе ложь пахла цветами, кокосовой стружкой и шампанским.
Алан играл в покер; глаза его казались черными, стеклянными камушками с толченым углем внутри. Опасного зверя привела она в свой дом. С самого начала было в нем что-то пленительно тревожащее, отчего Анну Марию бросало в жар. Ей нравилось это чувство, оно пьянило просто восхитительно, и лезвие ножа под ногами ненавязчиво скользило… Щелкала, снимая, камера, стучали, касаясь друг друга, фишки. Анна Мария одарила мужа долгим, полным обещания взглядом.
Той ночью, их первой брачной, он был с ней почти нежен. Остывая, она слушала звук его дыхания, вела пальцами по бедрам, на которых желтели старые синяки. Метки, подумала Анна Мария насмешливо. Следы на теле, примитивные клейма. Все, что можно свести – фальшивка. Истина крылась в силе. Истина крылась в боли.
Сквозь полуопущенные ресницы она смотрела, как проступает в розовом небе солнце.
~***~
«Форд» пришлось оставить на парковке в центре. Опоздав на работу, Анна Мария все утро сетовала на дурость автомехаников, и скучающие коллеги поддакивали ей. Изгнанная полуживыми кондиционерами жара кипела снаружи. Город увяз в ней, как в патоке. Сонное, ленивое бездействие навалилось на всех, и никто не сопротивлялся.
Анна Мария едва досидела до конца смены. Мысленно она вычерчивала схемы, прокладывала маршрут, но линии в её голове путались, сливаясь в одну, прямую и длинную. Дорога через пустыню – раскаленный асфальт, белый песок, вдалеке грязная бетонная стена мексиканской границы.
Вдалеке – колючая проволока, свившаяся кольцами, и электричество спрятано внутри, словно змеиное жало.
Ей хотелось кричать, будто уже обожглась, мясо опалило до кости, и оно черно-красное, зловонное, и кожа опала лохмотьями. Я еще могу остановиться, сказала она себе. Но надо ли?
Надо ли?
Такси остановилось за квартал до дома. Обливаясь потом, Анна Мария шла пешком, и все вокруг делалось белым, пылающим. Известняк. Кости засыпают известняком, и ничего не остается. Прах к праху, дух к духу. Едва заметно сдвинутая кровать. Едва-едва, не увидишь – намеренно. Анна Мария первое время сама не могла найти, мастера постарались на славу. Она гордилась, о как она гордилась собой, своей хитростью, своей ловкостью. Коллекцией скелетов в миленьком маленьком сейфе, вмурованном в стену.
Вжимая дракона в кровать, рыцарь был в полушаге от сокровища. Тварь-тварь-тварь. Ищейка. Выдохнула беззвучно: коп.
Ей хотелось визжать – тонко, мерзко, униженно. Злобное шакалье хихиканье Селесты Моргенштерн ввинчивалось в уши.
Она зашла через заднюю дверь, открыла её, не чувствуя боли. В одной руке Анна Мария держала туфли, другая подрагивала от напряжения. Алан был в спальне, она знала, запах псины отравлял воздух. Слух обострился до невозможности; прильнув ухом к двери, Анна Мария слышала, как шуршит бумага в руках Алана. Что-то зажужжало, и бесстрастный полузнакомый голос заметил: фотоаппарат.
Он снимал улики. Она не ошиблась. Она не имела права ошибаться! Но впустила, впустила его в свой дом. Копа. И он догнал её, зловонное дыхание опалило шею. Вслед за ним придут охотники, а она, раздувшись от самодовольства, была так глупа. Так слепа. Так доверчива – поверила, решила, что все обойдется. Как тогда.
Страх раскаленным маслом тек в её венах. Оно шипело, плевалось пузырьками, и они проступали сквозь кожу. Их можно было потрогать. Увидеть; и Анна Мария почти повернула голову, но жужжанье, щелканье, шорох перебили все хохочущие, орущие голоса, и кончиками пальцев она аккуратно приоткрыла дверь.
Алан сидел на полу, там, где еще утром стояла кровать. Квадратная дыра чернела над его головой.
Закрыв ладонью рот, Анна Мария на цыпочках прошла в коридор. Её лицо было мокрым от слез, дрожали губы, выдавливая мертвый, неслышный всхлип.
Посмотри на себя, сказал бесстрастный полузнакомый голос. Ты жалкая маленькая дрянь, была ею, есть и будешь.
Она протянула руку и сделала первое, что пришло в голову. Движение на два удара сердца. Выскользнула наружу, обошла дом и распахнула парадную дверь. Босые ступни жгло.
- Алан, я дома! – крикнула Анна Мария, расстегивая платье.
Он немедленно вышел наружу, и с болезненным каким-то злорадством она отметила растерянность на его лице. Послушно обвивая мужа ногами, Анна Мария откинула голову, подставила её под горячее, воняющее псиной дыхание. Она ничего не чувствовала. Отхлынуло, выварилось. Алан получил свое, будто бы отвлекая, чтобы милая женушка не увидела разгром в спальне – ха! – будто бы встречая её с работы. Неутомимый кобель. Он пошел за выпивкой, и Анна Мария сползла вниз, обхватила колени руками.
… Алан всегда пил так громко, словно в горле у него был пойлоперерабатывающий завод. И сейчас он глотал шумно, жадно, быстро, потому и не смог закричать. Хрип растворился в шипении жидкости для чистки стекол в его пищеводе.
Смех заклокотал, забулькал в её собственной глотке. Держась за стену, Анна Мария поднялась с пола и как была, полураздетая, с платьем, болтающимся на бедрах, и обнаженной грудью, пошла к Алану. Тело его конвульсивно дергалось, выплевывая жизнь. Красное и голубое залило футболку, окаймленное белой пеной.
- Зачем? – прошептала она. – Зачем, черт бы тебя побрал?
Он смотрел на неё таким чистым, таким трезвым и ясным взглядом. Наверное, впервые в своей убогой, провонявшей алкоголем жизни легавого.
- Впрочем, можешь не отвечать.
Ухмыльнувшись, Анна Мария взяла с полки графинчик, демонстративно облизала хрустальную пробку. Капля виски согрела язык.
- Вот эта была правильной, - поделилась она с Аланом и поставила ногу на его живот, в паре сантиметров от разноцветного мокрого пятна. Надавила легонько, чувствуя, как прогнулась плоть.
Взгляд Алана снова стал мутным, грязные глаза-стекляшки пялились в никуда. Анна Мария хлебнула из графинчика.
Она повела бедрами, и платье соскользнуло вниз пропахшей потом и мерзостью тряпкой. Чистота – вот что нужно было ей теперь. Вместе с графинчиком Анна Мария опустилась в полную прохладной воды ванну. Набрала воздуха и нырнула с головой.
ТЕХНИЧЕСКОЕ
В этом челлендже не особенно принципиален технический момент, поэтому мы опускаем карточки шанса и т.п. Но некоторые вещи остаются. Например багаж Алана и солидная сумма, которую он внес в семейный бюджет.
